Изолированность и отсталость Сибири создавали условия региональной активности: зарождение общественной деятельности происходило заново, взяв в основу модели и опыт центра империи. «Сибирский тип», создаваемый областниками, представлял большую общность, которая могла быть достигнута благодаря просвещению[520]. Несмотря на неклассическое функционирование сибирской публичной сферы, данный концепт важен в качестве объяснительной модели роста и циркуляции знания через публицистику, газеты, литературные произведения, публичные выступления, организацию кружков, а также зарождения представления о Сибири как о колонии, обособленной от имперского пространства. Посредством публичной сферы происходил процесс просвещения местных жителей (прежде всего городских) и их постепенное вовлечение в трансформировавшиеся социально-политические реалии. Данная активность привела к географически локальной, но идейно глобальной трансформации механизмов публичности региональными сибирскими (областниками) и в том числе «инородческими» (национальными) интеллектуалами. Областничество существовало скорее как общий язык и комплекс проблем, нежели как политическая или общественная партия. Риторика социально-политической и культурной деятельности и «инородческий вопрос» в программе областников привлекали группы «инородцев» Сибири и находили отражение в активности киргизских (казахских), бурятских и якутских интеллектуальных деятелей периода кризиса и распада Российской империи[521], которые также заимствовали механизмы просвещения и публичной сферы для развития внутрирегиональной деятельности.
В общественном пространстве сибирские областники репрезентировались в качестве просветительного движения, призванного пробудить внутренние силы населения и «инородцев» Сибири[522]. Философия понималась ими как высшая форма народного самосознания, артикуляция которого принадлежала интеллектуалам. Приобщение сибирского населения к европейской культуре, науке, литературе и философии, согласно областникам, было основным механизмом духовного развития человека. Это являлось одним из аргументов, циркулировавших в сибирском дискурсе, – человек (группа, община, нация) независим в стремлении организовать собственную жизнь. Не случайно Потанин указывал, что «население всякой территории, особенно если она крупная, желает не только устранить недостатки своей общественной жизни, но и вообще быть само творцом собственной судьбы»[523]. По признанию Потанина, программа и идейная составляющая областничества (областная идея и концепция автономии) исходила из философских воззрений И. Канта:
…человек сам себе цель; он не может служить средством. Идеал государственного строя заключается в том, чтобы все личности в государстве являлись вполне развитыми индивидуальностями. Из этого же положения Канта вытекает ряд свобод: свобода личности, свобода организации и общественных группировок, свобода органов самоуправления; отсюда же вытекает автономия волостей, уездных и губернских собраний, автономия областей[524].
Вопрос об «инородцах» в программе областников[525] инициировал появление интереса последних к проблеме колониальности и ознаменовал формирование региональной (национальной) интеллигенции. Областники способствовали изучению жизни инородцев, взаимодействию с ними и их просвещению. Уже в середине XIX века один из идейных вдохновителей областничества историк Щапов заявлял:
…пора в 8‐ми миллионах инородцев признать земские права наравне со всеми; только при равноправном и дружном, всецелом и всеобъемлющем самовыражении всех составных самобытно-общественных сил, интересов, может быть истинный, разумно-человечный и, по возможности, ровный прогресс общества и народа[526].
Ключевыми проблемами, повлиявшими на «несправедливое» положение инородцев, по мнению областников, являлись штрафная колонизация, пьянство и земельный вопрос[527]. По свидетельству Потанина, «количество земли, захваченной русскими кортами у инородцев, было, конечно, не велико, но с годами оно постепенно увеличивалось с постоянным ростом русской колонизации»[528]. Колонизация была важным элементом в кристаллизации национальной самоидентификации. Колониальный вопрос и его критика стали активно циркулировать в сибирском и центральноазиатском регионах благодаря содержательному труду Ядринцева, а также посредством организации областниками культурного и публичного пространства для дискуссий по поводу имперской политики на окраинах.
Важным общественным центром стал открытый в 1888 году Томский университет, объединивший разрозненное сибирское интеллектуальное пространство и служивший площадкой для деятельности областников[529]. Увеличение количества публикаций, печати и выступлений, по мнению областников, способствовало развитию интереса к Сибири и ее проблемам: «…областной орган печати должен обсуждение узко местных нужд предоставить газетам, издающимся в губернских и уездных городах…»[530]. В переписке Потанин не раз подчеркивал главную цель газеты – «сплочение сил области»[531]. Однако считал большим недостатком газет то, что в них не рассматривались вопросы автономии провинции, в то время как сибиряки хотели жить самостоятельно, «иметь свои нравы и законы, читать и писать, что нам хочется, а не что прикажут из России…»[532].
Просвещенческая тематика тесно коррелировала с «инородческим» вопросом. Решение предполагало формирование инородческих интеллектуальных групп, культурное развитие коренных народов Сибири через приобщение последних к культуре, знакомство с европейской системой научных и культурных ценностей при непосредственном взаимодействии с русской культурой. Оценивая роль Сибири в мировых прогрессивных процессах, Ядринцев был уверен в том, что «сибирские инородцы, усвоившие, при посредстве русской национальности, европейское просвещение, могут явиться весьма видными посредниками этой цивилизации и оказать великие услуги общечеловеческому прогрессу»[533]. Однако областники осознавали, что существуют преграды на пути реализации обозначенных процессов. Обращая внимание на запрет преподавания в школах на родном языке, Потанин отмечал:
Распространению просвещения в нашем отечестве очень мешают опасения перед сепаратическими движениями инородческих племен. Эти опасения удерживают правительство от серьезных шагов и крупных затрат на инородческие школы. Результаты этой трусливой политики таковы: самое крупное инородческое племя – татары этой политикой превращены в староверов, всецело поддавшихся под влияние мулл и боящихся света европейской науки[534].
Сибирскому региону, согласно областникам, требовались нововведения, при которых каждое племя «татары, буряты, якуты… имели бы шансы на культурное возрождение и самоопределение»[535].
Механизмом формирования региональной идентификации сибирские областники выбрали патриотизм в качестве «гражданской религии, которая говорит и вызывает чувства и страсти, которые двигают события»[536]. Описывая принципы функционирования патриотизма на страницах газет и печатных сборников, Потанин видел в патриотизме маркер, который определял региональные различия, так как «в каждой области должен возникнуть свой контингент местного патриотизма»[537]. «Патриарх сибирячества» считал, что «поликультурная Сибирь может обеспечить мирное сожительство пестрого сибирского населения только на основе признания и поддержки процессов пробуждения национальных сил»[538]. Для лидеров сибирского областного движения необходимо было найти формулу объединения сибирского патриотизма и региональных черт с общечеловеческими ценностями, такими как стремление к свободе и справедливости[539]. Региональный патриотизм являлся той идейной основой, с помощью которой можно претворять сформированные идеалы в жизнь, а механизмы публичной сферы – способом реализации региональной самоидентификации и потенциальной социальной и политической самоорганизации. Благодаря усилившейся циркуляции в прессе и обществе областнический дискурс распространился в сибирском регионе, вовлекая большое количество социальных и «национальных» групп в изучение региональных проблем.
Помимо интеллектуального влияния сибирских областников и развития публичной сферы, формирование «инородческих» общественных пространств в Сибири было следствием появления массовой политики в Российской империи, расширения влияния империи на востоке, увеличения социальных и коммуникативных пространств, а также роста политической напряженности, ознаменовавшей период кризиса Российской империи начала XX века[540]. Кроме этого, расположение сибирских регионов в политических, социальных, коммуникационных и экономических пространствах Северной Евразии играло важную роль в азиатских, американских и европейских сферах взаимодействия