Ромка пошел вместе со Шмотом. В двух дворах никаких детей не было. В третьем они застали девчонок, игравших в «классы».
— Девочки, а где вся ваша шкетовня? — спросил Шмот.
— Мы с драчунами не знаемся, — ответила пигалица с тоненькими косичками.
— Они с мячом ушли на Собачью площадку. Отсюда их дворник прогнал, — сказала другая девочка.
Узнав, где Собачья площадка, Ромка со Шмотом поспешили туда.
На захламленном пустыре около разрушенной стены склада была небольшая площадка. Она и стала футбольным полем для дворовых команд. Человек двенадцать школьников, перекликаясь словно галки, гоняли тряпичный мяч, а их младшие почитатели стояли за воротами, отмеченными грудами камней, и «болели».
Шмот остановился около мелкоты и спросил:
— Пацаны, может, кто из вас знает, где Яша-одессит живет? Он мне позарез нужен.
Мальчишки переглядывались и пожимали плечами. Они ничего не слышали о таком парне.
Так как мяч находился у противоположных ворот, к разговору прислушался голкипер.
— Может, вам Яшка Бич нужен? — спросил он. — Тот, кто в белой мичманке ходит? Так он у Минькиной матки комнату снимает.
— А где твой Минька?
— Вон — бека играет, — показал голкипер на рыжеватого крепыша, у которого на правой ноге был кожаный ботинок, а на левой — парусиновая туфля.
Выждав некоторое время, Ромка поманил Миньку. Тот нехотя подошел к нему и недовольно спросил:
— Ну, чего?
— Ты, брат, ловко играешь, — похвалил его Громачев. — Хочешь в пятую команду клуба железнодорожников?
— Пошел бы. А у вас форму самому покупать?
— Футболку и бутсы бесплатно выдадут, — соврал Ромка, — для этого надо лишь адрес сообщить и расписаться.
Не чувствуя подвоха, Минька сообщил адрес, размер ноги и одежды.
— Жди вызова, — записав все, сказал Ромка. — А пока тренируйся часа по четыре в дворовой.
Футболезцы вернулись в общежитие и сообщили Лапышеву, что им удалось узнать. Ярунки тоже обнаружили какого-то одессита. Для опознания в одно место пошла Муся Кротик, в другое — Нина Шумова.
С Шумовой, конечно, отправились Громачев, Шмот и Домбов. Они нашли Минькину квартиру и позвонили. Дверь открыла такая же рыжеволосая, как и ее сын, женщина и, узнав, кто девушке нужен, не без ехидства спросила:
— Задолжал или жениться обещал?
— Ни то и ни другое. Наоборот, мы ему кое-то должны, — выдумала Нина. — Он сейчас у себя?
— Разве такого застанете! Утром втихую хотел смотаться. Я это сразу почуяла, вцепилась в чемодан и говорю: «Пока за два месяца не заплатишь — не выпущу… Крик подниму». Он давай вилять: «В плаванье-де собираюсь… Мантель могу в залог оставить. Вернусь — рассчитаемся». С плохого козла хоть шерсти клок. Забрала я от него мантель и бобочку заграничную…
— Простите за беспокойство, — собираясь уходить, прервала словоохотливую хозяйку Нина.
Рыжеволосая удержала ее.
— Может, должок мне оставите? — спросила она. — Мантель и бобочка ношеные, в чистку придется отдать.
— А Яков, думаете, не вернется?
— Теперь ищи ветра в поле.
— Нет, мы ему обещали отдать в собственные руки.
Распрощавшись с хозяйкой квартиры, фабзавучники поспешили в милицию и там рассказали все, что им удалось узнать.
К Слонику сознание вернулось на другой день, а Калитич был в тяжелом состоянии. Девчата из третьей комнаты по очереди ходили в больницу. А Муся Кротик, перестав посещать занятия, пропадала там целыми сутками.
Через неделю фабзавучниц, бывших на домашней вечеринке, вызвали в уголовный розыск. Первой в кабинет следователя отправилась Сима Изюмова. Увидев двух наголо остриженных парней, она испугалась и сделала вид, что прежде ей не доводилось с ними встречаться. Но Муся Кротик не поддержала подругу, она сразу же опознала нахала, не пустившего ее на вечеринку, хотя завитого чубика у него уже не было. И одессит, прожигавший наглыми глазами, не запугал фабзавучницу. Она уверена была, что это он ударил Ваню ножом, и сказала об этом следователю. Ее показания подтвердили и Тося с Ниной.
Два других парня еще не были арестованы.
— И их найдем, — уверенно сказал следователь.
ПОСЛЕДНИЙ ВЕЧЕР
Зоя Любченко поправлялась быстрей Вани Калитича. Когда девушке разрешили ходить, она по нескольку раз в день пробиралась в мужскую палату, где было всего две койки, и ухаживала за больным.
Видно, от ее забот и Калитич стал поправляться скорей.
Многие ребята приходили навещать их. Явился и Ромка. Он принес кулек винограда и журнал «Резец» со своим рассказом.
Калитич тут же прочитал его, затем откинулся на подушку и некоторое время лежал с закрытыми глазами, как бы размышляя, что бы сказать автору.
— Замутил голову, да? — спросил Ромка.
— Нет, старик, рассказ мне понравился. Пробу на приличный разряд сдаешь. Только личностей маловато.
— Какие же в фабзавуче личности?
— А Зоя Любченко? Муся Кротик? В повседневной жизни деваха неприметная. А если случится с кем беда — на плаху и костер пойдет. Ведь она у моей койки напролет ночи просиживала… кровь отдавала. Приглядись к ней.
В палату заглянула Слоник. К ней уже вернулся прежний румянец, и глаза сияли.
— Кто тут больного утомляет? — спросила она.
— Не утомляет, а заставляет завидовать, — поправил ее Калитич. — Ты почитай его рассказ. Пока мы тут бока пролеживаем, он в серьезные литераторы выбивается.
— А меня скоро выпишут, — похвасталась Слоник. — Сам главный обещал.
— Значит, одного оставляешь?
— Почему «оставляю»? — не согласилась Зоя. — Каждый день приходить стану. Меня здесь все знают и без препятствий пропустят. Еще надоем, прятаться будешь.
— Нет уж, не спрячусь! Даже твоя воркотня — для меня целебный бальзам, — признался Ваня.
На выпускном вечере глаза Шумовой покрывала паутинка грусти.
— Понимаешь, Гром, у меня какое-то странное состояние, — сказала она, — пою, танцую, и вдруг подступает тоска… хочется плакать, будто всех вас я навсегда теряю.
Шумова получила направление на инструментальный завод в Сестрорецк. Это ближний пригород Ленинграда, а девушке кажется, что ее отправляют на далекую окраину страны.
— Надеюсь, ты будешь писать мне? — тихо спросила она. — Хоть тебе сейчас и не до меня, но давай условимся: что бы ни случилось — мы всегда товарищи… В случае беды придем друг другу на выручку.
— Да, да… конечно, — сказал Ромка. — Как устроишься, обязательно напиши, я немедленно отвечу.
— То, что у нас с тобой было, видно, еще не настоящая любовь, — печально рассуждала Нина. — При настоящей друг без друга не могут, как Зоя с Ваней Калитичем. Разлука будет для нас проверкой. Я-то тебя не забуду, а ты, наверное, каждую неделю будешь любоваться своей глазастой. Хоть бы тебя в какой-нибудь другой город услали!
— Вот спасибо за добрые пожелания! — не без упрека поблагодарил Ромка. — Нам уже сказали, что никуда не пошлют. Зарегистрируют на Бирже труда. И будем мы стоять в очереди с безработными и ждать вызова.
— Прикатывай ко мне — накормлю обедом.
— У безработного денег ведь не будет, как же я приеду? — отшутился Ромка.
— Я оплачу дорогу, приезжай!
И Ромка дал слово, что обязательно приедет.
ПРЕВРАТНОСТИ ЛЮБВИ
Как чудесно быть здоровым, когда с утра, едва проснувшись, слышишь в себе живой и настойчивый зов сесть за работу! И работается хорошо, если знаешь, что обязательно состоится радостная для тебя встреча. Каждый день я ждал Сусанну и ревновал ко всему на свете. Но об этом не говорил, так как не находил подходящих слов. Впрочем, я заготавливал целые фразы и… не осмеливался произносить вслух.
В один из морозных дней Сусанна пришла озябшей. Хотела согреть руки на паровой батарее, но та оказалась холодной.
— Что это — паровое отопление не работает? — с тревогой спросила она.
— Не знаю… Сегодня не прикасался к трубам, — ответил я.
Сусанна потрогала мои руки и возмутилась:
— Ледяшки! После такой болезни тебе нельзя остывать. Почему не надел свитер?
— Мне не холодно.
— Как не холодно? Ты же трясешься. Сейчас же в постель, без всяких разговоров.
Я послушно разделся и юркнул под одеяло. Сусанна, как всегда, сбросила за ширмой платье и надела байковый халатик.
Подойдя укутать, она обнаружила, что меня уже по-настоящему лихорадит, зуб на зуб не попадает.
— Ой какой глупый! Словно малыш… Сидел и не чувствовал холода! — стала выговаривать она. — Болезнь ведь может вернуться. И грелки нет. Мне, что ли, тебя согреть…
Ничего не замышляя, прямо в халатике, Сусанна легла в постель и, обняв, прижалась ко мне. Ей самой, видно, не мешало согреться.
Какое-то время, боясь шелохнуться, мы лежали в блаженном облегчении, какое наступает после многих дней напряжения.
Я чувствовал, как ее тепло проникает в меня, и слышал громко стучащее сердце. Дрожь во мне постепенно унялась, но она перешла к ней. Теперь Сусанну лихорадило. Не зная, как поступить, я губами прижался к ее губам… И тут словно ток высокого напряжения пронизал нас и помутил разум…
На какой-то безумный миг земля словно опрокинулась и завращалась в иную сторону. Не стало ни притяжения, ни центробежной силы. Все нарушилось. Взлетев на захватывающую дух высоту, мы парили в насыщенном молниями пространстве…
Когда вернулись на нормально крутившуюся землю и сердца наши стали успокаиваться, Сусанна спохватилась:
— Что же я, подлая, наделала! Не могла совладать с собой. Прости…
— За что? Я же сам виноват. Когда-нибудь нужно было и этому случиться.
В юности казалось, что мальчишкам многое известно о близости взрослых. Не без тревоги каждый ждал мгновения, когда удастся постигнуть тайну, но как это произойдет, я все же представить себе не мог. Правда, знакомые парни, делясь опытом, рассказывали о своих похождениях: одни ухарски хвастливо, другие насмешливо. И трудно было отделить правду от выдумки. И вот теперь, когда все неожиданно случилось, я не мог взглянуть на Сусанну.