– Я бы хотела вернуться к вопросу о мужских изменах. Разве я что-то ему не давала? Мне всё с большей силой кажется правильным утверждение, что жена-Тигр самая худшая.
– Поясните, пожалуйста, не совсем понятно, что означает жена- Тигр?
– Мне было лет двенадцать, или около того, и я любила читать мамины книги. Откуда она их доставала и зачем, мне сегодня не понятно, но тогда, в моём детстве, полки полнились такого рода литературой. Сегодня моя мама – это просто заботливая бабушка со странностями. Я прочитала, что согласно моему гороскопу в китайской трактовке, я – Тигр. А все китайцы или японцы, или прочие написали о том, что жена-Тигр это беда.
– Вам тогда было двенадцать лет?
– Ну, может быть десять, может, тринадцать, не суть. Мне просто кажется, что это всё правда.
– Вас это беспокоит?
– Не беспокоит, я уверена, что такое может быть и можно объяснить, почему в моей жизни всегда от меня бегут мужчины.
– От Вас бегут мужчины?
– Да! Да, бегут. При всей моей привлекательности ко мне боятся подходить, знакомиться. Боялись… Сейчас я понимаю, конечно, что мужчины просто кабели, и они в принципе всегда всего боятся. Даже этот их павлиний хвост понятен, им просто нужно казаться больше, чем они есть на самом деле. Я даже в чем-то стала идти на уступки…
– Вы задали вопрос о том, что возможно Вы чего-то не давали своему бывшему супругу. Поясните, пожалуйста.
– Да, в принципе, всё давала. Я всегда веду себя порядочно. Я уверена в том, что каждого настигнет его кара.
Знаю, сейчас он скажет, что на сегодня нам нужно прерваться, потому что час это нечто святое, и что мы все устали, и что он ждёт меня в среду, ему нужно подготовиться к встрече. Хотя, конечно, следующих я не видела раньше. Может, теперь… А разве я навязчива?
– Скажите, Пётр Ионович, разве я навязчива?
Глава 13. Любовь – странная штука
Интересная штука – любовь. В том смысле, что именно вокруг этого загадочного объекта крутится наша Вселенная. Женская любовь – одна. Мужская – другая. Женщина может себе позволить полюбить заново, мужчина может позволить себе полюбить несколько раз. А как было в старину? Такое ощущение обмана. Неужели в старину были другие сердца, другие души, другие разумения? Сейчас живу и сейчас любовь такая понятная. Сегодня любовь чётко соответствует ролям. Сегодня мужчина любит самую удобную женщину, но при этом иногда спит с неудобными. Женщина сегодня любит самого удобного, но позволяет себе быть поцелованной неудобным мужчиной.
Наверное, это все связано с функциями памяти. Самая ужасная потеря, которая только возможна, это потеря памяти. В самом деле, зачем нужны победы на турнирах, зачем нужны дети и семья, если об этом невозможно вспомнить? Друзья только для того и нужны, наверное, чтобы помнить о тебе. Нет, не все друзья, не знакомые, а нужны такие друзья, которые будут сопровождать тебя с самого рождения до самой твоей смерти. Только на самих похоронах друзья не нужны. Они нужны перед тем, как дух испустишь. К ним лишь одна просьба: напомните мне, пока я не встал и не разбил вам рожи, как всегда в шутку, о том каким я был? Только говорите, пожалуйста, лишь хорошее, я не хочу слышать о том, в чем я был хуже Вас. Настанет и Ваше время, а я буду говорить о Вас только хорошее. Нужны друзья, которые всю свою жизнь безвозмездно собирают мнения о тебе, которые не устают спрашивать о тебе, и всегда не иссякают в суждениях о тебе. Такие друзья, для которых ты всегда новый, но запомненный. Они тебя фотографируют, они тебя комментируют, они обижаются на что-то конкретное в тебе. А ты взамен обижаешься на них, но потом понимаешь, что всё, на что ты обижался десять лет назад, теперь стёрлось, осталась лишь память о том, что твой друг отличался от всех и именно на это ты и обижался. Обиделся на то, что он отличался от тебя, и тебе всегда приходилось подстраиваться. А теперь и подстраиваться не надо, и от этого невыносимо скучно. Теперь единственное, что тебе позволено, это вспоминать. Вспоминать о том, как было раньше, в двадцать лет, как собирались без всякого повода. И начинаешь думать снова о любви. Любовь – странная штука, но без памяти нет любви. В некотором смысле любовь это и есть память. Да что там в некотором – в прямом! Любим мы только тех, кого помним. Мы не любим тех, кого воспринимаем непосредственно, то бишь, в данный момент. Мы не плохие любовники, просто так устроено наше бытие. Стоит вспомнить, и сразу любим либо ненавидим. Однако для меня как для человека образованного, любовь и ненависть – функция одного и того же головного мозга. Я к тому, что стоит на секунду кого-то забыть, а потом вдруг вспомнить, мы сразу начинаем его любить. А с другой стороны, мы никогда не вспомним того, кого нам любить не суждено.
Так рассуждал, с удовольствием шагая по опустевшей от дождя улице Советов, Скориков Пётр Ионович.
Глава 14. Козёл отпущения
– Возможно, но это только моё предположение. Вы проживаете некий родовой сценарий. Об этом, собственно говоря, и могут свидетельствовать причудливые образы Ваших снов. В пользу этого может говорить Ваш особый акцент на то, что во сне Вы словно ощущаете себя кем-то другим. На мой взгляд, очень хорошей попыткой было бы погрузиться в тот образ, – нешуточно завёлся Петр Ионович.
– Я мало что помню из своих теперешних снов, не говоря уже о тех событиях.
В голосе Лены звучало едва заметное нежелание ворошить то, что так благополучно было забыто.
– Я словно что-то ищу. Я это по себе вижу. Так, словно истина, как в секретных материалах, где-то рядом, но если это «рядом» меня раньше увлекало, то теперь стало надоевшей данностью. Мне даже кажется, что я что-то безвозвратно профукала и теперь любое упоминание о том, что я когда-то могла, а теперь уже не смогу, вызывает во мне депрессию. Понимаете?
– Понимаю.
– Все вдруг перестало хотеться. Может, это какой-то очередной возрастной кризис, как вы психологи любите говорить, и нужно дать себе время, или это Ваше любимое «осмотреться». Я уверена, что мне уже ничего не поможет. Нет, я конечно согласна с тем, что время все лечит, и что через полгода или год я, возможно, посмотрю на вещи иначе, но я уже много раз это проходила. Это «иначе» с каждым разом теряло свою красочность. Сейчас мне кажется, что красочность полностью утрачена, но не удивлюсь тому, что из этого выжатого лимона жизнь сможет выдавить сок и ещё несколько раз… Просто уже и удивляться стало неинтересно. Такое ощущение, что я второгодник. Я как будто из года в год стала оставаться в одном и том же классе. Со мной, конечно, такого не случалось, я всегда училась на отлично, но мне кажется, что если бы я все-таки осталась на второй год, то чувствовала бы себя я именно так. Это все мой развод. Я это знаю.
– Почему Вы связываете Ваши ощущения с обстоятельствами бракоразводного процесса? Вы стали ощущать себя второгодницей после того, как Вам пришлось развестись?
– Второгодницу я ощутила, когда вышла в декрет, – погрузившись в размышления, произнесла Лена. – Возможно, лишившись каждодневной суеты… Может, какой-то свободы передвижения… Я вдруг осознала этот пресловутый день сурка. Я даже ловила себя на мысли о том, что мой сын, нет, я, конечно, люблю его, но он словно лишил меня какой-то верхушки. Словно вместе с его рождением часть меня перешла ему и живёт теперь в нем. Теперь это он будет переходить из класса в класс, оседлав какую-то волну, которая раньше исходила из меня и для меня одной. А я осталась без сил. Сил хватает только на то, чтобы наблюдать за его жизнью. А я хочу жить сама, хочу обратно всю свою юность.
– Значит, дело не только в разводе, но и в материнстве?
– И в материнстве тоже… Просто моего сына развод так не коснулся как меня. Меня как будто ударили с двух сторон. Я теперь не идеальна, потому что я разведёнка, и уже не могу, как в юности, плюнуть на все и заново начать, потому что энергия моя перешла в сына. Не знаю, можно ли так говорить…
– Суть наших встреч во многом и состоит в том, что бы говорить все, что хочется сказать.
– Да, я помню. Просто я себя за это осуждаю. Понимаю, что сын ни в чем не виноват, да и бывшего мужа я отпустила, собственно говоря, сама. Мне как будто нужно найти какого-нибудь козла отпущения. Чтобы был хоть кто-то, кто был бы во всем виноват, и тогда было бы проще все это переварить.
– Давайте попробуем его найти?
– Кого? – словно выныривая из глубокой пучины своей задумчивости, встрепенулась Лена.
– Козла отпущения.
– Такое ощущение, что Вам это нравится, – преодолевая раздражение, прищурилась Лена, вцепившись взглядом в несколько отсутствующий вид психолога перед ней.
– Что нравится?
– Вызывать во мне эти волны скепсиса. Где мы будем его искать?! Вы же мне сами только что говорили, что путь обвинения кого-либо это вопрос личной безответственности. Что за игра?!
– Я лишь предлагаю Вам искать его вместе. Прошу понять, что существует разница между самостоятельными попытками искать виноватых и совместным поиском объективных решений. Представим саму гипотетичность сложившейся ситуации.
– Хорошо. Допустим. Мне просто не очень понятен Ваш ход. Простите, конечно.
– Ваше раздражение совершенно уместно. Не всегда существует возможность точного изложения намерений, особенно, когда речь идёт о болезненных чувствах. Поэтому, если Вы готовы, я хотел бы Вам предложить погрузиться немного под поверхность терзающих чувств. Вы согласны?
– Согласна, но до сих пор не представляю, с чего можно было бы начать…
– Как бы Вы отнеслись к тому, чтобы на роль «козла» мы назначили Ирину?
Наступила немая невесомость. Два человека в довольно просторной комнате ощутили приступ клаустрофобии. Наверное, большей своей силой накат пришёлся на Лену, заставив её выпрямиться, словно поднимая потолок, обрушившийся на плечи. Выпрямился и сам Пётр Ионович.
– Ирину из моих снов?! Вы о ней помните?!
– Помню. Если Вы заметили, я веду записи во время сессий, ну и в силу своей любви к деталям я эти записи сохраняю. Вот и наши с Вами первые материалы перечитывал перед нашей встречей. Прошло с небольшим пятнадцать лет, а пригодились они и сегодня.