[1444]. Эти факторы наряду с оформлением более или менее систематизированного и единообразного советского государственного языка на протяжении десятилетий, последовавших за Октябрьской революцией[1445], привели к тому, что в советскую эпоху в публичном дискурсивном пространстве существовало главным образом два типа речи, ни один из которых не способствовал компромиссу или диалогу: «В официальном дискурсе все заранее известно, а коммуникативная модель вовсе не предполагает реального обмена мнениями; в частном дискурсе у участников даже нет цели прийти к единой точке зрения – они „просто разговаривают“, и каждый из них остается при своем мнении»[1446].
На этом фоне гласность, провозглашенная Горбачевым, и первые годы президентства Ельцина, когда на правительственных заседаниях, в эфире и со страниц большей частью свободных от цензуры и независимых изданий регулярно звучали противоположные точки зрения, которые вели к конкретным, систематическим изменениям, выглядят скорее как исключение из правил. Незаконно распустив в 1993 году коммунистическое правительство – что привело к расстрелу Белого дома, – Ельцин демонстративно подтвердил веками господствовавшее убеждение, что верховный правитель в своих действиях может не считаться с голосом народа (в данном случае – избранных этим народом представителей), создав прецедент, оказавшийся губительным для зарождавшейся культуры публичной политической дискуссии в постсоветской России. В период предвыборной кампании 1996 года он отказался вступать в дебаты со своими главными конкурентами, заявив, что такая практика представляется ему пережитком советской «демагогии», в очередной раз проявив враждебность к открытой политической дискуссии, уходящую корнями глубоко в историю страны[1447]. Во второй половине 1990‐х годов Ельцин еще больше подорвал доверие к публичной политической сфере, после того как за счет «заказухи» в СМИ обеспечил себе переизбрание на второй срок вопреки всем аргументам против, а затем вел сомнительные информационные войны, которые во многом способствовали тому, что он окончательно утратил популярность и авторитет в обществе. Когда в 2000 году Путин пришел к власти, он воспользовался этой явной тенденциозностью и коррупцией, снова сделав СМИ, по крайней мере популярные телеканалы, рупором государства, поэтому к моменту его второй избирательной кампании в 2004 году реальная политическая оппозиция уже почти или совсем лишилась возможности обращаться к широкой публике в эфире (см. статью Татьяны Вайзер в этом же сборнике). Само понятие публичной дискуссии несовместимо с риторикой Путина – так, один сторонний наблюдатель замечает: «[Путин] не допускает дискуссии, отвергая саму ее идею, – если не спорить, то и потерпеть поражение в споре невозможно. Путин никогда не обменивается ни с кем мнениями – он информирует»[1448]. Следуя примеру Ельцина, ни Путин, ни Медведев (в 2008 году) ни разу даже не участвовали в предвыборных дебатах, хотя после распада СССР такие мероприятия регулярно проводятся перед каждыми президентскими выборами и получают широкую огласку. В политической культуре, где практически отсутствуют контроль и равновесие, являющиеся нормой для демократического общества, в этом нет особой необходимости. Приводя слова одного бывшего государственного чиновника, Фишман отмечает: «„Если вы сами часть системы, вы не боретесь с оппозицией. Вы предоставляете системе делать это за вас“»[1449]. Поэтому на острые политические ситуации правящая элита реагирует примерно одинаково: «С Навальным не спорят. На него либо не обращают внимания, либо подают в суд»[1450].
Но такой подход становится все более уязвимым не только из‐за непрерывного развития интернета и новых медийных технологий, благодаря которым наружу прорывается больше несогласных голосов, чем это возможно на массовом государственном телевидении, но и потому, что растет поколение, для которого цифровая среда – родная стихия, которое черпает сведения почти исключительно из нее и на их основе формирует свое мнение. А ведь никому из оппозиционеров не удалось завоевать среди обитателей этой среды такой популярности, как у Алексея Навального. Когда Навальный только начинал кампанию по борьбе с коррупцией, он был известен прежде всего как блогер, как его в то время обычно и называли. Будучи юристом по образованию, он мог проводить сложные расследования, выявляя случаи злоупотребления государственными средствами среди нефтяных предприятий, авиакомпаний и отдельных политиков. Но именно благодаря своему умению вести дискуссию в интернете он смог добиться гласности, привлечь необходимое ему внимание к случаям, которые он разбирал, и заставить правящую элиту реагировать[1451].
Когда государственные каналы все чаще стали просто транслировать точку зрения Кремля на происходящее в стране и за рубежом, онлайн-медиа, в том числе социальные сети, оказались более надежными источниками новостей – в них присутствовал критический взгляд. По словам одного журналиста, «в России… самые интересные политические и идеологические баталии, коррупционные скандалы и расследования, аналитика, а порой и новости проходят в Facebook, а также в других интернет-сервисах», а «значимость блогеров YouTube с миллионами просмотров и подписчиков вполне сопоставима со значением сайтов СМИ, а нередко и превосходит их, поскольку они предоставляют уникальный контент, наличием которого не могут похвастаться массмедиа»[1452].
Активность Навального в сети как лидера оппозиции резко возросла в период предвыборной кампании 2011–2012 годов, когда решение Путина вернуться в Кремль и повсеместные нарушения на выборах спровоцировали общественные демонстрации такого масштаба, каких Россия не знала со времен попытки государственного переворота при Михаиле Горбачеве в 1991 году. Не случайно его звездный час совпал с пиком популярности социальных сетей: когда медиа, предназначенные для публикации пространных текстов, вроде LiveJournal уступили место рассчитанным скорее на визуальное восприятие и требующим меньше усилий площадкам, таким как Twitter, Instagram и YouTube, аудитория Навального с десятков тысяч человек увеличилась до десятков миллионов. Так, Артемьев отметил: «Перенос тяжести с текста на видео позволил резко повысить охват аудитории. В пору ЖЖ Навальный и мечтать не мог о более чем десяти миллионах посетителей, как теперь в случае особенно удачного ролика. Формат YouTube позволяет не только вести свою передачу, поддерживать онлайн-общения со зрителями, но и распространять созданные фильмы»[1453].
Помимо умения создавать острый контент, достаточно занимательный, чтобы привлечь зрителей, Навальный, по мнению многих, мог похвастаться своего рода «медийной харизмой», которая тоже способствовала росту числа подписчиков[1454]. Летом и осенью 2013 года благодаря этой харизме и активности в СМИ ему, как ни странно, удалось набрать 27 % голосов (по официальным данным) на выборах мэра Москвы, хотя большинство экспертов предрекало ему однозначное поражение. В значительной мере именно из‐за его успеха и нежелания отказываться от своих политических амбиций (последний пример – его попытка выдвинуть свою кандидатуру на пост президента) популярные телеканалы по-прежнему относятся к Навальному настороженно. Путин по сей день отказывается публично упоминать его имя, а государственные новостные агентства, говоря о Навальном, называют его не активистом или политиком, а блогером[1455]. Те, кто определяет его этим словом, в котором многим россиянам до сих пор слышится что-то чуждое, если не презрительное, пытаются, в духе договора между властью и обществом, существовавшего в XVIII веке, отнести Навального к тому лагерю, представители которого имеют право «говорить», но не «действовать». Однако, учитывая, что наступает эра «цифрового поколения», которое избегает мейнстримных массмедиа и черпает информацию почти исключительно из Сети, есть основания полагать, что подобное умышленное замалчивание имени Навального уже неспособно ослабить его влияние. Все чаще лица из правящих кругов обращаются к YouTube, Twitter и другим интернет-платформам, составляющим сетевое публичное пространство, чтобы заявить о себе и даже чтобы сражаться с Навальным его же оружием, а это свидетельствует по крайней мере об осознании, что одного молчания уже недостаточно, чтобы помешать ему перейти от слов к делу и превратить интернет-пользователей в граждан с активной политической позицией.
Для расследований, которые Навальный стал проводить под эгидой своего Фонда борьбы с коррупцией[1456], он использовал все более продвинутые технологии, особенно в фильме «Он вам не Димон: яхты, дворцы, виноградники – тайная империя Дмитрия Медведева», который он выпустил в марте 2017 года[1457]. Фильм был задуман Навальным как повествование, сочетавшее в себе высокие технологии (включая спутниковую фотосъемку и впечатляющий, красочный монтаж), острую сатиру и откровенное расследование, данные для которого появились благодаря утечке некоторых документов или были взяты из открытых источников, – те и другие убедительно указывали на сомнительность подарка, который Алишер Усманов, олигарх и пятый среди самых богатых людей в России, сделал Дмитрию Медведеву, премьер-министру и бывшему президенту, передав ему роскошную подмосковную усадьбу.