Пора было трогаться, но тут к их парадному подошла молодая и, пожалуй, даже красивая дамочка. Увы, на привлекательном лице ее явно виделись черты порока, а манера ярко, но безвкусно одеваться и вызывающе вести себя не оставляли сомнений в роде занятий.
— Ты посмотри, какие карлики! — пихнул в бок товарища Дмитрий.
— Где? — изумился тот.
У провожавшего их швейцара так же не было сомнений по поводу нравственности стоящей перед ним особы, поэтому он тут же преградил ей путь и, внушительно рявкнул:
— Куда прешь, не видишь приличный дом?
— Полегче, папаша! — ничуть не смутилась проститутка, — скажи лучше, господин Будищев здесь проживают?
— А на что он тебе?
— Твое какое дело?
— Никакого, а только Дмитрий Николаевич человек порядочный и с такими шкурами знакомства не водит.
— Это я-то шкура? — возмутилась жрица любви. — Да я тебе…
— Брэк! — почти весело воскликнул покинувший карету Дмитрий, становясь между ними. — Трифон, благодарю за службу, а вы, мадам, потрудитесь объяснить, какая у вас надобность к Будищеву?
— Между прочим, мадемуазель! — жеманно поправила его дама легкого поведения, после чего смерив оценивающим взглядом, расплылась в профессиональной улыбке, — так это вы что ли?
— А что, не похож?
— Отчего же, очень даже похожи. Представительный и в форме. Так мне вас Степанида и описала…
— Что?! — схватил ее за руку Будищев. — Где ты ее видела?
— Полегче, красавчик! Ты мне еще не заплатил, чтобы эдак лапать.
— Пардон, мадемуазель, прошу принять извинения за некоторую экспансивность, — взял себя в руки подпоручик, после чего продолжил таким же любезным тоном, — но если ты, лахудра, мне сейчас же не скажешь, где Стешу видела, я тебя наизнанку выверну!
— В Крестах, где же еще, — и не подумала обижаться на угрозу служительница Венеры. — Мы с ней в одной камере чалились.
— Как она там?
— А чего ей сделается? Я ей поддержку дала, к себе взяла, можно сказать, последним куском хлеба делилась…
— Я понял, — расстегнул портмоне Будищев. — Она и сейчас там?
— Нет, — помотала головой проститутка. — Перед тем как мне выйти, ее в одиночку перевели. Как политическую.
— Давно это было?
— Так в аккурат неделя прошла…
— Что?!
— Ну прости, красавчик, я как вышла все так закрутилось. Тишка мой уж до того рад был, что мы целую седмицу и прогуляли…
— То есть, она уже неделю в одиночке?
— Ага.
— А Тишка твой кто, из фартовых?
— Вроде того, — согласно кивнула дамочка, уважительно посмотрев на странного офицера, разбирающегося в подобных тонкостях.
— Саму как зовут?
— Лаура, я, — жеманно повела плечиком жрица любви.
— К надзирателям подходы есть?
— У Тихона есть, как не быть.
— Потолковать мне с ним надо.
— Не будет он с тобой разговаривать…
— А ты сделай так, чтобы поговорил!
— Мне-то с этого какая корысть?
— Синенькой[35] хватит?
— Дешево ты меня ценишь, красавчик! Четвертной клади.
— За четвертной я и тебя со всеми потрохами куплю.
— А я, может, согласная.
— Червонец и баста!
— Ладно, давай.
— Ну уж нет, сначала дело!
— Эх, и офицера пошли нынче, жадные да недоверчивые…
— Вот тебе пятерка, остальное как дело сделаешь.
— Договорились, — обрадованно кивнула дамочка и ловко цапнула накрашенными коготками за кредитный билет.
Все время пока шел этот крайне непонятный ему разговор, Лиховцев напряженно вглядывался в лицо проститутки, показавшейся ему смутно знакомой. В какой-то момент, той это наскучило, и она переключилась на Алексея.
— Что смотришь, барин, али интересуешься чем?
— Дуняша? — против воли вырвалось у него.
— Какая еще Дуняша, — смутилась дамочка. — Показалось вам…
— Ну, конечно, Дуняша. Ты еще у Батовских служила горничной. Помнишь? Ну, в Рыбинске.
— Алексей Петрович? — растерялась та, разом превратившись из прожженной жрицы любви в прежнюю наивную молодую женщину, которой сильно досталось от жизни.
— Да, это я.
— Как же вы…
— Да вот, понемножку.
— Вы же тогда вместе с Николашей, то есть, Николаем Людвиговичем на войну уходили, — едва не всхлипнула она.
— Верно. Только Николаша погиб, а я, как видишь, жив. А почему ты назвалась Лаурой?
— А потому, Алексей Петрович, что не надобно таким как вы или господин Будищев мое имя, — вытерла набежавшую слезу Дуня, и снова надела привычную маску, — но вы к нам заходите, если что, у нас для героев войны лучшее обслуживание!
Договорив, она резко развернулась и пошагала прочь, досадуя про себя, что на минутку расслабилась и позволила себе эмоции.
— Невероятно! — проводил ее взглядом Лиховцев.
— Вот уж не ожидал, что у тебя есть такие знакомые, да еще и из Рыбинска, — ухмыльнулся Будищев, после чего развернулся к Шматову, — слышь, Федя, а ведь мне ее физия тоже показалось знакомой. Может, встречались раньше?
— Так ведь в Москве, — пожал плечами парень, и, видя, что товарищ не может вспомнить, добавил, — ну, после крушения!
— Точно! — ухмыльнулся Дмитрий, явно припомнив некоторые пикантные моменты, но тут же согнал с лица улыбку и стал поторапливать товарищей, — нет, ну мы едем? Тогда чего стоим, кого ждем?
Всю дорогу до пансиона они молчали, думая о своем. Будищев, прикидывал, где можно узнать царский маршрут на ближайшие дни, а Лиховцев сопоставлял известные ему факты и все больше мрачнел.
В Петербурге многие держали собак. У купцов для охраны их огромных лабазов сидели на цепях злющие, как сто чертей кабысдохи, у аристократов иной раз случались целые своры борзых, простонародье довольствовалось дворнягами всех мастей и размеров, а дамы, принадлежащие к высшему обществу, нередко имели левреток, болонок, пуделей и других относительно небольших питомцев. И только рядом с юной баронессой Штиглиц почему-то оказалось огромное животное, пугающее всех своим свирепым видом. Причем, по словам самой Люсии, ее Сердар был еще щенком, а, следовательно, обещал со временем догнать своим размером, по меньшей мере, медведя.
Периодически с ними на прогулках случались разные забавные казусы, вроде испугавшихся лошадей и тому подобные происшествия, но со временем окрестные обыватели привыкли к столь странной парочке и даже немного гордились подобным соседством. В самом деле, баронов в Петербурге хоть пруд пруди, а вот чтобы вместе с ним эдакий монстр… Впрочем, далеко не все.
Сегодня милому песику показалось, что группа спешивших по своим делам веселых студентов-медиков отнеслась к обожаемой хозяйке без должного почтения, о чем он, будучи псом серьезным и обстоятельным, тут же и сообщил, оскалив зубы, издавая при этом нечто среднее между глухим ворчанием и грохотом камнедробилки.
— Вы только посмотрите на это чудовище! — воскликнул один из молодых людей.
— Ну что ты, дружище, — притворно возразил ему другой, — вполне милая барышня!
Шутка была так себе, но остальные студенты с готовностью расхохотались, заставив мадемуазель Штиглиц покраснеть от неудовольствия, а ее защитника действовать. Нет, он никого не укусил и, упаси боже, не порвал, но… серая молния в мгновение ока разогнала смеющихся обалдуев по парку, попутно сбивая с ног и заставив вываляться в снегу, после чего с чувством исполненного долга вернулась к хозяйке и, усевшись перед ней на дорожку, стала выпрашивать лакомство.
— Ну что же ты натворил! — притворно сердилась на него баронесса, мстительно поглядывая на невоспитанных молодых людей, только что получивших по заслугам. — Эти господа теперь непременно промокнут и заболеют.
— Вав, — отвечал ей Сердар, умильно вертя головой.
— Молодец-молодец, — шепнула довольная Люсия и дала своему заступнику конфетку.
— Нет, ты видел эту даму с собачкой? — потрясенно спросил шутник, помогая отряхиваться товарищу.
— Что, Антоша, у вас в Москве эдаких не бывает?
— Говоря по совести, не встречал.
— Смотрите-смотрите, сейчас, кажется, будет еще потеха, — прервал их третий пострадавший, показывая на флотского офицера, только что вылезшего из кареты и направляющегося к коварной барышне с ее зверем.
Увы, напрасно три пары глаз напряженно следили за моряком и волкодавом в предвкушении скандала. Ужасный монстр вместо того чтобы зарычать или напасть на очередную жертву, вдруг стал ластиться к незнакомцу, поскуливая при этом как щенок.
— Привет, разбойник, — ласково потрепал его по холке Дмитрий, после чего подошел к Люсии и попытался поцеловать ей руку.
Ревнивый Сердар немедля вклинился между ними, явно стараясь помешать обмену нежностями, но не преуспел. Баронесса Штиглиц, которую он обожал со всем пылом своей песьей души, и Будищев, бывший для него чем-то вроде Бога, уже стояли рядом, держась за руки, и даже ему было не под силу им помешать.
— Почему ты так давно не приходил? — спросили ее глаза.
— Мое сердце всегда было с тобой, — ответил его взгляд.
— Какой пассаж! — едва не присвистнул жадно наблюдавший за ними студент, которого товарищи звали Антошей.
— Вав! — горестно заметил пес, понявший, что внимание самых дорогих ему людей занято друг другом и на его долю мало что останется.
— Что случилось с… твоей воспитанницей? — с легкой запинкой поинтересовалась Люсия.
— Ты знаешь?
— Помилуй, я живу вовсе не в глухом лесу. Разумеется, до меня дошли дурные вести, и очень жаль, что узнала я их не от тебя!
— Прости. Не хотел тебя беспокоить.
— Вздор! Мы скоро обвенчаемся и будем вместе и в горе, и в радости. Почему бы не делать это теперь?
— Ты, конечно, права. Но я поначалу решил, что ситуация не столь серьезна, а потом все так запуталось…
— Ты мог бы прийти к нам. Попросить о помощи. У отца большие связи, не думаю, что он отказал бы.
— Мне показалось, что Александр Людвигович не очень-то хочет видеть меня… без титула.