– Если я правильно Вас понял, Елена, то и сегодня я потерпел неудачу в своих попытках. Могу я попросить Вас прокомментировать мою теперешнюю попытку? В чем, на Ваш взгляд, моя главная ошибка сегодня?
– Да дело даже не в ошибке, Пётр Ионович. Просто не работает такое со мной. Даже не знаю, что Вам ответить.
– Понимаю Вас, Елена. Я, как и многие новички в своём деле, пытаюсь освоить новые пути. Мой вопрос – это лишь попытка коррекции самого себя.
– Вы не новичок.
– В некотором смысле каждый человек становится новичком, когда соприкасается с чем-то новым. Особенно в психологической практике, на мой взгляд, не может существовать ветеранов. Однако, Вы правы, возможно, я ханжа. Раздуваю перед Вами ложную скромность. Просто скажите, что не так в моих попытках освоить трансовые методики?
– Просто это не Ваше. Ну, вот смотрите сами, мы с Вами начали с прогулки по полю, так?
– Верно.
– Вы меня просто программировали в том, что поле пшеничное, про эти колосья золотистые и про мельницу. Вы думаете, что если человек закроет глаза и представит это поле, то его подсознание уже в Вашей власти?
– Да, я так думаю.
– Ну, что могу сказать? Вы заблуждаетесь. Погулять, конечно, прикольно в своих фантазиях по полю, но это не Вы платите деньги за такие прогулки, а я. Вы сами гуляли так?
– Вас беспокоит платность прогулок?
– Вот опять Вы начинаете задавать вопросы, которые меня только сбивают.
– Мои вопросы Вас сбивают?
– Да!
– Предлагаю Вам эксперимент. Я в течение пяти минут не буду задавать никаких вопросов, а от Вас прошу изложения на тему: «Критик трансовых методик Петра Ионовича». Согласны?
– Согласна, но это снова вопрос с Вашей стороны.
– Признаюсь Вам, Елена: мы – психологи – не существуем, без наших вопросов. Более того, именно за «наши» вопросы «вы» и готовы платить, однако должен признать, такие вопросы можно задавать самому себе совершенно бесплатно, но многим людям не достаёт опыта в интроспекции. Не берусь судить, с чем это связано в случае каждого отдельного человека, но думаю, что причина в том, что людям, окружающим нас, неимоверно не хватает времени на самих себя.
– Так не говорят!
– О чём Вы?
– Слово «неимоверно»! Так не говорят! Нельзя сказать: «неимоверно не хватает». Во-первых, это двойное отрицание, а во-вторых, это мне напоминает одного умника из прошлого.
– Расскажите об этом умнике.
– Я уже не помню, то ли в школе, то ли в садике, просто был…
– И все же я настаиваю. Поделитесь, кто именно говорил слово «неимоверно»?
– Блин! Ну, я не могу так вспомнить, это было давно, просто… Ну, вот знаете, как тараканы, или клопы. Их почему-то хочется отогнать, или на крайний случай убить, просто потому, что они мерзкие. Я стараюсь их не убивать, но и не хочу, чтобы они шастали в моем доме. Они могут случайно залезть в еду. Или ночью, когда я сплю, сама мысль, что по мне может кто-то ползать, и я этого не буду чувствовать, заставляет меня содрогнуться.
– Если я правильно Вас понимаю, Вы хотите сказать, что слово «неимоверно», напоминает Вам о насекомых?
– Да… Но это как-то странно.
– А что если мы усилим это чувство. Предлагаю Вам представить «Царя насекомых». Какое насекомое самое главное среди насекомых?
– Не знаю, но мне почему-то представляется скорпион. Смотрели фильм «Царь Скорпионов»? Но скорпион, насколько я помню, относится к членистоногим. Не суть. Насколько я помню, то для нас это не важно. Пусть для меня это будет насекомое. Просто слово «царь» вызвало ассоциацию с фильмом.
– Спешу с Вами во многом согласиться, Елена. Именно ассоциации придают динамику нашим психическим процессам. К этому приходили многие соискатели психологической науки.
– Вы снова начинаете умничать. Разве Вы забыли о том, что предлагали мне эксперимент?
– Забыл, не стану отпираться. Я увлёкся глубиной Ваших ассоциаций. Вернёмся?
– Да, вернёмся. Итак, я Вам рассказываю о Ваших полях и мельницах, а Вы не задаёте вопросов, так?
– Всё так.
– Итак. Я иду по пшеничному полю. Вокруг только безбрежность золотых колосьев, словно песок пустыни, и огромный шар голубого неба над моей головой…
Глава 20. Что хуже, Пётр?
Среди золота колосьев было сложно сориентироваться. Ближайшие стебли доставали до груди, но если посмотреть перед собой, то играющее цветами поле изгибалось всё выше и выше, сливаясь с самим небом, которое внизу было жёлтым, а затем зелёным, а потом голубым.
– Я не могу так идти, это безбрежность. Ведите, но не задавайте вопросов. Просто хочу слышать Ваш голос, чтобы не отдавать себе отчёт в этом безумии.
– Хорошо, – громыхнуло как раскат летнего грома откуда-то сверху и позади.
– Я хочу, чтобы ты нашла мельницу.
– Она справа.
– Иди к ней.
Мельница была действительно огромной. Своими размерами она подчёркивала необходимость своего присутствия в этой бесконечности.
– Она нужна тут только для того, чтобы обозначить нашу необходимость в ориентирах. Это может быть кто угодно, кто когда-либо послужил толчком к новому повороту в жизни. Когда подойдёшь к ней – скажи.
– Я тут. Она огромна! Она и шире и старше меня. Я хочу тут оставаться.
– Ты пробыла с ней большую часть своей жизни. Больше нельзя. Относись к ней как к бывшей кормилице. Нам нужно идти дальше!
– Хорошо… Можно я хотя бы буду видеть её в снах?
– Можно. Теперь осмотрись и следуй к следующему ориентиру.
– К какому?
– Ты знаешь.
– Да, знаю. Дальше озеро. Проходили уже это. Банальность. Чистая формальность. Пропустим!
– Нет, не пропустим! Иди к озеру.
– Да! Знаю, что там будет. Я захожу по грудь и там встречаю что-то страшное. Встречаю огромную медузу и мне с ней нужно взаимодействовать.
– Взаимодействуй!
– Бла-бла-бла. Взаимодействую с ней в сотый раз и выхожу из озера с чувством, что медуза мне внушила просто переросший в нейтральность детский страх. Теперь я знаю, что медуза не способна мыслить, но способна внушать.
― Ты пробыла с медузой большую часть своей жизни, но с медузой сложнее взаимодействовать, нежели с мельницей. С мельницей больше нельзя, а с медузой никогда было нельзя просто так. С медузой можно и сегодня, но придётся плавать в озере. Поэтому ты и не любишь этот участок пути, когда перед тобой озеро. Но если теперь мельница превратилась для тебя в инструмент, то озеро так и осталось областью редких посещений. Роль медузы в том, что её прикосновение ответит для тебя на многие вопросы взаимоотношений с мужчинами. Пусть прикоснётся, и ты сразу многое поймёшь. Но она тебя, увы, не касается, всю твою настоящую жизнь. Ты просто знаешь о том, что она там, в глубине озера.
– Да знаю! Хватит! Дальше! Пошли Дальше!
– Я просто голос сопровождающий и поясняющий. Тебе одной решать, когда идти дальше и верить ли моим указаниям.
– Вот я и решаю, что дальше я иду в Божий храм.
– Так иди!
– Я тут. Что дальше?
– Дальше тебе предстоит снова разгребать хлам заброшенности. Ты помнишь, зачем ты здесь, мы оба это знаем.
– Да, знаю! Я хочу это все пропустить. И сразу к алтарю и начать читать книгу.
– Нет!
– Почему нельзя сразу?! Снова эти завалы! Хорошо. Вокруг меня кучей навалены обломки. Они мешают проходу к четырём окнам. Почему я должна посмотреть в каждое, если мне ничего не мешает?
– Потому что ты привыкла не разгребать проходы к окнам, а лезть поверх куч. Ты в окна, таким образом, не смотришь, ты в них только заглядываешь, находясь в неудобных позах: то лежишь животом на куче, то среди обломков просто тянешься к окну. Два окна из четырёх ты толком никогда не лицезрела.
– А я и не хочу! Я пойду к книге.
– Вернись к центральному проходу и иди через круг свечей, в центре которого лужа крови. Скажи, когда пройдешь.
– Чья это кровь?
– Эта кровь к тебе не имеет никакого отношения. Тебя не должны волновать и свечи. Просто пройди мимо. Это и есть задача. Ни в коем случае не фиксируй внимание на свечах и крови, иначе ты рискуешь своей свободой.
– Нет! Я хочу знать! Скажи!
– Это кровь бессмысленных для тебя жертв. Это кровь тех, кто бессмысленно страдал от увечий за всё то время, пока ты жила. Это стоит обходить своим вниманием, иначе ты погрязнешь в сострадании. Потому она и находится на пути к алтарю с книгой. Не многие доходят до книги, растворяясь в страхах за собственное здоровье.
– Можно я здесь побуду?
– Нет! Ты здесь не побудешь. Проходи мимо!
– Мне страшно. Я уже не хочу к алтарю. Там написано что-то, чего я боюсь.
– Читай!
– Я не знаю этот язык! Это просто символы. Я не вижу того, что они значат. Знаки прыгают перед моим взором. Что там начертано?
«Когда ангел Господень сломал первую печать, все дочери человеческие проснулись и вспомнили силу, которую им даровал Каин».
– Кто такой Каин?
«Каин есть отступник. Первый любовник. Демиург, заставивший дочерей украшать себя».
– Украшать себя?
«Дочери человеческие были недостаточно красивы в глазах Каина. Первый убийца убил своего брата, разочаровавшись в природной красоте. Каин принёс подношение Хозяину из фруктов и овощей, которые произрастила земля. Это были лучшие и красивейшие плоды, порождённые землёй. Однако Хозяин предпочёл кровь. Красивее крови нет плода. Каин заставил дочерей человеческих украшать себя красными цветами, цветами крови».
– Дальше что написано?
«Когда ангел Господень сломал вторую печать, на небесах наступила тишина, и дочери человеческие исполнили свой танец».
– Почему танец?
«Танец – это язык тела, на котором говорит первая любовница Лилит».
– Кто такая Лилит?
«Лилит вторая женщина первомужчины. Первая любовница. Она знает все мужские слабости».
– Не хочу подробностей! Что дальше написано?
«Когда ангел Господень сломал третью печать, на земле наступил хаос и дочери человеческие увидели слабость сынов человеческих и совокупились с демонами преисподней».