Продолжая говорить, он успел хорошенько рассмотреть всех спутников великого князя. Константин Победоносцев, с явным ехидством спросивший, как он оказался на месте преступления. Бывший обер-прокурор Святейшего Синода и одновременно министр народного просвещения граф Дмитрий Толстой, буравящий взглядом моряка. Мещерский, усиленно делающий вид, что видит Будищева в первый раз.
Ни один мускул не дрогнул на лице подпоручика, но в голове неотступно крутилась мысль: «Так вот же вы, господа!»
В этот момент император, наконец, обратил внимание на появление наследника и тихо сказал:
– Сын мой, подойдите.
Александр тут же исполнил повеление отца и остановился рядом с ним с почтительным видом, а Дмитрий остался наедине с приближенными цесаревича.
– Вы – настоящий герой, – бесцветным голосом заметил Мещерский.
– Что вы, ваше сиятельство, – пожал плечами подпоручик, – уверен, вы бы на моем месте поступили так же.
– Одно непонятно, – продолжил чуть поморщившийся от намека чиновник, – все, кто окружал его величество во время этого ужасного происшествия, убиты или ранены, и лишь на вас ни царапины.
– Странное совпадение, не правда ли? – добавил Победоносцев.
– Вы ошибаетесь, – возразил им Будищев и сделал вид, что расстегивает мундир, – ран на мне хоть отбавляй. Показать?
– Ну что вы, я вам верю! – с непередаваемым выражением на лице отказался князь.
– Но почему вы сразу не повезли раненого государя в Зимний? – задал вопрос молчавший до сих пор Толстой.
– Из опасения за его здоровье, – пожал плечами подпоручик. – Побывав во многих делах[40], я по опыту знаю, что чем раньше оказана помощь, тем больше шансов на успех лечения. Кроме того, я опасался, что на привычном для императорского кортежа маршруте его могли ждать другие злоумышленники. Или вы полагаете, следовало рискнуть?
– Нет. Вы все сделали правильно.
– Благодарю за лестную оценку.
– Господин подпоручик, – раздался сзади знакомый голос. – Извольте следовать за мной.
– Ковальков, и вы здесь? – обернулся к жандарму удивленный Будищев. – Добрый день!
– Не такой уж и добрый, – скривил губы офицер для особых поручений.
– Для террористов и врагов престола и отечества денек, вправду сказать, не очень, – охотно согласился с ним Дмитрий, – а вот настоящие верноподданные наверняка в слезах, от радости благодарственные молебны заказывают…
– Господин подпоручик, – ледяным тоном прервал его разглагольствования ротмистр, – нам надо поторопиться. Его высокопревосходительство не любит ждать.
– Прошу прощения, господа, – изобразил легкий поклон в сторону предполагаемых заговорщиков Будищев и отправился вслед за жандармом.
– Он что, издевается над нами? – недоуменно воскликнул Победоносцев.
– Похоже на то, – согласился с ним Толстой.
– А нельзя ли…
– Спасителя государя от злодеев? – усмехнулся бывший министр. – Благодарю покорно. Сегодня этот бастард нас переиграл вчистую. Однако не будем отчаиваться. Проигран бой, но не сражение. Посмотрим, что будет завтра.
– Если доживем, – поджал губы Мещерский.
– О чем вы, князь?
– О том, что как только подопечная этого негодяя окажется на свободе, на нем более не будет узды.
– Не похоже, чтобы она на нем была, – буркнул бывший министр.
– А станет еще хуже!
Несмотря на то что граф Лорис-Меликов принадлежал к очень древнему армянскому роду, для столичной аристократии он всегда оставался выскочкой. Не то чтобы его неохотно принимали в салонах, с любимцами государя так не бывает, но всюду, где бы он ни появлялся, за его спиной тут же раздавались шепотки.
Консерваторы не любили его за приверженность к реформам. Либералы ненавидели за то, что он твердой рукой пресекал беспорядки. Знатные бездельники презирали за кипучую энергию и за то, что свой высокий чин он выслужил на полях сражений, а не в передних высокопоставленных вельмож.
Заняв пост министра внутренних дел, Михаил Тариэлович старался проводить весьма мягкую политику, но беда заключалась в том, что никаких иных способов, кроме диктаторских, у него для этого не имелось.
– Здравствуйте, господин Будищев, – тепло поприветствовал он подпоручика. – Давно хотел свести с вами знакомство, да все как-то не представлялось случая.
– Здравия желаю вашему высокопревосходительству.
– Дмитрий Николаевич, дорогой мой, давайте без чинов – благожелательно улыбнулся граф.
– Как прикажете, – пожал плечами моряк.
– Государь сообщил мне о вашем деле, – продолжил министр. – Хочу сказать, что возмущен случившимся произволом и намерен тщательнейшим образом его расследовать. Хочу заверить, что с моей стороны будет сделано все, чтобы виновные понесли наказание и впредь подобное не повторялось.
Бархатистый голос Лорис-Меликова, казалось, обволакивал собеседника. Как и большинство кавказцев, он умел красиво говорить и производить приятное впечатление, но разгоряченный предыдущими событиями Будищев остался равнодушным к его чарам.
– Негодую вместе с вами, ваше высокопревосходительство, но нельзя ли освободить мою воспитанницу прямо сейчас?
– Отчего же нельзя, – смешался министр. – Я немедленно напишу приказ и отправлю его…
– Дайте его мне.
– Пожалуй, так будет быстрее, – согласился Михаил Тариэлович. – И знаете что, я пошлю с вами своего офицера. Так вообще не возникнет никаких проволочек.
Быстро набросав несколько строк на дворцовом бланке, Лорис-Меликов приложил к нему личную печать, после чего вызвал дожидавшегося в приемной Ковалькова.
– Господин ротмистр, вам надлежит отправиться с господином Будищевым в «Кресты» и проследить, чтобы известная ему особа была немедленно освобождена.
– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство!
– Ни вам, ни кому иному, включая коменданта тюремного замка, не следует задавать господину подпоручику вопросы по поводу арестованной. Это понятно?
– Так точно!
– Исполняйте.
– Есть!
– А вас, Дмитрий Николаевич, – повернулся к Будищеву граф, – позвольте еще раз поблагодарить за все, что вы сделали для России. Прежде вы проливали за нее кровь, а сегодня стали ее спасителем!
Если бы еще вчера кто-то сказал Шматову, что он будет участвовать в спасении царя, после чего побывает во дворце, где множество генералов и сановников в шитых золотом кафтанах станут его благодарить за смелость и расторопность, он бы не поверил. Да что там, он и сегодня готов был ущипнуть сам себя за руку, чтобы убедиться, не снится ли ему это все. Роскошные залы, слуги в богатых нарядах, придворные, военные и он. Вчерашний крестьянин и простой солдат посреди всего этого великолепия.
– Что, Федя, нравится? – вывел его из состояния мечтательности вопрос старого друга.
– Ага, – кивнул парень. – Я такого прежде и в церкви не видел!
– А где Люсия со Студитским?
– Ваша невеста в покоях светлейшей княгини Юрьевской, – проявил осведомленность идущий рядом с Дмитрием жандарм, – а господина доктора увели лейб-медики во главе с Сергеем Петровичем Боткиным. Хотели уточнить диагноз или что-то в этом роде.
– Ну и ладно, – удовлетворенно кивнул подпоручик. – Тогда, Феденька, подавай свой экипаж, мы с господином Ковальковым едем в тюрьму.
– А зачем?
– Много будешь знать, скоро состаришься!
– Ну и ладно, – и не подумал обижаться Шматов, – вам в какую?
– Что скажете, господин ротмистр?
– В Петропавловскую, – нехотя пояснил жандарм.
– Точно не в Централ?
– Господин Будищев, – вздохнул Ковальков, – вашу подопечную перевели три дня назад. Знаете, в иное время я бы с удовольствием прокатился по всем тюрьмам столицы, наблюдая за вашими нравственными страданиями, но теперь у меня слишком много дел. Давайте покончим с этим как можно скорее.
– Трогай, Федя! Не видишь, их благородие нервничают.
– Ерничать изволите? Ну-ну.
Комендантом Петропавловской крепости вот уже пять лет состоял генерал-адъютант барон Георг Бенедикт Майндель. Происходил он из курляндских немцев, в молодости геройски воевал на Кавказе, потом служил в гвардии, командовал гренадерской дивизией, пока наконец не получил нынешнюю почетную и при этом не слишком обременительную должность. Подчиненные, пожалуй, любили давно обрусевшего коменданта и даже называли на русский манер Егором Ивановичем, чего никак нельзя сказать об узниках этого заведения.
Не то чтобы барон Майндель был по отношению к находящимся в крепости политзаключенным сатрапом и как-то особенно утеснял их. Просто склонный к порядку немец слишком тщательно соблюдал все инструкции, а вот они-то были весьма строги. Года два назад в Трубецком бастионе даже возникли беспорядки, оттого, что одному из заключенных отказали в выдаче табака. Его товарищи по несчастью каким-то образом узнали об этом и принялись стучать, ломать мебель и всячески выражать протест.
Режим после подавления бунта несколько смягчился, но все равно Петропавловская крепость заслуженно «славилась» в революционных кругах своими тяжелыми порядками.
– Чем обязан вашему визиту, господа? – осведомился комендант у нежданных визитеров.
Ковальков, не говоря лишних слов, протянул ему только что выданное министром предписание. По мере чтения землистого цвета лицо барона несколько порозовело, и он не без удивления уставился на стоящую перед ним странную парочку.
– Что это значит? – проскрипел он.
– Только то, что там написано, ваше превосходительство, – пожал плечами жандарм. – Об остальном я осведомлен не более вашего.
– А вы что скажете, господин подпоручик? – обернулся Майндель к моряку.
Каменное лицо Будищева осталось бесстрастным.
– Что же, приказ есть приказ, – покивал старый генерал, и в этот момент его сразил приступ кашля.
Судя по всему, силы коменданта медленно, но верно подтачивала какая-то болезнь. Он крепился, старался не поддаваться хвори, но время его неумолимо подходило к концу, и кашель был лишь предвестником погребального звона