Уходя, Инка наказала:
— Ты, доча, не шали тут… Бабушку слушайся… Я скоро вернусь…
Леночка провожала мать взрослым погрустневшим взглядом. Всегда она оставалась с бабушками, и уж не знала, которая бабушка — родная. Все они были одинаковые: того, Лена, не бери, того — не трогай, здесь не ходи, тут не играй… Мама никогда ничего не запрещала, но маме все некогда и некогда с Леной быть…
Инка чувствовала на спине взгляд, и ей стоило сил, чтобы не вернуться, не забрать с собой дочь. Тяжело перешагнула порог сенцев и вышла за ворота.
На улице совсем потеплело. Солнце поднялось над городом, пригрело железо и шифер крыш, и вниз зачастила капель. Со звоном разбивались об асфальт кривые сосульки, под ногами хрустели осколки льда. Инка жалась к наружной кромке тротуара.
Контору двадцать третьего магазина она отыскала в тесном дворе большого административного дома. Тут стояло несколько легковых автомашин, и скучающие шоферы липко провожали Инку взглядами. В глубине двора тянулось одноэтажное здание с множеством золоченых и черных, под благородный мрамор, вывесок над входными дверями всяческих микроорганизаций, кои, словно грибы, растут в любом городе. Здание зябло в тени своего более высокопоставленного собрата с четырьмя этажами, украшенными тем, что не так давно стало называться «архитектурными излишествами».
В первой комнате сидела бухгалтерия магазина, следующая дверь, обитая черным дерматином, вела в кабинет директора. Оттуда слышались возбужденные голоса. Инке сказали, чтобы она подождала — у Беллы Ивановны совещание с заведующими отделами магазина. И показали на молоденькую женщину, скромно сидевшую возле двери: она тоже к Белле Ивановне. Женщина шмыгнула носом и опустила подкрашенные черным ресницы. Брови у нее тоже были подкрашены черным. А из-под зеленой шляпки выбивались белые-белые локоны — свои, естественные. Руки ее в тонких зеленых перчатках лежали на плотно сдвинутых коленях.
«Уж не напарница ли мне?» — почему-то подумала Инка. Поискала глазами — не нашла свободного стула. Вышла во двор. Стояла, смотрела на карниз противоположного высокого дома. Сизый голубь, воркуя и раздувая зоб, преследовал красно-белую голубку.
— Вы тоже насчет работы?.. Меня зовут Клавой…
Инка недружелюбно взглянула на остановившуюся рядом Клаву. У той все было зеленое: шляпа, перчатки, сумочка и даже резиновые боты. С кончиков ее реденьких ресниц осыпались комочки туши, и когда Клава коснулась платком щек, то на них остались черные полоски.
— У вас есть зеркало? Посмотритесь.
Инка не хотела грубить, но чопорно мягкая Клава с белыми локонами на плечах вызывала в ней раздражение. Клава, казалось, нисколько не обиделась на ее тон, — и это тоже раздражало! — она достала из сумки круглое зеркальце (зеленое!), навела под глазами порядок и заговорила о том, как ее муж, ее Володя, очень и очень не советовал в магазине работать.
— Ты ведь такая простофиля, говорит, ты такая простофиля! У тебя, говорит, всегда недостачи будут. И еще, говорит, неизвестно, какая напарница попадется, а то и накроет…
Клава испуганно поглядела на Инку, поняв, что сказала лишнее. Инка усмехнулась:
— Ничего, Клава, воровать вместе будем! На паевых началах. Идемте, директор освободилась…
Из конторы, толкаясь в дверях, выходили красные, взбудораженные женщины, большей частью — ровесницы Инки. Видимо, «профилактика» у начальства была основательная, они продолжали спорить о неправильном завозе товаров, о мартовском плане, который под угрозой… Вид у всех был — словно навек перессорились.
«Такие «профилактики» и нас ожидают! Пускай, лишь бы работа была… Не мог, не смел Игорь обмануть. Он все-таки лучше, чем казался вчера…» Пропустив продавщиц, Инка оглянулась на Клаву: она, глядя под ноги, в нерешительности топталась на месте. «Будто угли затаптывает! — улыбнулась Инка, догадываясь о причине ее смятения. — Ну, что я на нее так! Нам же, может быть, работать вместе!» Инке стало жаль бесхитростную неумелую модницу, и она ободрила:
— Все будет хорошо, Клавдюша! Только бы нас приняли.
Они вместе вошли в кабинет директора.
ГЛАВА V
В это апрельское утро ничто не предвещало неприятностей.
Инка встала пораньше, помогла бабке вытопить печь, принесла из колонки воды. Когда она уже оделась, чтобы идти на работу, хозяйка, шевеля густыми седыми бровями, напомнила:
— Не забыла, милая? Ноне срок кончился, а я за месяц вперед беру…
Инка покраснела, будто ее в чем-то нехорошем уличили. В сумочке оставалось три рубля, а до аванса еще целых десять дней…
— Хорошо, хорошо, бабушка! — торопливо сказала она, не попадая пуговицами в петли пальто. — Завтра я с вами расплачусь, вы уж извините…
Осторожно прикрывая за собой дверь, подумала: «Надо поискать другую квартиру, подешевле…»
Магазин находился на другой окраине города. Можно было сесть на автобус и доехать, но Инка, глянув на часы, решила пройтись пешком.
Воздух на улице был чистый и родниково-свежий. Пахло оттаявшей землей, набухающими почками тополей и кленов. В арыке булькала и картавила вешняя вода. С Урала доносилось глухое потрескивание. «Наверное, скоро ледоход начнется. Вечером обязательно схожу посмотреть… А восход — красивый!» Сверху тинькали, посвистывали птицы, медленно опускалось перышко, похожее на крохотную ладью. Инка подняла голову: на ветках клена весело порхали и перекликались синицы. Они были серые, грязные. Видно, в зимнюю стужу прятались по печным трубам или в теплых кучах шлака. Еще день-два, и веселые птички покинут город, откочуют в парки и леса, вылиняют и снова станут яркими, как переводные картинки…
Настроение у Инки поднялось.
Незаметно дошла до своего района. Вот и четырехэтажный, выкрашенный охрой дом, под ним — ее «гастрономчик», филиал двадцать третьего магазина, лучшего в торге…
Рядом была проходная завода, эвакуированного во время войны с Украины, а вправо от его территории высились новые дома рабочего поселка. Место было бойкое, людное, и магазин Инки никогда не пустовал.
Через неделю многие хозяйки уже были с Инкой на короткой ноге, охотно делились с ней новостями, шепотком, по-свойски узнавали, когда подвезут тот или иной редкий товар. Более наблюдательные из них замечали, что молодые мужчины и парни чаще стали заходить сюда за папиросами и спичками. А она — строгая: ни-ни!..
Часто навещала свой филиал и Белла Ивановна. Войдя незаметно, она минуты две-три наблюдала за работой Инки, а потом громко, с располагающей фамильярностью обращалась к покупателям:
— Как, товарищи, не обижает нас наша новенькая?
Беллу Ивановну здесь тоже хорошо знали. Покупатели оборачивались на ее звучный, слегка гортанный голос, весело здоровались и наперебой старались засвидетельствовать свое уважение к новой продавщице — чтобы и Инка слышала. Белла Ивановна ласково поводила на зарумянившуюся Инку черными блестящими глазами и уходила — большая и величественная.
Так было несколько раз. На очередном собрании коллектива Белла Ивановна заговорила об Инке, заговорила горячо, со свойственным ей темпераментом:
— Вы только посмотрите, как она обслуживает клиентов, нет, вы непременно посмотрите! Это же… артистка, маг, чародейка, я… я просто даже не нахожу достойных выражений! Если Кудрявцева и скажет «нет», то сейчас же Кудрявцева добавит: «Но у нас есть вот это, я вам порекомендую то-то…» Или посоветует зайти через день-другой. Именно таким должен быть работник прилавка — вежливым, отзывчивым, с глубоко развитым чувством ответственности перед народом. Таких мы всегда будем поддерживать и поощрять…
За Беллой Ивановной знали страсть к преувеличениям, но знали и то, что директор никогда зря не похвалит. После собрания Инку поздравляли, ей даже завидовали: «Ты в сорочке родилась, Кудрявцева!» А на следующий день Инка еще раз удостоверилась, что Белла Ивановна не бросает слова на ветер: при ее бурном вмешательстве Ленка была устроена в круглосуточный детский сад.
В тот же день в магазин заглянул Игорь Силаев, суховато сказал: «Поздравляю. Рад за тебя». И ушел, поправляя на переносице очки. Это было его первое после размолвки посещение. На его поздравление она ответила еще суше, чем он, но все-таки была польщена: значит, хотя и дуется, а за ее делами следит…
Верно говорится, мир не без добрых людей! А Григорий кривил губы: «Попробуй, попробуй!..» Больше месяца прошло — ни одной строчки от него. Впрочем, чему удивляться?!
— Инночка, взвесь мне полкило хлопкового…
— Мне, доченька, селедочку заверни и пачку мыла…
— Как ваше здоровье, тетя Паша? Вчера вы неважно выглядели.
— Спасибо, Иннушка, растерла поясницу — полегчало, вот как полегчало…
Быстро продвигалась очередь. Настроение у Инки было хорошее. Лицо зарумянилось под малиновым шерстяным беретом. Мелькали ее проворные руки, шуршали оберточной бумагой, постукивали лотком и гирьками весов. Стремительно сновал за прилавком белый наутюженный халат.
У Инки было хорошее настроение. Она радовалась наплыву покупателей, солнцу за огромными зеркальными окнами, голубому весеннему небу. Сейчас в нем жаворонки-птички поют-распевают…
— Мне… — Широкоплечий красивый парень морщил смуглую кожу лба. — Мне… триста граммов краковской колбасы, пожалуйста, и… И еще сто пятьдесят граммов сливочного масла…
Стукнули гири. Качнулись чашки весов. На прилавок возле парня легли два свертка. Пряча улыбку, Инка выжидающе посмотрела на покупателя: «Ох и мямля ты, приятель!»
— Папирос? Спичек? Вчера отличные конфеты поступили — «Белочка»…
— Н-ну, пожалуйста, «Белочки», граммов триста…
Его манера говорить со спотычкой, упорное нежелание встречаться взглядом с Инкой настроили ее против него. «До чего скучный тип!» — досадливо подумала она, подавая ему кулек с конфетами. Он поблагодарил кивком и с равнодушным видом отошел к витрине, стал что-то разглядывать в ней. Но как только от прилавка к двери направились две очередных покупательницы, парень остановил их: