Вскоре услышала уже два голоса. Один спрашивал, другой отвечал с участием и недоумением. По голосу спрашивающего она узнала Игоря. Неужели правда он? Инка ладонями вытерла щеки и подняла голову.
— Это так, Инна? — Игорь стоял насупленный, носовым платком сосредоточенно протирал стекла очков. — Как фамилия экспедитора?.. Я его, подлеца, на чистую воду выведу…
Он записал фамилию дяди Егора и заверил, что заставит его вернуть ящик, что он знает, как с этим народом разговаривать…
— Езжай и не беспокойся! А то тебя на работе могут хватиться.
Игорь ободряюще улыбнулся ей и направился к проходной базы «Бакалейторга». Садясь в машину, Инка все поворачивала голову в сторону базы и ругала себя, что даже «спасибо» забыла сказать Игорю. И как это получалось, что Игорь всегда являлся к ней на помощь, как ангел-хранитель? Когда он вот такой, деловитый, серьезный, то забывается все другое… Он предлагал ей жениться, «по-честному»… А она? «Знаешь, я тебе двадцатого отдам долг…». За ней теперь столько долгов, что она всю жизнь будет обязана Игорю.
Владислав остановил машину в том месте, где Инка перехватила его часом раньше. Инка раскрыла сумочку, но он положил на нее широкую смуглую руку:
— Что за глупости, Инна!
— Простите, я не подумала… Что, если б не вы… Хотя я не уверена, что экспедитор вернет…
— Игорь уверяет… Я рад, что моя обнова, — он похлопал по матово блестящей баранке, — сразу же сослужила добрую службу… У вас хорошие коньяки бывают? Заеду как-нибудь…
Щелкнул замок дверцы, и «москвич» укатил, оставляя после себя легкий вьющийся дымок. А в душе Инки, колючкой шевельнулась досада: «Такой липкий взгляд!» Но она отогнала от себя эту болезненную подозрительность: «Можно подумать, что на свете нет и людей порядочных!» И тут же другое: «А вдруг не вернет дядя Егор ящик?! Что тогда? Тогда как?..»
День прошел в горячечном ожидании. Инка, прислушивалась к каждой проезжающей машине: он, не он?
Экспедитор так и не приехал.
Вечером, закрыв магазин, Инка тяжело, подневольно брела к дому Игоря… Знакомая лестница… Тот же черный, всевидящий зрачок кнопки звонка.
— Ты один, Игорь?
— Мамаша ушла к знакомым… Проходи…
Она села в кресло, вяло полистала журнал «Польша». Игорь сидел напротив, подперев кулаком широкий подбородок. Он смотрел на Инку с едва уловимым торжеством. Но Инка за толстыми очками его не замечала этого торжества, она, собственно, и не глядела на Игоря. Так же вяло отложила журнал и сказала:
— Он так и не приехал…
Игорь резко приподнялся, упершись ладонями в подлокотники кресла:
— Как?! Неужели?
Будь Инка повнимательнее в этот вечер, она заметила бы, что восклицание Игоря не выражало искреннего возмущения. Он прошелся по комнате с таким видом, словно не находил себе места.
— Ты извини меня, Игорь, я столько хлопот тебе причиняю…
— Чепуха! Завтра с утра заступаешь? Привезет, как миленький привезет! Я его прижму… Он меня при свидетелях заверил. Улавливаешь?
Инку будто по лицу стегнули. Она вздрогнула и выпрямилась в кресле. Сидела так с минуту, прежде чем проронила:
— Улавливаю. Да, пожалуй, улавливаю…
— Прекрасно! А теперь… — Он шумно потер ладони: — Чайку заварим? Или бутылочку винца? Как ты смотришь?
— А ты?
— Ради тебя я готов расплавленный свинец пить. Ты же знаешь!
— Знаю, — как-то неопределенно сказала она. — Только я не стою твоей жертвы, Игорь. Слишком я неблагодарный человек.
Игорь, откидывая голову, рассыпался счастливым, несколько неестественным смехом. Очевидно, он принял ее слова за шутку, за кокетливое напоминание о той ночи, когда он подполз к ее постели.
Инка поднялась и, привычно спрятав руки под мышками, прошла к раскрытому окну. Будто по ее знаку, вдоль тротуара вспыхнул частокол уличных фонарей. Свету они почти не давали, потому что сумерки еще только-только наползали из-за Урала, они наползали душные, прокаленные азиатскими степными ветрами. Ночь не сулила прохлады.
Игорь подошел сзади, неуверенно и нетерпеливо прислонился грудью к ее плечу. Дышал так, словно только что взбежал по крутой лестнице. Инка отстранилась.
— Игорь… Не обижайся. Уговор наш остается, в силе…
— Надолго?
— Не знаю… Может быть, навсегда. Может быть, Игорь… Не хочу я быть, ну… И замуж не хочу — сыта. Вот так сыта… Пойми, пожалуйста, по-человечески…
— Боже мой, до чего мне надоели эти плебейские правильные разговоры! — Игорь раздраженно снял очки и похлопал ими по ладони, и Инка увидела, что глаза у него не такие уж простодушные, не такие беззащитные. Сейчас они были холодные и немигающие, как у рыбы. Игорь поторопился надеть очки. — Вот что я тебе скажу, Инка: больше мы друг друга не знаем. Ты меня, я тебя. Не хочу на пустой угол молиться.
— Вольному — воля, спасенному — рай, как говорит мой экспедитор.
Игорь настороженно покосился на Инку. В ее словах он услышал двусмысленность и недоговоренность.
За дверью послышалась возня. Легонько цокнул ключ в замочной скважине. Оба выжидающе повернули головы в сторону прихожей.
Вошла мать Игоря. Она прикрыла за собой высокую дверь, накинула цепочку и под вешалку сунула хозяйственную сумку. Была мать в длинном старушечьем платье, в старомодном шелковом платке с кистями.
Увидев возле окна Инку, она суетливо засеменила к ней, взяла в руки ее голову и поцеловала.
— Давно не видела, доченька, соскучилась… — Влюбленными глазами посмотрела на сына. — Он ли у меня плох!..
Игорь смутился. Осуждающим взглядом проводил мать до дверей ее комнаты.
— Она у меня сентиментальная…
И не понять, чего в его словах было больше: осуждения или сыновней скрываемой ласки. Но он неожиданно открылся:
— Только… я ее и такую люблю… А еще у меня был предок, — Игорь споткнулся, на слове, видимо, покоробленный им. — Отец у меня был… Мы здорово дружили. Если б не умер, я институт кончил бы… Впрочем, я и сам хорош! — Он махнул рукой.
Инка представила, как бы и ей, и Леночке было хорошо в этом доме, с этой тихой ласковой старушкой, которую она называла бы мамой, мамочкой… Мама! Впервые за много лет… И Игорь — добрый, любящий муж, друг. Хорошо наладилась бы жизнь…
Так ли хорошо?! Хорошо ли, если не любишь?..
Инку удивило, что она вспомнила вдруг о белокуром парне из гостиницы. Значит, это так, значит, он ей не безразличен? Ну и что? Что дальше?!
А дальше — ничего. Дальше очки Игоря. А за ними — тоскующие, горькие глаза парня, который любит и подавляет желание.
Она подошла к нему вплотную, с минуту смотрела в лицо. Потом обняла за шею и, притянув, сильно, неторопливо поцеловала. Мягко выгнулась под его руками, стиснувшими плечи. И так же мягко, но решительно освободилась из них.
— Оставайся, навсегда оставайся…
Она покачала головой:
— Нет и нет, Игорь… Я не люблю тебя. А без этого…
Он взбешенно бросился в кресло, сорвал с шеи галстук.
— Ты идиотка! Или… я идиот!
— И-и-игорь! Ты ведь не вчера с дерева слез.
— Я тебе попомню это, Инна!
— Да уж чувствую, что не забудешь. А мне жалко твою матушку. Ты один у нее. Один…
Парень напряженно подался к Инке. Казалось, он хотел спросить: «Знаешь? Ты все знаешь? Или только догадываешься?»
Ничего не спросил. Не хватило духу.
Простились, как чужие, незнакомые люди.
А утром экспедитор действительно заехал к Инке. Поманил ее пальцем в дальний угол склада.
— Шум ты устроила, согласен. А только — пустые хлопоты при червовом интересе. Не брал я твоего ящика, мадам, документы подтверждают. За счет меня хочешь поживиться?
— Идемте, я закрою за вами дверь!
— Не горячитесь, мадам. Не надо плевать в колодезь, из которого еще придется водицы попить. Короче, ящик я тебе уступаю. Но, — он приблизил к ней лицо, — но при условии: за второй, — экспедитор потер большим и указательным пальцами. — Улавливаешь?
— Кого-нибудь другого объегорил, дядя Егор?
Он расхохотался, прикрывая щербатый рот ладонью:
— Шутить изволишь, язви те! Дошлая ты, смотрю, девка… Договорились, стало быть? А грех на мою душу не клади, Кудрявцева, сроду никого не обманываю, я — у государства одалживаю. Государственная цена спирту, знаешь, какая? Не знаешь? Ну, и… закрой сифон, как пишут товарищи железнодорожники.
Экспедитор, кряхтя, втащил ящики, а Инка все стояла в нерешительности. Взять оба ящика — соучастие в хищении. Отказаться — себя накажешь. Как быть?.. А в двери стучали ранние покупатели — пора открывать магазин. Как же быть? И у кого тогда в долг брать? Вложить всю майскую получку и уехать, вернуться к Григорию? Или завербоваться на Север? А этот, щербатый, и другую, и третью так же облапошит. Или втянет в сделку. И его не возьмешь — скользкий, из-под ножа выскочит, как маринованный гриб. И он будет жить припеваючи: «Государственная цена спирту, знаешь, какая?»
Она принесла экспедитору деньги, ровно пятьдесят семь рублей сорок копеек. Он довольно хмыкнул, пересчитал и, стянув с головы засаленную кепку, вытер ею лоб. За подкладку начал засовывать хрустящие бумажки.
Инка с глухой, тяжелой ненавистью смотрела на его щуплую остроплечую фигуру, на широкую, как блин, лысину: «До каких же пор ты так будешь? Когда же ты на пенсию?..»
— Как? — Он надел кепку и заговорщически подморгнул. — Еще привозить? С ящика — червонец, без подоходного. Как?
Инка с трудом разлепила спекшиеся губы:
— Привозите…
ГЛАВА XII
Над крышами домов нехотя поворачивалась Большая Медведица и сонно мигали желтыми ресничками звезды. Редко-редко протарахтит где-то грузовик да испуганно вскрикнет тепловоз на станции — и опять тишина, тишина первозданная.
Но если вслушаться, то можно услышать неспешное постукивание ходиков в задней комнате. Они отстукивали, наверное, уже третий час ночи, а Инка все не могла уснуть. Может, это ей бражная свежесть воздуха мешала? По вечерам бабка поливала цветы во дворе, а на ночь открывала окна, и тогда до самого утра в горнице пахло терпкой молодой зеленью и сырой взрыхленной землей.