Муж ее легонько склонил голову в поклоне, так что тень от полей шляпы спрятала его улыбающиеся за узкими очками глаза. Они ушли.
Игорь пропал.
Инка пошла провожать Клаву до автобусной остановки. Она держала Клаву под руку и смотрела под ноги. Асфальт на дорожке был, очевидно, свежий, после первых жарких дней он размягчел, и на нем осталось множество ямочек от каблуков-шпилек. Инке они напоминали следы шипов от конских подков, словно прогарцевали тут кавалерийские эскадроны. И Инка подумала: «Душа моя исковыряна, как этот асфальт. Живого места не осталось…» И заговорила вслух:
— Вот у тебя: Володя, Володя, кругом Володя. У тебя друг, муж, отец твоих детей… К тебе мать почти каждое воскресенье приезжает из поселка… А у меня? Брат родной за два месяца один раз пришел, и то украдкой. На новоселье не пригласил, боялся, что на их жилплощадь буду претендовать. А ведь он, знаю, любит меня. И я его люблю. Так кто же его таким жалким и недостойным сделал? Жизнь? Корысть! Если не его личная корысть, то — жены. Прежде мы четверо ютились в одной комнатке — и ничего, было и весело и просторно. Теперь три комнаты получил — и тесно… Вот ты до замужества мечтала о маленькой избушке. Сейчас у тебя двухкомнатная квартира с удобствами, но ты, наверное, мечтаешь: ах, была бы трехкомнатная! Тут мы поставили бы диван-кровать, тут телевизор, тут была бы детская, а там — наша спальная комната…
— Откуда ты знаешь? — смутилась Клава.
— Да ведь это закономерно! — впервые за вечер рассмеялась Инка.
— Правильно! — быстро согласилась Клава. — Ведь каждому хочется получше жить.
Инка передернула плечами.
— А мне даже жутко становится! Ну, получишь ты три комнаты, четыре, ну, а потом, потом? Захочется иметь новый мебельный гарнитур, новейший телевизор, холодильник, автомобиль… А потом, потом?! Так всю жизнь, всю-всю?
— Как же по-твоему-то?
— Не знаю. Только не так. Ты даже не представляешь, как эта вечная жажда заполучить побольше, получше сушит в человеке доброту, любовь к другому человеку. Ведь при такой жизни обязательно душу гложет зависть: Ивановы машину купили, Петровым четырехкомнатную квартиру дали, а чем они лучше нас?!. Уж я-то нагляделась этой жизни, поверь мне.
— Ты поэтому ушла от мужа?
— Поэтому! — отрезала Инка.
Помолчали. Старались идти в ногу. Клава прижалась щекой к Инкиному плечу:
— Бедненькая, как мне тебя жалко…
— Жалеть надо убогих, Клава, меня надо понимать. А меня ни черта никто не понимает. Игорь только притворяется, что понимает. Но ему нужно мое тело, не более. Хоть за деньги! За деньги, оказывается, многое можно получить, я это знаю… Сейчас возле меня еще один увивается, командированный. Я ведь, как говорят уральские казачки, безмужняя, вроде бесхозного колодца: кто хочет, тот и черпает. И никто не подумает: долго ли жить колодцу, может, глохнут его родники, может, его сруб вот-вот обвалится…
Клава с удивлением и страхом поглядывала на подругу. Она никак не могла понять, чего же хочет, к чему стремится Инка. И она спросила ее об этом:
— До меня ведь трудно доходит, у меня ведь всего семь классов… Вот если б Володя…
Инка засмеялась: опять у Клавы Володя!
— Я, Клава, и сама толком не знаю, чего хочу. Зато отлично знаю — чего не хочу! Не хочу быть рабыней вещей, денег, зависти… Подумай только, жизнь прошла, ты стара, горбата, а вспомнить толком и нечего. Можно лишь даты припомнить: в том-то году дали новую квартиру, в том-то купили машину… И все? Не хочу этого…
— Ну, да, правильно, понимаю: жизнь дается человеку один раз, и ее надо… Читала, по радио слышала…
Клава, похоже, обиделась на Инку. Но та не обратила на это внимание.
— Вот Игорев друг мне нравится. Ты его не знаешь. Человек изучает иностранные языки, не щадя себя работает в студенческих отрядах, чтобы на заработанные деньги увидеть мир, заграницу, другие нации и континенты. Здесь деньги не самоцель, а лишь средство для достижения благородной цели…
— Мудрено ты выражаешься, Инк!
— А у меня ни денег, ни цели… Вот и твоя остановка, Клавдюша.
Они, думая каждая о своем, подождали автобус. Но автобус был переполнен, как всегда в часы «пик». Клаве не удалось протиснуться в еле-еле приоткрытые створки двери, сжатые людьми. Решили ждать другой. Отошли под развесистый клен.
— Ты так прямо судишь. Инка, я боюсь за тебя…
— За прямоту мне всегда попадало, Клава. Бывало, в школе девчонки не выучат уроки, убегут с мальчишками в кино, а назавтра хнычут перед учителем: у одной гланды воспалились, ангина, у другой мама заболела. И им ничего. А я — напрямик: уроков не выучила, потому и не пришла. Тут же мне двойка в дневник и записка брату: навестить классного руководителя…
— Ох, и горя ты хлебнешь в жизни, ей-ей, Инк! Ты хоть и грамотная, хоть и повидала кое-что, но нисколечко не умеешь жить. Я о тебе рассказывала Володе, он тоже говорит: одним калачи да пышки, а таким, как ты, кулаки да шишки.
Клава оставалась верной себе и своему Володе. Проживет она тихо, безоблачно, наслаждаясь уютом своего теплого гнездышка, радуясь каждому ласковому взгляду мужа и первому слову, первому шагу ребятишек, которых народит Клава целую кучу. Ничего не поделаешь, всяк по-своему смотрит на счастье, на свою маленькую или большую мечту, ради которой каждый живет и старится. Но даже Клавино узенькое обывательское счастьице было сейчас, на взгляд Инки, лучше, надежнее, нежели ее, Инкины, ничем не подкрепленные мечты о чистом, высоком, но расплывчатом, неопределенном.
«Ну так что же мне делать? А ведь годы идут!» — Досадуя на себя, Инка довольно сухо простилась с Клавой, вскочившей на подножку автобуса. Клава уехала расстроенная, предполагая, что чем-то обидела Инку.
ГЛАВА XI
Инка не узнавала экспедитора: он был подчеркнуто предупредительным. «Наверное, Белла сабантуй устроила, — удовлетворенно отметила она, пересчитывая ящики и расписываясь в накладной. — Или после пасхи душа, как воск, размякла… А план все-таки сорвал, беззубый хрыч! Ни благодарности, ни премии…»
Взяв у нее документы, экспедитор улыбкой обнажил черную впадину в зубах, приподнял кепку и галантно шаркнул подошвой:
— Разрешите откланяться, мадам?
— Вы мне сегодня нравитесь, дядя Егор.
— Вы мне тоже, мадам.
Он уехал. Инка заперла изнутри заднюю дверь и по привычке снова пересчитала полученные ящики с водкой. Девятнадцать! Еще раз проверила каждый — опять девятнадцать. А в накладной — двадцать! Да, так и записано: двадцать, ящиков, десять декалитров московской особой…
Обманул!
Сердце у Инки будто поперек груди встало — не вздохнуть. Прижала руки к щекам и ощутила их ледяной холод. Кончики пальцев покалывало.
Метнулась из склада в магазин, схватила замки и — за дверь, прямо в халате.
Элегантные, сверкающие «Волги» с шашечками на дверцах проносились мимо с вкрадчивым остерегающим шипением покрышек. Ни одна не останавливалась возле отчаянно машущей Инки в белом распахнутом халате. Заняты. Все очень торопятся. Все! Им нет никакого дела до Инки.
Инка выскочила на проезжую часть прямо перед черной, блестящей, как лаковый туфель, машиной. Водитель едва успел затормозить. На асфальте остались масляные полосы от протекторов.
— Вам жить надоело?! — высунулся из кабины шофер. — Ба, никак, Инна!
Она открыла дверцу и упала на переднее сиденье рядом с Вячеславом Демьяновичем из противочумной станции.
— Скорее!
— Но мне некогда, Инна! — Владислав постучал пальцем по ветровому стеклу, где был приклеен бумажный заводской номер: — В ГАИ еду, за номерами. Не обкатан еще автомобиль…
— Все равно… Уплачу, только скорее… На ликеро-водочный завод…
Он сообразил, что у девушки случилась какая-то большая неприятность. Развернул машину в обратном направлении. Инка, подавшись вперед, повторяла одно и то же: «Скорее! Скорее!..»
Когда остановились возле ворот завода, она суетливо полезла в сумочку за деньгами, но сейчас же защелкнула ее и выпрыгнула из кабины:
— Я рассчитаюсь… Вы только подождите меня здесь… Она тут же вернулась.
— Не приезжал… Пожалуйста, на базу «Бакалейторга»… Я вам за все уплачу, вы не беспокойтесь…
— Меня это как раз очень беспокоит, — иронически ответил Владислав. — Если не секрет, что случилось?
Он остро следил за дорогой. «Москвич», как челнок, нырял в потоке машин, обгонял их и снова с бешеной быстротой несся по узкой асфальтированной полосе.
— Я вам все, все расскажу… еще быстрее…
У ворот базы Инка моментально узнала грузовик экспедитора. Увидела и самого дядю Егора, вылезавшего из кабины. Он оглянулся на скрип тормозов, и у него подбородок отвалился. Но экспедитор быстро подобрался и встретил выскочившую Инку расточительной улыбкой.
— Салют, товарищ Кудрявцева! Что-нибудь забыли? Копию накладной не оставили себе?
Инка скользнула взглядом вокруг себя, подняла с кучи половинку жженого кирпича.
— Если вы, подлый, сейчас же не вернете мне ящик водки, то…
— Но-но, мадам! — экспедитор на всякий случай отступил к своей машине. — Этим кирпичом можно не только ящик водки вышибить, но и мозги… Вы что-то путаете, мадам. Вам показать накладные? Сдал, принял, подписал…
— Я повторяю…
— Ну, знаете ли! — Экспедитор повернулся и пошел к проходной. Своему шоферу крикнул: — Въезжай, Петя!
Инка опустилась на кучку кирпича и, сутулясь, гнула голову к самым коленям. Владислав обеспокоенно склонился над ней, попытался расспросить, как все случилось, но она только мотала головой и прикусывала зубами губы, чтобы не разреветься. Зачем ей сочувствие, зачем соболезнование, если она прекрасно понимала, что экспедитора теперь ничем не взять, он прав со всех сторон… А ей — платить. Чем?..
— Инна, ведь здесь Игорь работает! — воскликнул Владислав, что-то надумав. — Сейчас я его разыщу, и мы этому экспедитору чуму с холерой под шкуру…
Инка слышала, как он побежал к проходной, тяжело топая сапогами. Стороной подумалось: «Наверное, со степи недавно…» После Владислава остался запах полыни и бензина.