[856]. Последним выступил секретарь парткома Ругозерского леспромхоза Б. А. Барбалюк, реплика которого была построена по тому же принципу: «Наша партия очень мудро приняла решения по отношению с агрессией Израиля против Арабских стран и одобряло решение июньского пленума ЦК КПСС. Сейчас после этого нашего собрания сразу составить график по читкам и разъяснению материалов по Июньскому пленуму ЦК КПСС. Плохо сложилась работа на лесозаготовках, очень слабая дисциплина. Нужно наладить товарищеские суды, чтобы они работали»[857]. Однако резолюция собрания не откликалась на обсуждение, она полностью воспроизводила необходимые элементы «авторитетного дискурса» и была лишена каких бы то ни было отсылок к производственным проблемам лесопунктов[858].
Анализируя данный случай, мы могли бы вслед за Алексеем Юрчаком предположить, что нарушение логики повествования в протоколе обусловлено необходимостью соблюсти форму, предполагающую обязательное наличие критических реплик и вопросов, содержательно не вполне уместных при обсуждении резолюций ЦК КПСС. Иными словами, мы видим главенство формы над содержанием, которое заставляет участников заседания в положенном месте критиковать локальное руководство на производстве вместо обязательной по форме критики в адрес руководства партии. При этом данная критика носит скорее ритуальный характер, не отражается в резолюции и, следовательно, не предполагает никаких действий со стороны руководства ЛЗП или ЛПХ. Однако такое объяснение представляется нам неполным. Мы думаем, что в данном случае ритуальная форма, предполагавшая обязательный элемент критики, переставала быть самоцелью, а становилась важнейшим коммуникативным элементом встречи.
Эта догадка подтверждается свидетельством одного из наших респондентов, емко сформулировавшего это следующим образом: «Партийное собрание – это возможность высказаться, быть услышанным». По его мнению, заседания и протоколы партийных собраний были средством коммуникации между низовыми партийными организациями и райкомами партии. Поэтому коммунисты высказывались и критиковали руководство в любой ситуации, когда форма собрания позволяла это делать. Он говорил:
…Директора леспромхозов являлись коммунистами. ‹…› И назначали-то директора только по рекомендации партии. ‹…› Если говорить о том, что внутри творится – столовая, там не работает, вот такую бытовую мелочь, на уровне бытовых, директор, слушая это, понимает, что в протоколе это записано, и это дойдёт до райкома партии. (Усмехается) Соберется на бюро и скажет: «Ну что Геннадий Климентич, – Смирнов, там, – что у тебя в Ондозере столовая-то два дня не работает? Ты чего, совсем распустился, что ли? Ты забыл, кто тебя рекомендовал на это место? Давай, наводи порядок со столовой». ‹…› Так что вот таким образом они влияли на ситуацию, которая проходила, – внутрибытовую и другую[859].
В другом примере информант рассказывал о том, как рядовые партийцы использовали партийные собрания, чтобы заявить о своих требованиях:
Вплоть до того, как на партийном собрании поднимались… какая-то нянечка. Вот она считает что главная проблема – не хватает одеял для детей. Почему она не может проблему озвучить как коммунист? Естественно, она свою отрасль возьмет – там, работает нянечкой в садике. Поэтому получается так что… Поднялся, там, сторож – он сказал одно. А лесовозник сказал, что у меня колёс не хватает. Это ж… ‹…› Партийное собрание – это возможность высказаться, быть услышанным. Выслушать. И, наверное, есть надежда, что что-то изменится[860].
Прагматичное использование партийных собраний и их протоколов для решения бытовых или производственных проблем сельских сообществ, по-видимому, соответствовало представлениям сельских коммунистов о предназначении этих встреч. При этом соблюдение формы их проведения говорит о том, что сельские коммунисты не хуже своих коллег из городских организаций чувствовали, что следование форме авторитетного дискурса дает им рычаги влияния на ситуацию. Логика обсуждения реальности, формализованная протоколом партсобрания, а именно докладом, вопросами, решениями и постановлениями, предполагала место для критического высказывания. Если жанр партийного доклада, при всей его противоречивой внутренней структуре, в общем и целом располагал к «оптимистическому взгляду» на обсуждаемую проблему, то раздел вопросов должен был указать на сложности и недостатки в жизни партийной ячейки или жизни совхоза или леспромхоза. Исключительно положительные моменты в жизни страны, колхоза или парторганизации, описанные в докладе, не отвечали принципу «тотального» описания реальности и противоречили бы логике «объективного» ее представления. Поэтому, не рискуя критиковать высшее советское руководство, сельские коммунисты «переводили стрелки» на недостатки в своем колхозе или хозяйстве, тем самым добиваясь баланса положительного и отрицательного и «всесторонней оценки» в описании окружавшей их повседневности. Другими словами, с точки зрения логики составлявших протоколы людей, в СССР принимались правильные решения, в то время как на местах были отдельные недостатки, которые и следовало видеть и называть. Однако эта важная деталь не противоречила тому, что режим официальной публичности предполагал обсуждение дел на местах, а не был исключительно имитацией. И в этом смысле партсобрания несомненно являлись пространством публичных обсуждений.
Критические реплики о работе производства, не имевшие ничего общего с тематикой прочитанного доклада, свидетельствовали о понимании людей, что фиксация их мнения в протоколе может быть одним из немногих имеющихся у них средств исправить ситуацию к лучшему. Присутствовавшие на собрании люди хотели воздействовать на процессы, происходившие в хозяйстве или на предприятии, даже если не могли открыто обсуждать проблемы или влиять на их решение. Участвуя в обсуждении и задавая вопросы, они стремились донести свое мнение до администрации, представленной коммунистами и занимающими посты в управлении. Так, коммунист Косогоркин на партсобрании совхоза «Плодовопитомнический» 28 января 1964 года, обсуждая итоги декабрьского Пленума ЦК «Об ускоренном развитии химической промышленности как важнейшем условии подъема сельхозпроизводства», «предъявил требования к дирекции совхоза об открытии пункта искусственного осеменения»[861]; коммунист Лопатин заявил: «Для того, чтобы хорошо работала техника, нужно создать условия для ее переправки из бригады в бригаду. Но мостов в ручьях нет, и ежегодно трактора и машины выходят из строя»[862]; коммунист Ведров призвал применить механизацию на вывозке органических удобрений и т. д.
Однако требование формализованных правил к проведению партсобраний заключалось не только в невозможности критиковать «руководящую линию партии», но и в том, как связать резолюции ЦК КПСС, написанные на эталонном официальном языке, с той реальностью, в которой жили рядовые коммунисты. Так, реплики и вопросы, прозвучавшие после доклада секретаря парткома Ругозерского леспромхоза на открытом партийном собрании Ругозерского лесозаготовительного пункта (далее – ЛЗП) 2 марта 1973 года, касались исключительно конкретных и специальных вопросов производства – перспектив получения новой техники и ремонта старой. К сожалению, в протоколе заседания полностью отсутствует конспект доклада тов. Барбалюка Б. А. «Об итогах декабрьского (1972 года) Пленума ЦК КПСС и задачах партийной организации», однако заявленная тема не выглядит связанной с трудностями ремонта техники. Две реплики, последовавшие за докладом, дают нам возможность деконструировать данное несоответствие. Тов. Василевский Г. А. говорит: «Проходящие пленумы ЦК КПСС и пленумы Обкома партии и РК КПСС, поставили задачу перед лесозаготовителями о повышении производительности труда за счет освоения новой техники», а тов. Кононов поясняет: «Из доклада видно, чем должен заниматься лесопункт». Другими словами, члены партийной организации пояснили, как именно декабрьский пленум связан с ремонтом техники.
Таким образом, партийное собрание предстает нам в качестве герменевтической процедуры, в которой секретарь парткома переводит общее и далекое от лесозаготовителей постановление ЦК КПСС об итогах декабрьского Пленума на язык лесозаготовок и конкретных проблем данного лесозаготовительного пункта. Рядовые члены собрания, как партийные, так и беспартийные, задавая вопросы докладчику и выступая с репликами, продолжают этот перевод, выделяя конкретные участки работы, такие как ремонт машин, уплотнение рабочего дня, поиск запчастей и резервных тракторов, проведение коммунистического субботника и т. д., которые могли бы стать адекватной реакцией на абстрактное постановление ЦК КПСС. К сожалению, постановление этого заседания не сохранилось, однако маловероятно, что предложенные конкретные меры нашли в нем свое отражение. Постановление, по-видимому, работало как механизм обратного перевода, при котором конкретные задачи производства вновь переводились на метаязык советской теории[863].
В другом примере перевода смысла постановлений на понятный простым коммунистам язык речь шла об обмене партийных документов. «Осуществляя линию партии, труженики ЛЗП усиливают борьбу за выполнение заданий решающего года девятой пятилетки», – так резюмирует стенографист доклад «О готовности партийной организации к обмену партийных документов» на закрытом партийном собрании по Ругозерскому ЛЗП от 26 февраля 1973 года. Следом за этим идет перечисление показателей результативности и процент выполнения по отношению к плану