— Ой, барышня, — зевнула Маша, берясь за гребень, — и охота вам вставать в эдакую рань?
— Надо Сердарчика выгулять, — благожелательно улыбнулась Люсия.
— Вот аспид, — всплеснула руками горничная, — никому от него в доме житья нет!
Услышав нелестную характеристику, алабай весьма выразительно посмотрел на девушку, отчего та немного струхнула.
— Он хороший пес, — мягко возразила ей хозяйка, поглаживая своего любимца.
— Конечно хороший, — охотно согласилась та. — Особливо когда спит зубами к стенке. Вот тогда мимо него даже без палки пройти можно!
Надо сказать, что в словах девушки была определенная доля истины. Сердар, несмотря на молодость, действительно, обладал своенравным характером и всегда был готов его продемонстрировать. Быстро уяснив, кто есть кто, пес решил, что Люсию он по-прежнему обожает, к хорошо знакомому ему Людвигу относится с симпатией, старого барона уважает, а прочих только терпит. И только до тех пор, пока они не вторгаются в его личное пространство. А личное пространство, само собой, разумеется, включало весь особняк Штиглицев и прилегающую к нему территорию.
— Фриштыкать-то будете? — поинтересовалась девушка, покончив с прической.[20]
— Нет, — невольно улыбнулась Люсия. — После прогулки.
Поскольку вся остальная прислуга в доме была выходцами из Германии, говорили в нем зачастую тоже по-немецки. Оказавшаяся таким образом единственной русской среди них Маша, хоть и не освоила наречия алеманов, иногда вставляла в свою речь немецкие словечки, неизменно веселя этим свою молодую хозяйку. Вообще, несмотря на разницу в статусе, девушки быстро сошлись и стали почти подругами.
— Батюшка ругаться будут, — поджала губы горничная, которой вовсе не улыбалось пропустить завтрак и потом давиться на кухне тем, что ей оставят, под презрительным взглядом кухарки.
— Оставь, — слегка поморщилась не подозревающая о таких нюансах барышня. — Он даже не заметит моего отсутствия.
— А братец? — сделала последнюю попытку Маша.
— А он разве дома? — высоко подняла брови Люсия.
— Да куда же ему деваться? — прикинулась дурой девушка, прекрасно знавшая, что записавшийся вольнослушателем в Михайловскую артиллерийскую академию Людвиг усвистал из дома ни свет ни заря. Ему нужно было встретиться с каким-то товарищем и обменяться не то чертежами, не то конспектами.
Как ни старалась Маша, ей так и не удалось убедить свою молодую хозяйку позавтракать, так что волей-неволей пришлось сопровождать ее на прогулку. Но тут уж ничего не поделаешь.
А вот кто действительно был рад оказаться за стенами особняка, так это Сердар! В мгновение ока пронесся он по пустынным аллеям маленького парка. Залез во все сугробы, обнюхал с опаской глядящего на него дворника, обгавкал для порядка редких прохожих за оградой и, не обнаружив нигде исчадий ада, которых люди отчего-то зовут котами, совершенно успокоился.
— Надеюсь, ты рад? — невольно улыбнулась глядя на довольную морду щенка Люсия.
— Вав, — степенно отвечал тот.
— Еще бы не рад, оглоед! — пробурчала про себя Маша, но под внимательным взором будущего волкодава осеклась и сочла за благо в дальнейшем помалкивать.
А Люсия, тем временем, как и полагается романтичной особе ее лет, предавалась мечтам о том, кто подарил ей Сердара.
— Думает ли он обо мне теперь? — чуть слышно спросила она.
— Конечно, думает, барышня! — убежденно отвечала посвященная в сердечные тайны своей хозяйки горничная. — Разве же может быть иначе?
— Да может он и вовсе спит, — больше из духа противоречия возразила юная баронесса, втайне надеясь, что наперсница станет ее разубеждать.
— Может и спит, — пожала та плечами, — но скорее всего, завтракает. И вам бы пора. Да и песика вашего подкормить не мешало бы. Вон он какой тощий!
Надо сказать, что говоря о Будищеве, милые девушки заблуждались. Он не ел и тем более не спал, поскольку еще ранним утром отправился на склады, где его ожидал верный Шматов и два почтенных господина, привлеченных в качестве оценщиков. Им сегодня предстояло осмотреть привезенное с войны добро и вынести вердикт о его ценности.
Всю прошедшую неделю, Федор практически не покидал складов, готовясь к предстоящей «презентации». Чистил серебро, раскладывал на стеллажах сабли с кинжалами, развешивал наиболее красивые, с его точки зрения, ковры. Наконец, все было готово, и парень с замиранием сердца ждал приговора. Быть ли ему богатым?
Эксперты с важным видом ходили от одной стены к другой, ворошили залежи ковров, морщась при виде пробоин от пуль и потертостей. Потом их внимание привлекло оружие и предметы утвари. В особенности те из них, которые благодаря стараниям Феди радовали глаз нестерпимым блеском.
— Сеньор Шматов, — не выдержал один из них. — Зачем вы натерли это?
— Ну как же, — растерялся будущий купец. — Что бы, значится, красивше было.
— Что-то не так, господин Манчини? — заинтересовался разговором подпоручик.
— Все не так, сеньор Будищев! — всплеснул руками темпераментный итальянец. — Разве же можно старые вещи так чистить?
— И в чем проблема? — не понял Дмитрий.
— Но они выглядят как… ремейке!
— То есть, как новодел, — сообразил моряк.
— Си![21]
— Чего это басурманин толкует? — осторожно спросил у компаньона Федя, опасливо поглядывая на отчаянно жестикулирующего итальянца.
— Говорит, что ты сабли попортил, когда чистил.
— Что?!! Врет антихрист! Как есть поклеп возводит, жидовская морда!
— Он не еврей, — скупо усмехнулся всплеску бытового антисемитизма Дмитрий. — Скажи лучше, много ли начистил?
— Нет. Только эти, что на виду.
— Тогда не страшно, — махнул рукой подпоручик. — У себя в квартире по коврам развешу. Только остальное не тронь.
Специалист по коврам, в отличие от своего напарника, оказался хорошо говорящим по-русски флегматиком, как, впрочем, и подобает коренному петербургскому немцу.
— Что скажете, господин Клопп? — повернулся к нему Будищев.
— Кое-что ценное есть, — с невозмутимым видом отозвался тот.
— Например?
— Вот это, пожалуй, — ткнул пальцем в один из ковров эксперт, — представляет определенный интерес. Очень редкий рисунок и работа весьма искусная. Полагаю, такой ковер может стоить до трехсот рублей или даже больше.
— За такой махонький? — выпучил глаза Шматов, давший какому-то солдату за целую охапку таких же пятерку.
— Это коврик для исламской молитвы, или как его еще называют, намаза, — терпеливо пояснил немец. — Они не бывают больших размеров.
— А тогда за этот сколько? — с замиранием сердца поинтересовался Федор, показывая на большой ковер с вытканными на нем большими медальонами, разделенными на четыре части с прихотливым орнаментом на каждой из них.
— Полагаю, около ста рублей.
— Так он же большой! И пулями не траченый…
— Это, конечно, большой плюс. Но таких ковров после завоевания Текинского оазиса довольно много на рынке.
— А этот?
— О, найн. Этот не стоит ничего. Двадцать пять рублей за аршин.
— Двадцать пять рублей, тоже деньги, — резонно заметил Дмитрий.
— Видите ли, господин Будищев, — помялся подбирая слова эксперт. — Даже не самый хороший экземпляр в этой куче, это все равно восточный ковер ручной работы! Они все имеют свою цену, которая даже, как это вы говорите, на не толстый конец, выше, чем у его европейского собрата машинной выделки. И даже пробоины от пуль, не всегда есть плохо. Это история и она тоже имеет свою цену. К примеру, если этот ковер принадлежал какому-то знатному туземному князю и пробит пулей его убившей. Вы меня понимаете?
— Вполне.
— Если вам угодно, я сейчас же приступлю к составлению экспертного заключения.
— Хорошо, в таком случае не стану вас отвлекать, — кивнул Дмитрий, после чего развернулся к своему незадачливому компаньону. — В общем, так, Федя мне пора бежать. А ты тут приглядывай. Слушай, чего умные люди говорят, и мотай на ус.
— А зачем эти самые «заключения»? — осторожно спросил незадачливый купец.
— А зачем тебе паспорт? — вопросом на вопрос отвечал приятель.
— Дык, сам говорил, без бумажки я букашка, — удивился Шматов.
— Вот и экспертное заключение для старинной вещи, что-то вроде паспорта. С ним часть нашего добра можно будет через аукционы спихнуть, а это совсем другие бабки. Особенно, если будет хорошая реклама.
— Ага, с рекламой-то оно, конечное дело, лучше будет, — охотно согласился парень, после чего с сомнением посмотрел на экспертов и тяжело вздохнул. — Не стащили бы чего, а то вишь глаза так и зыркают, ровно у цыган!
— Стащить вряд ли, — усмехнулся подпоручик, а вот купить за бесценок, какую-нибудь стоящую вещь, так это запросто.
— Какую? — насторожился парень, явно приготовившись кричать караул.
— Да вон хоть тот палас, от которого он всякий раз морду отворачивает. Вроде, как даже смотреть не хочет.
— Это который с птичками? — правильно понял его Шматов. — А чего с ним. Коврик-то вроде завалящий…
— В том-то и дело, братан. Ты слыхал, что мусульманам нельзя ни людей, ни животных изображать?
— Нет. А почему?
— Да хрен его знает почему. Харам и все тут! Только ведь зачем-то ткач этих птичек выткал?
— И что делать? — помотал головой, будто отгоняя наваждение, так и не сообразивший в чем дело парень.
— Ни хрена не делай. Просто если попросят любую вещь в уплату или за денежку малую, скажи, мол, без меня этот вопрос не решаешь. Усек?
— Ага!
— Ну, давай.
Будищеву и впрямь надо было бежать. Отпуск отпуском, но великому князю Константину Николаевичу пришла в голову блажь, что кадетам Морского корпуса надобно срочно поведать об опыте применения картечниц в Ахал-Текинской экспедиции. Обязанность эту он возложил на Шемана, но бравый лейтенант расхворался и не смог по состоянию здоровья. Недавно произведенный в мичмана Майер вообще находился в Москве, так что отдуваться пришлось подпоручику Будищеву.