Девушка встревоженно оглянулась на спутницу. Только сейчас до нее дошло, что графиня, в отличие от Болотова с Ваграновым, не в курсе легенды об инопланетном происхождении. Она замялась. Сапарская ухватила ее за плечи и повернула к себе.
— Ну-ка, подруга, рассказывай, из какого мира ты взялась? Я сразу поняла, что ты какая-то не такая, как все. Точно говорю, у меня нюх железный. Ну?
— Ваша светлость, — спокойно сказал доктор, — есть кое-какие вещи, которые не стоит сейчас обсуждать. Мой друг сказал то, что говорить не следовало. Давайте оставим разговор до другого раза? Или вообще замнем его? Учитывая, что о вашей несдержанности на язык ходят легенды, вы способны серьезно повредить как Оксане, так и господину Кислицыну. Я не думаю, что вы станете намеренно распространяться о подобных вещах, но вы просто не в состоянии хранить тайны, уж простите великодушно.
— Вот еще новости! — обиделась Натали. — Правильно говорят, злые языки страшнее пистолета. Вы слушайте больше, вам и не такое расскажут. И вообще, уважаемый, — она холодно оглядела доктора, — что-то не припомню, чтобы видела вас в обществе. Вам не кажется, что передавать слухи из десятых рук достойно разве что болтливых кухарок?
— Э-э-э… — Болотов явно оказался ошарашен таким напором. — Приношу свои извинения, ваша светлость. Да, разумеется, вы правы. Слухи вряд ли могут являться достоверным источником сведений.
— Вот так-то! — Сапарская бросила на него победный взгляд.
— Тем не менее, — подхватил Вагранов, — я бы попросил действительно отложить разговор до другого раза. Ох, язык мой – враг мой…
Несколько мгновений графиня переводила испытующий взгляд с мужчин на Оксану, потом пожала плечами.
— Ладно. Тайна так тайна. Пусть сейчас не самое подходящее время, но не надейтесь, что я от вас отстану.
Оксана с облегчением кивнула. Натали вызывала у нее безотчетное доверие. После первого раза они встречались еще три раза, мимоходом, почти на бегу, и графиня вела себя совсем не так, как, по мнению, Оксаны, должна вести себя аристократка голубых, как здесь выражались, кровей. Во второй раз она притащила несколько местных книг – романы на историческую тему, и последние дни Оксана погружалась в чужой, но в то же время странно знакомый мир приключений.
На пару минут в мерно покачивающемся ландо установилась тишина. Потом Сапарская опять подала голос.
— Оксана, и как тебе Дюма?
— Что? — встрепенулась та. — А, «Три мушкетера». Дочитываю.
— И как тебе?
— Миледи жалко, — вздохнула девушка. — Отрубили голову, а еще благородные!
— Но ведь она преступница и убийца, — возразил Болотов. Психиатр наблюдал за ней сквозь полуприкрытые веки. — Или вы полагаете, что ее следовало отпустить, чтобы она и дальше продолжала вредить?
— Не знаю, — Оксана подала плечами. — Только этого… Атоса тоже надо было пристрелить. И палача. Оговорили и изуродовали девушку, сломали ей жизнь, а потом, когда ей только и осталось пойти в авантюристки, обозвали преступницей и убили.
— Но позвольте! — Болотов тонко улыбнулся. — Ведь автор же описывает ее путь с самой ранней молодости. Она соблазнила священника, заставила его совершить святотатство, довела до тюрьмы…
— Автор так говорит! — возмущенно фыркнула Оксана. — Мужики, когда женщину в постель затащат, всегда оправдываются, что она виновата. Наверняка тот поп сам ее соблазнил. И воровать начал по собственной склонности. А на нее на следствии просто валил все, как на мертвую, чтобы себе наказание смягчить. А потом палач, который ей клеймо поставил – он же сам действовал, без суда. Он права такого не имел! Злоупотребление служебными полномочиями – убивать за такое надо! Сначала один братец девушку в койку затащил, а потом другой еще и железом прижег. А потом граф, Атос, мерзавец – сначала повелся на юбку, женился, никаких вопросов не задавая, а потом увидел клеймо и опять без всяких вопросов, без суда и следствия, велел повесить. И еще страдал так красиво – обманули его, как же! Пулю себе в висок не пустил, побоялся. Зато как приятно картинно страдать в присутствии друзей! Жертва! Ха!
Она дернула плечом и отвернулась.
— На ее месте я бы тоже озлобилась. Может, мстить горе-муженьку и не стала бы, но все равно…
— Но ведь она убила еще и Бэкингема, пусть и чужими руками. И отравила Констанцию Бонасье. И пыталась отравить Д’Артаньяна с товарищами…
— Бэкингема? Так она действовала по приказу Ришелье, чтобы остановить войну Англии с Францией. Почему Ришелье во Франции считают великим человеком, а тех, кто выполнял его поручения, мерзавцами? Если ее казнили за убийцу, подосланного к Бэкингему, так и Ришелье следовало убить вместе с ней. И Констанцию она по его приказу отравила. Она же не могла ее из монастыря в тюрьму отправить. Что ей делать оставалось?
Оксана помолчала.
— Ну, и еще она в Д’Артаньяна точно втюрилась по уши. Да что вы, мужики, вообще понимаете во влюбленных женщинах? Она ревновала Констанцию, понимаете? Вот и сошлось…
— То есть вы считаете, что ее казнили незаслуженно? — приподнял бровь Болотов.
— Да, именно, — твердо ответила Оксана. — Почему ваши мушкетеры, на самом деле работавшие против своего государства и убившие кучу народа, его защищавшего, герои, а она преступница? Она-то, во всяком случае, работала только на Францию, а они прикрывали королеву-шлюху, да еще и предательницу. Значит, выступали против короля, которому приносили клятву верности. Мужику, тому же Рошфору, все, что сделала миледи, сошло бы с рук. Еще и героем бы выставили. А она виновата – потому что женщина. Как мужики могут простить бабе, что та в их дела вмешивается, да еще и на равных?
Она снова фыркнула.
— Молодец, подруга, — одобрила Сапарская. — Правильно мыслишь. Мужики – они все сволочи… ну, кроме некоторых.
Болотов с Ваграновым дружно расхохотались.
— Женщины всегда найдут повод, чтобы объединиться против мужчин, — сообщил Вагранов, вытирая навернувшиеся слезы. — Однако же, сударыня, вы обладаете весьма независимым мышлением и умением не поддаваться стереотипам. Сразу видно, что математику вы изучали долго и вдумчиво, так что ум у вас вполне дисциплинирован. Нет, положительно, ни в какие гувернантки вы не пойдете. Князя Трубецкого, царствие ему небесное, отпели позавчера, через неделю, десятого октября, нового ректора выбирают. Баллотируются двое – профессоры Мануйлов и Дернов, причем победит наверняка Мануйлов. А он мой хороший приятель. Думаю, в университет мы вас как-нибудь да протащим.
— А я к тебе буду в гости ходить и профессоров смущать! — звонко рассмеялась Натали, подталкивая Оксану локтем в бок. — Только не слушай ты их. Серьезно говорю, княжна Олейникова – дама вполне респектабельная, хотя и требовательная. И дети у нее на загляденье. И платит хорошо – восемьдесят рублей в месяц, и питание за их счет. А в университете они все бедные как церковные крысы.
— Вот видите, милая Оксана, сколько сразу у вас искушений, — улыбнулся Болотов. — Только выбирай. Вот сейчас Олега вашего в чувство приведем, и все станет совсем хорошо. Подъезжаем, кажется?
Олег все так же лежал на постели, коротко и тяжело дыша и вперив бессмысленный взгляд в потолок. Болотов, проигнорировав вскинувшегося Крупецкого, подошел к постели, поставил на пол саквояж и наклонился к больному. Пощупал пульс, внимательно посмотрел на зрачки.
— Шок, — уверенно объявил он. — Просто сильный шок. Я боялся кататонического ступора – такое иногда случается, но пронесло. Причина шока непонятна, но как справиться со следствиями, я знаю.
Он вытащил из саквояжа пузырек с нашатырным спиртом, раскупорил – по комнате разнесся сильный аммиачный запах – и поднес к лицу Олега. Несколько секунд ничего не происходило, потом Олег внезапно вскинулся на кровати, едва не выбив пузырек из рук врача.
— Почему я? — громко спросил он. — Неужели во всем мире не нашлось никого другого на роль Эталона?
Он осекся и снова упал на кровать. Но на сей раз его взгляд обрел осмысленность. Он оглядел комнату, потом закрыл глаза.
— Ну-ну, — ласково сказал Болотов. — Все в порядке. Вы среди друзей.
Олег медленно открыл глаза и взглянул на него.
— Нет, — прошептал он. — Не в порядке. Далеко не в порядке. Ваш мир… — Он замолчал.
— Что – наш мир? — осторожно осведомился психиатр.
— Вам незачем знать, — прошептал Олег после невыносимо долгой паузы. — Да и мне, по большому счету, тоже. Как же я хочу домой!..
— Олег, — осторожно потеребила его Оксана. — Ты в порядке?
— Сердце колотится, — слабо улыбнулся он. — Наверное, адреналина с поллитра в кровь выплеснулось. В остальном я в норме. Ох ты, сколько вас тут собралось! Что-то не так?
— Ты не так, — шмыгнула носом девушка. — Лежал, ничего не отвечал, ничего не говорил…
— Да? А… сколько времени? И какой сейчас день?
— Второе октября тысяча девятьсот пятого года от рождества Христова, — проинформировал Вагранов. — Пятнадцатое октября по европейскому календарю, если хотите. Почти час дня. Если вы в порядке, Олег Захарович, вставайте. Обедать пора.
— Ну уж нет! — откликнулся Болотов. — Я бы как раз порекомендовал полежать, передохнуть. Что вызвало у вас такой шок, господин Кислицын? Что-то случилось ночью? Кошмар?
— Кошмар начался два месяца назад, — Олег натянул на себя одеяло и отвернулся к стене. — Но только сегодня ночью я, наконец, осознал его в полной мере. Господа, я очень признателен вам за участие, но сейчас мне хотелось бы остаться одному. Я должен кое-что осмыслить.
Оксана прикусила губу и взглянула на Болотова. Тот кивнул.
— Господа… и сударыни, пройдемте в соседнюю комнату. Пусть господин Кислицын немного придет в себя.
— Странный он какой-то, — в смежной комнате Натали осторожно опустилась на табуретку, предварительно опробовав ее прочность, постучав по сиденью. — Он всегда такой или только сегодня?
— Смею вас заверить, сударыня, Олег Захарович вполне вменяемый человек, — сухо заметил Вагранов. — Немного не от мира сего, но разумный и рассудительный. Миша, что скажешь?