Имперские видения (visions) наряду с растущей географией власти и внутренней колонизацией[471] оказали значительное влияние на распространение проектов и идей, возникших в ядре Российской империи. Рост межрегиональной коммуникации, а также появление новых образовательных возможностей для студентов по всей империи в XIX веке привели к значимой трансформации региональных гражданских пространств, которые к началу XX века становились инструментами региональной самоорганизации. Сибирь с ее разнообразным населением также была частью этих процессов благодаря появлению местной интеллигенции, которая настойчиво пыталась интегрировать Сибирь в модерные дискурсивные практики, используя в том числе механизмы публичной сферы. Их деятельность не только повысила уровень региональной самоидентификации сибиряков, но и повлияла на развитие «инородческих» (национальных) пространств.
Функционирование «классической» публичной сферы зависело от ряда обстоятельств, в силу которых существовало несколько типов публичных сфер. Одним из таких типов была так называемая «плебейская публичная сфера»[472], которая, опираясь на модели «буржуазной публичной сферы», отличалась слабым развитием капитализма, а также плохой организацией (или зарождением) общественности. Будучи одним из проектов «долгого девятнадцатого века», публичная сфера, наряду с популяризацией науки, стремлением к нравственному совершенствованию мира посредством социальных реформ и подъемом национализма, была важным механизмом в руках как правящих элит, так и интеллигенции в Российской империи. Пространственная и социальная трансформация публичной сферы, а также развитие у формирующихся местных интеллектуалов понимания регионального самосознания привели к включению публичной сферы в ранее маргинализированные пространства таких отдаленных регионов, как Сибирь. Однако была ли сибирская публичная сфера «классической» или это был лишь сибирский мираж?
Как и многие проекты и инновации «долгого девятнадцатого века», публичная сфера в Российской империи была результатом государственной инициативы, творческого мышления, социокультурных и политических трансферов. Несмотря на промышленную и социальную отсталость, а также самодержавные подозрения в отношении независимых (автономных) пространств и обществ к концу XVIII века, в Российской империи происходило зарождение публичной сферы: появлялись клубы, научные и литературные институции, театры, салоны и т. д.[473] Начинал формироваться новый социокультурный слой «образованной публики»[474], появление которой во многом было инициировано «сверху». Зарождалась фигура человека письмен: примером служит деятельность Н. Муравьева[475]. К началу XIX века постепенно стал развиваться и академический слой: сотрудники Академии переводили тексты с латинского, устраивали публичные лекции на русском языке, предварительно сообщая об этом в газетах. Развитие такого варианта публичности началось при Екатерине II, но в большей мере проявилось в александровскую эпоху, начиная постепенно расширяться географически от центра к крупным городам.
Тема политического все еще была табуирована, наибольшее внимание публичных интеллектуалов привлекали общественные нравы и идеи об их постепенном формировании через текст. Однако с появлением ряда «декабристских» организаций публичное пространство стало претерпевать некоторые изменения. Отталкиваясь от идеи о возможности трансформации общества через публичный текст, ранние тайные общества, по словам Ю. Лотмана[476], сделали основную ставку именно на деятельность публичного характера. На декабристов оказал значительное влияние пример революционной Франции и Соединенных Штатов Америки, у которых они позаимствовали и активно использовали в публичном поле ряд политический идей, включая федерализм и конституционное устройство[477]. К примеру, в ряде своих статей, публиковавшихся подпольно, декабрист Г. Батеньков критиковал «русский колониализм» и рассматривал возможное отделение Сибири как приемлемый способ реорганизации российского политического порядка[478]. Декабристские идеи федеративного переустройства дали толчок к развитию подобных идей в дальнейшем[479] применительно к различным областям и регионам империи (или к общегосударственной области) в качестве одной из альтернатив постимперского развития России.
В рамках рассматриваемого теоретического поля российскую «официальную» публичную сферу традиционно ограничивают правлением Александра I[480]. Однако, несмотря на реакционную политику нового императора Николая, усиление цензуры и государственного давления, сформировавшиеся общественные пространства продолжили свое функционирование, приобретая новые структуры и свойства[481]. Трансформация публичной сферы «сверху» привела к ее активизации «снизу». Согласно концепции М. Могильнер[482], из‐за цензуры и государственного давления общественная активность, обсуждения и критика переходили в область «подпольной России», где появлялся новый формат студенческих (философских) кружков, рождались новые идеи и группы[483]. Студенты получили возможность активного участия в «публичном» дебате, который в первое время редко выходил за пределы обществ, но с появлением таких публичных фигур, как В. Белинский, стал частью публичного дискурса через прессу, в том числе и на политические темы[484].
Помимо философских кружков и неофициальных обществ, к середине XIX века стали появляться радикальные подпольные пространства, члены которых требовали изменений в политическом устройстве Российской империи[485]. После Крымской войны, в эпоху Великих реформ и особенно с отменой крепостного права в областных центрах Российской империи появились предпосылки для создания самоорганизованных местных обществ (local society), члены которых встречались друг с другом, образуя круг общественных объединений. К объединениям добавились созданные в 1864 году органы самоуправления – земства[486], а также существующие неформальные кружки и салоны[487]. Как и в Западной Европе, существовали частные общества популяризации науки, например «Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии», основанное в 1863 году. Одной из целей, закрепленных в уставе общества, была «демократизация и доступность знаний»[488]. Другим примером «запроса» на социокультурную трансформацию и реформы может служить движение художественной самодеятельности – еще один распространенный феномен конца XIX века. Его российские сторонники, выходцы исключительно из образованного слоя, надеялись с помощью самодеятельных представлений в деревне способствовать политическому и моральному воспитанию неграмотного населения[489]. В этот период также возникли народнические организации, ставящие своей целью распространение знаний и «сближение» интеллигентских сил с народом. Несмотря на неудачу народнической инициативы, в некоторых регионах империи ее элементы дали толчок к деятельности локальных общественных акторов[490].
Оппозиционность общества по отношению к государству, столь важная для западноевропейских обществ XIX века, не воспроизводилась в Российской империи на протяжении века. Только к концу XIX века постепенно зарождался аналог «гражданского общества» в пространствах Российской империи[491]. Критика политического режима являлась результатом появления образованной, читающей и пишущей публики и недопуска последней к принятию властных решений[492]. Ключевую роль в этом процессе сыграло увеличение образовательных учреждений и в целом распространение знаний. В контексте кризиса и революционного момента происходил выход на сцену действий критически настроенной группы, которая привела к трансформации политического режима в Российской империи в начале XX века[493].
Таким образом, инициированное «сверху» пространство диалога и обсуждений на протяжении первой половины XIX века трансформировалось ввиду изменения политических обстоятельств и смены сценария власти. Зародившись в официальных кругах, публичная сфера не была изолированным пространством, напротив, число людей, входивших в нее, увеличивалось с каждым годом. Несмотря на политическое давление и цензуру во время правления Николая I, фигура публичного интеллектуала приобрела окончательную независимость от монарха и двора, а также получила профессиональный статус, что способствовало существенному расширению тематик публичного обсуждения. К середине XIX века параллельно с «ослабленной» официальной публичной сферой сформировалась «подпольная публичность»: некоторые механизмы общественности использовались студентами столичных университетов в неофициальных кружках. Ввиду развития транспортной и коммуникативной систем, а также доступности образовательных возможностей сформировавшаяся публичная сфера претерпевала пространственные изменения, становясь важным элементом региональной социокультурной, а также политической жизни в Российской империи. Эта тенденция охватила многие пространства империи, что привело к интеллектуальному развитию регионов, в том числе и территории Сибири.