жете в целом охарактеризовать настроения в исполнительном аппарате?..
Час спустя Олег утомленно откинулся на спинку стула.
— В общих чертах понятно, — задумчиво произнес он. — Если резюмировать, основным источником проблем является сосредоточенная в столицах и крупных городах прослойка промышленных рабочих, подзуживаемая подпольными революционными партиями. Крестьянство и буржуазия пока не так критичны, хотя, безусловно, и ими тоже придется заниматься не сегодня-завтра. Рабочие… Каково процентное соотношение этой группы по отношению к общей массе населения?
— Процентное соотношение? — Зубатов потер лоб. — Я не слишком хорошо помню данные последней переписи населения, да и те, наверное, за семь лет уже устарели, но общее количество промышленных и сельскохозяйственных рабочих должно составлять что-то около семи-восьми процентов от населения. Только промышленных… ну, если предположить, что пять процентов, думаю, мы не слишком сильно ошибемся.
— Только пять процентов… Понятно. Между прочим, я заглядывал в казармы, где они живут. И я прекрасно понимаю, почему революционеры находят в лице рабочих таких благодарных слушателей, а то и последователей. Как вы полагаете, если начать планомерно улучшать их жизненные условия, ослабнет ли напряжение?
— Напряжение… — усмехнулся Зубатов. — Нет, Олег Захарович, как вы мне сами весьма убедительно рассказывали, речь давно идет не о напряжении, а о перегретом паре в паровом котле. И я не могу не согласиться с вами. Интересно, а как вы намереваетесь улучшить их жизненные условия?
— О, процедура отработана, — дернул плечом Олег. — Модифицируем законодательство, вводим фиксированную продолжительность рабочего дня на уровне восьми часов, повышаем минимальную заработную плату, меняем тарифную сетку, прорабатываем типовые трудовые договоры и тому подобное. А там и до Пути Справедливости недалеко, — он печально улыбнулся. — Заводчиков придется через колено ломать, ну да они у вас, как вы сами говорите, в силу еще не вошли. Учитывая, что в рабочих ходит только двадцатая часть населения, на реформы придется потратить относительно немного, так что даже инфляция слишком большой оказаться не должна. Вопрос только в том, следует ли вести ваш мир по Пути Народной Справедливости, если в перспективе светит бардак, что сейчас у нас в Ростании?
— Вы утопист, Олег Захарович, — хмыкнул Зубатов. — Я, кажется, рассказывал, как пытался проводить примерно такую же политику? Профессиональные союзы под патронажем государства, просвещение, все такое, помните?
— Рассказывали, хотя и не так подробно, как хотелось бы. Еще вы упоминали, что вас вышибли в отставку, и вам лишь чудом – или усилиями влиятельных друзей, неважно – удалось вернуть себе милость драгоценного самодержца и снова попасть на государственную службу. Помню, как же. И именно потому мне нужно побыстрее разобраться с вашими правителями. В первую очередь – с Императором, раз он единоличный диктатор.
— Разобраться? — насторожился директор. — Надеюсь, вы не держите в голове… э-э-э…
— Я не собираюсь его убивать или свергать, — жестко усмехнулся Олег. — Хотя система правления у вас дурная. В нашем мире один человек никогда столько власти в одних руках не сосредотачивал, и все равно даже с более скромными возможностями некоторые таких дров наломать умудрились!.. Нет, сейчас мне абсолютизм даже на руку. Дергать за одну ниточку проще, чем за десяток.
Завидев, что Зубатов нахмурился, он поспешил успокаивающе улыбнуться.
— Все очень просто, — пояснил он. — Сегодня ночью я имел беседу с… м-м-м, с весьма примечательных личностью. Если бы я верил в ваше христианство, то мог бы обозвать его первым замом Господа Бога на Земле. Если верить ему, я Эталон. Не стану вдаваться в подробности, замечу только, что, похоже, в качестве побочного эффекта, предвиденного или нет, я обладаю ну очень большой убедительностью. Люди верят любой ахинее, которую я несу, по себе можете убедиться. Даже милейший доктор Болотов, перевидавший на своем веку массу психов, и тот поверил мне почти безоговорочно. Со мной соглашаются все: от работяги на заводе до университетского доцента, от революционера до прожженного политического сыскаря вроде вас. И все, что мне требуется – основательно потрепаться за жизнь с Императором Всея Руси и как его там дальше. Заодно перетащу его в первую страту, чтобы перестал катиться по рельсам сценария и начинал самостоятельно думать.
Зубатов обхватил руками голову и застонал.
— Нет, вас точно когда-нибудь пристрелят в темной подворотне, — сквозь зубы процедил он. — Вы, похоже, окончательно свихнулись! Какая страта? Какой заместитель Господа Бога? Какой Государь Император? Кто вас к нему пустит?
— А вот здесь – ваша забота! — обаятельно улыбнулся ему Олег. — Ну-ка, не задумываясь: кто из влиятельных политиков, вхожих к императору, разделяет вашу точку зрения о необходимости реформирования вашего общества? Ну?
— Витте, — нехотя пробормотал Зубатов, — он недавно из Североамериканских Штатов вернулся, с переговоров с японцами. Оболенский. Булыгин, наверное. Да разумных людей хватает. Но погодите, давайте по порядку…
— Стоп! Витте – который с Японией мир заключил? Значит, Сергей Васильевич, мне от вас потребуется выход на эту персону. Завтра я еду в Санкт-Петербург. Обеспечьте мне командировочные, рекомендательные письма, карту города, ну, сами не хуже меня знаете. И кого-то в сопровождающие. Крупецкий в петербургских закоулках разбирается? Или человек из местного Охранного Отделения окажется сподручнее?
Зубатов снова застонал.
Все мужики – козлы!
Оксана пыталась загнать иррациональную злость куда поглубже, но выходило плохо. Сначала в кому впадает, и сиди у его постели, локти кусай – а вдруг не очнется? Потом вскакивает как оглашенный и тащит в далекий кабак, хотя и дома еды хватает. Что она, зря на дурацком керосиновом примусе – лопнуть бы тому, кто его придумал! — мучается со сковородками и кастрюлями? Потом бросает одну и испаряется в неизвестном направлении… Народный Председатель, блин, недостреленный!..
Она быстро шагала по дощатому тротуару, зябко кутаясь в шаль поверх тонкого пальто. Лужи прихватывал ледок, сырой ветер забирался под длинную, путающуюся в ногах юбку идиотского местного фасона, и девушка уже потихоньку начала жалеть, что на извозчика не нашлось денег. В сгущающихся сумерках промозглого осеннего вечера мелькали какие-то тени, и внезапно ей стало страшно. Она ускорила шаг, оглядываясь по сторонам и пытаясь в свете тусклых фонарей разглядеть пролетку или кабриолет с характерным сгорбившимся силуэтом кучера на козлах. Дома есть мелочь, расплатится…
Сзади затопали и тяжело задышали. Оксана среагировала не сразу. Когда два мужчины прижали ее к забору, она встрепенулась, но слишком поздно.
— Смотри, Шнырь, какая баба знатная! — просипела одна тень. — И одета ничего…
— Худая больно, — презрительно сплюнул тот, кого назвали Шнырем. — Ты не заглядывайся больно-то, а то сбежит еще, как в прошлый раз. Слышь, ты, дура! — он как следует встряхнул Оксану, так что та прикусила кончик языка и слегка взвизгнула от боли. — Будешь кричать – порешим. Поняла? Поняла, я спрашиваю? Во дура, онемела от страха, что ли? Слышь, Носатый, взялись…
Подхватив ее за руки, неизвестные бегом полуоттащили-полуотнесли девушку в закоулок, под острым углом отходивший от улицы куда-то в неизвестность.
— Вот так… — удовлетворенно просипел Шнырь. — Слышь, ты, дура! Деньги гони! В шикарном кабаке лопаешь, значит, не бедная. Ну, живо! Или мой дружок сам их найдет. Он это дело любит, деньги у баб искать.
Носатый гыгыкнул. Он ухватил Оксану за грудь и сильно сжал.
— Точно, тощая, — сплюнул он в темноту. — Ну ничо, и такая сойдет. Ну-ка, где у тебя тут денежки?..
Он дернул за ворот пальто так, что отлетели верхние пуговицы, и полез пятерней Оксане за пазуху.
И тут девушка наконец-то пришла в себя.
— Ах ты, пи…с е…ный! — яростно сказала она, добавив еще несколько оборотов в том же духе. В сумраке она заметила, как удивленно раскрылись глаза насильника. Больше тот ничего сделать не успел. Колено Оксаны с силой врезалось ему в пах, а когда он с хрипом согнулся пополам, хватаясь руками за промежность, девушка пнула его в голень.
— Урою, скотина! — выкрикнула она, разворачиваясь к Шнырю. — Ты на кого, б…дь, руку поднял, мудак?
— Ах ты с-сука… — прошипел он сквозь зубы. — Не хочешь по хорошему? Ну ладно…
В темноте блеснуло лезвие ножа. Оксана повернулась, чтобы броситься наутек, но цепкие пальцы ухватили ее за плечо, разворачивая.
— Куда ты заспешила, курва? — почти ласково спросил ее грабитель. — Ты погоди, сначала я тебе морду-то попорчу, чтобы знала, как вести себя с…
Внезапно он задохнулся и осекся, валясь вперед. Теплые и соленые капли брызнули девушке в лицо. Она отскочила назад, уворачиваясь от падающего тела и раскрывая рот, чтобы закричать.
— Уже все, — остановил ее негромкий мягкий голос. — Спокойно, госпожа Шарлот, они оба мертвы. Вы в безопасности.
— Не подходи! — предупредила его Оксана, отступая. — Я закричу… что? Откуда вы знаете мою фамилию?
— На Джамтерре, — хмыкнул незнакомец, — существует немало вполне осведомленных личностей. Я, пожалуй, наиболее осведомленная из них. Ну за каким чертом, скажите на милость, вы вечером, в темноте, в одиночку пешком поперлись по глухим малознакомым улицам? Вы хоть знаете, какая здесь преступность, особенно в последние год-полтора?
— Кто вы такой? — Оксана ощутила, что оказалась на грани истерики. Одна, в безлюдном темном переулке с незнакомым мужиком, который только что убил – убил?! — двоих… Дура! Действительно, дура.
— Я – Координатор. У меня много имен, для каждой ситуации – свое. Но сейчас можете называть меня Робином, — он галантно поклонился. — Вот, возьмите, платок, — в его протянутой руке что-то белело. — Вытрите лицо, а то люди озираться начнут.
Оксана машинально взяла протянутый платок и промокнула лоб и щеки.