– Справедливости в живой природе не существует по причине ненадобности, – возразил человек, сидящий в глубине кабинета, там, где свет от осветительных приборов превращался в акварельные сумерки.
Пётр Ионович удивился от того, что теперь это был не Карлос. Вместо Карлоса эту встречу посетил сам Колдун.
– Единственное, что имеет значение для смертного, это, конечно же, сама смерть. Карлос не согрешил, говоря о том, что смерть, старость и страх – это три опаснейших врага всего одушевлённого. В частности человечков. Я решил сегодня поприсутствовать лично, вместо него, на вашем заседании. Есть вопросы или возражения?
– У меня есть вопросы и возражения, – конкурентно сказал Зигмунд, отстаивая пространство. – Вы кто собственно такой будете, уважаемый?
– Я Стоменов, из рода Кривошеевых. Что эта информация даёт тебе, психиатр?
– Мы на «ты» с Вами не переходили – это первое, а второе, скажу как психиатр, то, как Вы представились, говорит о Вашей склонности причислять себя к принадлежностям, но вовсе не проясняет Вашу личность.
– Личность важна только для тебя, психиатр. Так же как и справедливость. Что первое, что второе – это эфемерные категории. У тебя конкретное возражение по поводу моего участия в вашей демагогии, или ты пытаешься бороться за свой воображаемый авторитет?
– Что ж, уровень Вашего воспитания говорит сам за себя, для меня это не препятствие. Претензий по поводу Вашего присутствия у меня нет и быть не может, меня больше интересует авторитет самого оратора. Вы говорите, что справедливости в природе нет, однако так может сказать любой проходящий мимо гражданин. Я не склонен рассматривать информацию, которую преподносят, не предоставляя оснований, на которых она утверждается. Кроме этого, будет не правильным отрицать то, что заслуги и авторитет говорящего играют основополагающую роль для восприятия. По этой причине я повторяю свой вопрос. Кто Вы такой будете, чтобы утверждать подобное?
– Я тебя понял, психиатр. Ты меня, конечно, не знаешь и не узнаешь никогда о том, кто я такой буду. А знаешь почему?
– Не знаю.
– Потому что ты уже умер. Единственное, что позволяет тебе сейчас разговаривать, это слава, которая за тобой тянется. Живущие человечки о тебе помнят, вспоминают тебя, вот ты и существуешь до сих пор. Вот, например, в сознании этого доходяги ты жив, поэтому ты тут. Не спрашивай у меня, почему я тут и кто я такой, потому что нечего тебе больше отстаивать, это не твоя территория. Понял или нет, что говорю?
– Это ты обо мне, Колдун? – спросил Пётр Ионович.
– Да, о тебе. Или тебя обижает то, что я назвал тебя доходягой?
– Если честно, обижает, чего тут скрывать. Я чувствую себя униженным. Мне как раз и хочется справедливости. Мы о ней тут рассуждаем с коллегами. Унизить меня, конечно, может любой, но я же не просил этого.
– Так я тебя и не унижал, ты скуксился только от твоего собственного образа, который ты сам себе про себя нарисовал.
– Он не сам себе его нарисовал, – тихо лязгнул по железу лезвием голос Густава, до этого прибывавшего в глубокой задумчивости.
– Тебя я тоже знаю, и знаю, почему ты здесь, египтянин. Другое дело в том, что ты сам не знаешь где ты. Египет остался только в помине, и его слава угасает, как и твоя, – без эмоций ответил Колдун.
– Что с того? Я не выступаю на чьей-то стороне, и мне до прочей славы нет никакого дела, как ты мог заметить, смертепоклонник. Я констатирую факт, с которым, если сможешь, поспорь.
– Смогу или не смогу, это только моё дело, жрец. Впрочем, меня не интересуют и факты. Сложно тут не мне и не тебе с твоим бывшим другом. Сложно тут доходяге. Так ведь, мальчик? – смотря на Петра Ионовича, безучастно спросил Колдун.
– Да, это так, – ответил Пётр Ионович. – В такие моменты я не справляюсь со своей вегетативной системой. У меня трясутся руки и срывается голос. Все правильно, я – мальчик, который боится грозного дядю. Это даже не сарказм. Так жить мне и приходится, изображая мужчину. Единственное, чего всегда не хватало, это поддержки. Но я нашёл, как адаптироваться. Я нашёл управу на грозного дядю.
В этот момент все трое посмотрели на Петра Ионовича с неподдельным удивлением. Ощущая любопытство присутствующих, Пётр Ионович, превозмогая дрожь в руках и ногах, сквозь неудержимые слёзы попытался сказать низким мужским голосом, но голос предательски сорвался на мальчишеский и получилось что-то вроде: «А Лена видит во мне мужика и гордится мной. С ней я не чувствую себя мальчиком».
Плачь Петра Ионовича стал заполнять кабинет. Всем присутствующим этот плач казался чем-то упрекающим. Хотелось закрыть уши и не слышать его. На звук плача в пространство кабинета пыталось войти что-то одновременно устрашающее и в то же время неизбежно красивое как будто сама жизнь. Интенсивно вибрирующий силуэт женщины стал гладить Петра Ионовича по ноге и что-то говорить на незнакомом языке. Пространство поплыло и растворилось как будто отражение на воде. В озеро падали тяжёлые капли, похожие на птиц, срывающихся с самих небес, так будто небо плакало птицами. Они щебетали.
Глава 25. Пробуждение
В это утро Лене не нужно было ехать на утреннее построение. Ни в это утро, ни в последующие, как, впрочем, и в другие, за последние минимум года три. Возможно, привычка, а может быть, какое-то личное удовольствие ей доставляли подъёмы в полшестого утра. Так уж она привыкла. Теперь построения и наряды, приказы и распоряжения, бумажки и документы ей заменяло утреннее кормление маленькой дочери, которая вот-вот проснётся и будет громко плакать. Возможно, певицей будет. Затем проснётся вторая дочь, старше на год. Ей тоже Лена готовит утренний завтрак. Возможно, вторая будет актрисой. Она уже сейчас изображает по-детски милые драмы, манипулирует по-своему чувствами матери. Сына будить не нужно: второй класс учится со второй смены.
Ну и, конечно, кофе со сладостями. Есть конфеты, есть сгущёнка и батон, но что может сравниться с бубликом, разрезанным пополам и намазанным маслом? Конечно же, бублик, намазанный плавленым сыром. Инстаграм, контакт, ленты новостей и фотографий. Все как обычно. В банку из под корнишонов – суп, потому что крышка плотно закрывается и содержимое не протечёт в рюкзак. Пластиковые крышки для баллонов себя не оправдали. Второе. Пару кусочков хлеба. Колбасу нарезать для бутербродов. Впрочем, можно и без супов и вторых. Не приготовил – не накладываю. Будить мужа в шесть тридцать. Заходим и гладим по ноге. Обычно просыпается.
Забавно: всех, кроме мужа, называю по имени, когда бужу. Его просто по ноге глажу.
– Петь, вставай, любимый, на работу пора.
Пётр Ионович в это утро проснулся вздрогнув. Ему снилось, как его по ноге гладит пугающий женский силуэт. Колдуны, египтяне и психиатры.
Послесловие
При написании этой книги, моей первой, преодолевать трудности мне снова помогли друзья и близкие, а также добрые люди.
За вдохновение я благодарен своей любимой и пока ещё моей спутнице.
В самом трудном для меня деле, а именно, в вопросе «что делать после написания», мне снова пришла на помощь Наталия Лебедева, когда-то мой преподаватель, а ныне добрый друг. Благодарю, что Вы есть.
Отдельную благодарность выражаю дружной команде редакторов (литературных, технических, художественных) Гуманитарно-психологического центра «ЛАДО», которые с любовью и профессионализмом помогли родиться и выйти в свет моему скромному детищу.