— Кот, говоришь? — скривился в усмешке вор. — Тогда ладно. А я уж думал, что опять в рыло захотела!
В лицо проститутки бросилась кровь, но не от смущения, а от ярости. В мозгу мгновенно всплыла вчерашняя сцена, когда она пыталась отговорить его выполнять заказ, полученный от раскольников. Во-первых, Будищев был человеком опасным и главарь это прекрасно знал. А во-вторых, Дмитрий сполна рассчитался с уголовниками за все услуги, и никакого резона мстить ему не было. Такое в их среде не приветствовалось.
— Молчи, шалава! — вскипел тогда Тихон и двинул ей в глаз. — Будешь мне еще тут резоны приводить, тварь подзаборная. Знай свое место, коли жить хочешь!
И вот тут Щербатый был не прав. Конечно, баба, а тем более проститутка не совсем человек и сделать с ней можно все что угодно, но вот бить, да еще по морде нельзя! Ну, кроме тех случаев, когда клиент без этого не может и уплатил положенное за свою блажь. Однако и в этом случае в харю кулаком тыкать неправильно, потому как это все равно, что марвихеру[59] пальцы сломать. Это ведь инструмент!
— Ну что ты, Тишенька, — испуганно отшатнулась женщина. — Рази бы я посмела?
— То-то! — осклабился уголовник, и спуская ноги на пол.
Убедившись, что тот не собирается ее бить, Лаура потихоньку вышла из кабинета, плотно притворив за собой дверь, и только потом смогла дать волю слезам. Раньше Тихон себе такого не позволял, а обращался с ней исключительно по-доброму, называл ягодкой или еще как ласково, дарил дорогие подарки, советы от нее слушал внимательно и никогда не поднимал руку. А теперь что же? Куражится, ругает по-всякому, бьет часто, а про подарки уж и говорить нечего…
Покончив с делами в уборной и кое-как припудрив синяк, она вышла наружу, и хотела было уже идти в свой закуток, где стоял сундук с ее личными вещами, как вдруг наткнулась глазами на непонятно откуда взявшегося Будищева. Переодетый в партикулярное платье моряк выглядел как мелкий служащий или чиновник, случайно забредший в это гнездо порока, и только многое повидавшие в своей жизни глаза, выдавали в нем непростого человека.
— Здравствуй, красавица, — поприветствовал он ее.
— Доброго здоровичька, Дмитрий Николаевич, — расплылась она в профессиональной улыбке. — Что-то вы к нам раненько пожаловали, али не спится?
— Кто рано встает, тому бог подает, — парировал тот. — Скажи лучше, где Щербатый?
— Так почивает еще, — развела руками проститутка. — Умаялся с вечера.
— Так разбуди.
— Не любит он этого, — опасливо заметила Лаура.
— Да уж вижу, — неодобрительно покачал головой переодетый подпоручик, глядя на плохо припудренный фингал. — Вот только это он меня звал, так что пусть поднимается.
— Я ваших дел не знаю, — досадливо отозвалась та, и хотела было прошмыгнуть мимо, но Дмитрий остановил ее.
— Где сейчас твой сын? — спросил он.
— Что?
— Я спрашиваю, где твой сын от Николая Штерна?
— Вы, что ли, знали его?
— Воевали вместе. Он, Алексей Лиховцев и мы с Федором. Так, что?
— А для какой надобности вам знать, где мое дите теперь?
— Как тебе сказать, Дуня. Мы с Николашей друзья были. Типа, боевые товарищи. Но он погиб, а я жив. И от него только этот малыш и остался. Вот как-то так.
— Пожалеть решили, — понимающе протянула проститутка, — только где же вы были, жалельщики, когда меня брюхатую на улицу выкинули? Когда я побиралась, чтобы с голоду не пропасть? Что вы ко мне в душу лезете, окаянные?
Последние слова не на шутку разозлившаяся Лаура буквально выкрикнула в лицо офицерику, после чего обожгла ненавидящим взглядом и бросилась прочь, чтобы никого не видеть и не слышать.
— Ну, как знаешь, — пожал плечами Будищев.
Честно говоря, Дмитрий и сам не знал, зачем стал расспрашивать ее. Сентиментальным человеком он никогда не был, сочувствие к окружающим испытывал крайне редко, да и то, лишь к близким ему людям. Но сегодня ночью он проснулся с тяжелым сердцем и, против обыкновения, долго лежал с открытыми глазами, размышляя о своей причудливой судьбе и жизни. Пытался вспомнить, сделал ли он кому-нибудь хоть что-то доброе, но на ум приходил только погибший Семка.
Решительно поднявшись, он умылся, побрился и, переодевшись в чистое, сел писать письмо баронессе Штиглиц своим крупным угловатым почерком, даже не пытаясь соблюдать нынешние правила хорошего тона и уж тем более орфографии.
Милая Люся. У нас, к сожалению, не было возможности поговорить, а обстоятельства складываются так, что, возможно, уже не будет. Так уж случилось, что я полюбил вас. Это глупо, конечно, потому что мы слишком разные. Вы из высшего общества, которое никогда не примет меня, а я из простого народа. Теперь я понимаю это, но ничего не могу с собой поделать.
Я смог заработать хорошие деньги и если все пойдет так же, заработаю еще больше. Выслужил производство в офицеры и, наверняка, мог бы получить титул, но, вдруг, понял, что мне это не нужно. Графов и князей в России и без меня много, а Дмитрий Будищев только один. Мне не нужны ни ваше приданое, ни связи вашего отца. Я хочу лишь быть с вами. Если вы тоже хотите быть со мной, то скажите об этом. Если желаете, мы можем уехать куда угодно. Для меня везде найдется дело. Если же я ошибся, то прошу меня извинить.
Перечитав письмо, он вдруг подумал, что следовало «вы» писать с заглавной буквы, добавить какая она красивая и как сильно он ее любит, а закончить словами «искренне ваш», но не стал ничего исправлять, а подписал внизу листка – Д. Будищев и положил в конверт.
Теперь следовало отнести письмо на почту, или поручить это прислуге, но ее не было. Впрочем, у швейцара есть сын, шустрый такой паренек. Он за медный пятачок снесет послание куда надо. «Надо бы хоть денщика в дом взять» – хмыкнул Дмитрий, отложив письмо в сторону. Почистив, смазав и зарядив револьверы, он сунул один в боковой карман шубы, а другой в сделанную по его заказу настоящую плечевую кобуру. В голенище невысоких охотничьих сапог с отворотами отправился финский нож, а в нагрудный карман, добытый когда-то на Балканах бумажник со спрятанным внутри револьвером. «Прямо как на войну собираюсь» – хмыкнул он, и хотел было выложить обратно хотя бы часть арсенала, но передумал.
— Ах вот и вы, ваше благородие, — развязно заметил спускавшийся по лестнице Тихон. — А я думаю, что за шум, а драки нет?
— Мне сказали, у тебя есть новости? — холодно бросил ему в ответ Дмитрий.
— Есть, как не быть, — ухмыльнулся одними губами уголовник, но глаза его остались серьезными. — Только я никак не ожидал, что господин офицер прибудет так рано.
— Тогда к делу, у меня мало времени.
— Как угодно-с! Ваши друзья оказались тут совсем неподалеку. Живут, как ни в чем себе не бывало, на вроде дачников, а мои люди с ног сбились…
— Они мне не друзья, — прервал его поток красноречия Будищев, — да и для дач немного не сезон. Впрочем, это уже не важно. Показывай дорогу.
— Со всем нашим удовольствием, — ощерился Щербатый. — Только уж позвольте приодеться. Мороз-то на улице лютый.
— Конечно. Только побыстрее.
— Сей секунд, — изобразил легкий поклон бандит, и тут же скрылся, буркнув про себя, — скоро только кошки родятся.
Впрочем, много времени его сборы не заняли. Минут через пять он спустился по лестнице уже одетый в богатую шубу, один из карманов которой топорщился от оружия. Хуже было, что за ним шли еще два помятых субъекта, а третий, тот самый кучер, что помогал Дмитрию выслеживать Крашенинникова, выглянул из-за двери.
— Запрягать, что ли? — спросил он.
— И побыстрее, — барственным тоном скомандовал Тихон, — а мы, пока, пожалуй, выпьем на дорожку.
— Последнее предложение вызвало горячее одобрение подручных главаря, и один из них немедленно метнулся за водкой.
— Зачем так много народа? — настороженно спросил Будищев, пока уголовники разливали по стаканам косушку хлебного вина[60].
— Не извольте беспокоиться, господин флотский, — улыбнулся главарь. — Просто места, куда мы теперь направимся довольно глухие, и клиенты могут ускользнуть. Оно нам надо за ними по чащобе гоняться? Кстати, вам поднести?
— Тихон, ты ведь понимаешь, что деньги для окончательного расчета не при мне?
— Господь с вами, ваше благородие, — делано оскорбился Щербатый. — Я дела веду честно!
— Ну-ну.
Похмелившись, бандиты повеселели и поглядывали на незваного гостя уже не столь неприязненно. В самом деле, чего им его любить? Явился ни свет, ни заря, и тащись с ним теперь не пойми куда по морозу!
Когда они вышли во двор кучер уже успел запрячь недовольно фыркающую кобылку в господские санки, а смирного гнедого мерина в крестьянские дровни. Учуяв от сообщников свежий запах спиртного, он вздумал было возмутиться, но наткнувшись на выразительный взгляд Тихона тут же сник и продолжил заниматься своим делом.
— Поехали, что ли? — обреченно спросил водитель кобылы.
Покрасневшие от выпитого уголовники начали рассаживаться, время от времени переругиваясь при этом. Затем один из них вороватым движением вытащил из-за пазухи косушку и хорошенько приложился к горлышку.
— Мне оставь, — пихнул его в бок второй, отчего первый едва не поперхнулся. Извозчик, глядя на это непотребство, только сплюнул и, присев на облучок, демонстративно отвернулся.
— Вы бы еще балалайку взяли, — с досадой покачал головой устроившийся в господских санях главарь и, обернувшись к Будищеву, распахнул полсть. — Присаживайтесь ко мне, господин офицер. Путь хоть и недальний, а все же будет теплее.
Эта почти мирная сцена окончательно усыпила бдительность Дмитрия, и он устроился вместе с остальными в санях.
— Но, мертвая! — взмахнул кнутом оставшийся без водки кучер и в этот момент бандиты, не сговариваясь, накинулись на моряка.
Тот попытался сопротивляться, но брыкаться ногами мешала толстая шкура, Тихон вместе с подручным схватили его за руки, а третий накинул на шею удавку. Тем не менее, подпоручику почти удалось свалиться с саней на утоптанный снег, но они, так и не выпустив добычу из рук, спеленали его как младенца, после чего кинулись избивать. Затем, самый здоровый из них, достав свинчатку, собрался было проломить подпоручику голову, но Щербатый поспешил остановить его.