[1041], и, соответственно, неспособности повлиять на политическую жизнь государства. Однако эти обстоятельства не препятствовали появлению неподконтрольных сообществ и так называемой публичной сферы, которую исследователи по-разному маркируют – «альтернативной», «закрытой», «квазиофициальной», «неофициальной», «подконтрольной» или «тоталитарной» или вовсе избегают ее упоминания, говоря о «публике», «публичных местах» и «пространствах». Вне зависимости от выбранного названия, сам факт существования «второй культуры» означал плюрализацию и политическую дифференциацию общества[1042], что особенно ярко проявилось в период перестройки с развитием независимости средств массовой информации.
Принимая во внимание специфичный характер публичной сферы в контексте советского общества, в настоящем исследовании я проанализирую трансформацию ленинградского движения «второй культуры» в публичную сферу, кристаллизация которой была обусловлена политическими изменениями в период перестройки.
Середина 1950‐х годов стала поворотной точкой советской истории: критическое осмысление сталинизма, смягчение тоталитарного режима и последовавшая хрущевская оттепель способствовали относительной либерализации советского общества. Смягчение цензурных ограничений привело к распространению (не)политического инакомыслия, главным образом среди интеллигенции, которая консолидировалась в подпольных кружках. В Ленинграде с конца 1950‐х годов появлялись студенческие литературные объединения (ЛИТО) при городских университетах[1043], в которых, помимо поэтических чтений, распространялся самиздат, на тот момент преимущественно состоявший из гулаговских произведений. Реакция на студенческий активизм, спровоцированная событиями в Будапеште, последовала незамедлительно: в 1956 году первый секретарь Ленинградского горкома КПСС Иван Спиридонов отмечал «нездоровые настроения» в студенческом ЛИТО Ленинградского института инженеров железнодорожного транспорта, которое выпустило рукописный журнал «Свежие голоса», выражая протест против литературных стандартов соцреализма и настаивая на принципах «свободы творчества»[1044].
С середины 1970‐х годов несогласие нового поколения литераторов следовать цензурным ограничениям и формальным правилам литературного творчества привело к оформлению «второй культуры»[1045], неофициального движения ленинградских авторов, художников и гуманитариев. Движение стремительно увеличивалось и приобретало форму литературных собраний, квартирников и семинаров, которые формировали пространства для диалога и обмена идеями. Несмотря на давление КГБ, неофициальная среда литераторов и художников, самоопределявшихся в качестве «второй культуры», существовала параллельно с официальной и обрастала сетью самиздатовских журналов, в которых публиковались стихи, прозаические произведения, эссе, переводы и пьесы ленинградских авторов.
Первыми, кто рискнул преодолеть немоту советской общественности Ленинграда, стали художники-нонконформисты, вдохновленные опытом московских коллег. После успешного опыта организации ряда выставок в ленинградских домах культуры литераторы «второй культуры» продолжали добиваться официального признания[1046]. В начале 1975 года была предпринята попытка публикации коллективного поэтического сборника неофициальной поэзии «Лепта», подготовленного с учетом возможных цензурных замечаний и «не содержавшего ни политической, ни идеологической крамолы»[1047]. Однако прошение было отклонено, что фактически означало непризнание существования литературы, находившейся вне государственного контроля.
Однако это не помешало дальнейшему развитию подпольного культурно-интеллектуального движения в Ленинграде: в 1976 году появились новые самиздатовские периодические журналы, молодые литераторы продолжали добиваться институционального признания. Этому способствовало постановление ЦК КПСС о работе с творческой молодежью от 12 октября 1976 года, согласно которому требовалось «поддержать инициативу творческих союзов по созданию советов (комиссий) по работе с молодежью и по расширению ее представительства в редколлегиях периодических изданий – органов учреждений культуры и творческих союзов, в выставкомах, художественных и редакционных советах, в руководящих органах…»[1048]. Спустя несколько дней, 27 октября, в Ленинградский областной комитет КПСС поступило предложение от представителей «несоюзной творческой интеллигенции Ленинграда» об осуществлении ряда мероприятий по реорганизации культурной жизни, в частности создании «при Ленинградском отделении Союза советских писателей и Союза советских художников Советов по работе с творческой молодежью»[1049]. Предполагалось, что в состав новообразованных органов должны входить «как представители творческих организаций, так и представители несоюзной молодежи»[1050] с целью расширения и обновления советской творческой интеллигенции. Молодые литераторы предлагали создать общественную редколлегию по подготовке к печати изданий, «которые будут знакомить читателей с духовными проблемами современного человека и поисками новых форм их художественного выражения»; предполагалось, что издания будут существовать «в рамках культурно-литературной критики, а не административного давления»[1051]. Несмотря на то что предложение было отклонено, представители «несоветской интеллигенции» продолжали добиваться признания своей деятельности государственными институтами, занимавшимися культурой.
В конце 1979 года в Ленинграде впервые состоялись две конференции неофициального культурного движения, которые были организованы Борисом Ивановым и Борисом Останиным, основателями самиздатского журнала «Часы». Не оставшись незамеченными КГБ, конференции были «восприняты властями как беспримерная наглость»: свободное обсуждение философских и культурных проблем страны и беспрепятственная циркуляция материалов конференции вызывали особое недовольство, однако жестокой реакции не последовало. Тем не менее вопрос существования «второй культуры» зависел от ее институционализации, что могло бы обезопасить движение от постоянного давления КГБ. Именно в таких обстоятельствах родилась идея создания клуба в «границах той „зоны свободы“, которую отвоевали у режима самиздат и независимые художники»[1052].
Идея объединения неофициальных литераторов в официальную организацию, которая могла бы стать легальной площадкой для встреч и обсуждений[1053], принадлежала Борису Иванову, редактору журнала «Часы», ставшего впоследствии главным печатным органом культурного движения. Согласно одной из версий, сотрудники КГБ изначально пытались действовать через Виктора Кривулина, поэта и прозаика независимого литературного движения. В ультимативной форме Кривулину выдвигалось требование о прекращении выпуска самиздатского журнала «Северная почта», а взамен предлагалось создать поэтический клуб, в котором Кривулин мог бы занимать лидирующие позиции. Узнав о нежелании Кривулина возглавлять клуб, Иванов предложил собственную персону в качестве руководителя. Через некоторое время в результате прямых переговоров КГБ, Союза писателей и «неофициалов», обоюдно заинтересованных в организационном оформлении культурного движения, был образован Клуб-81, зарегистрированный в 1981 году в музее Ф. М. Достоевского[1054].
Автономное существование в условиях советского общества было невозможно, в связи с чем КГБ пытался осуществлять строгий контроль над сообществом. Едва ли можно назвать попытку удачной: по неоднократным замечаниям сотрудника комитета госбезопасности П. Коршунова, курировавшего деятельность творческого объединения, правление не реагировало на мнение КГБ. Клуб смог добиться автономии от властей, чего неформалам не удавалось прежде. План работы Клуба не был согласован с властными инстанциями, выступления участников и литераторов на публичных вечерах проходили вне рамок цензуры, что давало возможность новым неофициальным авторам стать частью этого общества[1055]. Это свидетельствовало о бессилии госслужб в попытке подчинить себе Клуб: за годы восьмилетней деятельности самиздат значительно расширил зоны своего действия[1056].
Структурно Клуб предполагал наличие управляющего центрального органа (правления), ежегодно избираемого общим собранием его участников, которыми могли стать литераторы, обладающие высокими профессиональным навыками. На конец 1981 года более половины членов клуба имели высшее образование, хотя по роду деятельности большинство отдавало предпочтение неквалифицированному труду. Лекции, семинары, доклады, вечера памяти, обсуждения и дискуссии как форматы клубной работы развивали определенный габитус движения. Его участников Борис Иванов отождествлял с «хранителями особых культурных ценностей и социальных ролей, в основе которых находятся личная независимость и творческая свобода»[1057]. Это стало основой дальнейшего расширения движения, которое объединяло не только литераторов, работавших в различных жанрах, но и представителей других творческих отраслей – музыкантов, театралов и художников