Сообщество неофициальных литераторов определяло себя не как оппозиционное «культурное движение», а как «вторую культуру», предполагая альтернативное существование вместе с официальной. В своих докладах Иванов артикулировал: «…это движение свободной, функционально независимой от институтов социума культуры на фоне культуры советской, консервативной, самоудовлетворенной»[1059]. Тем самым подчеркивалось, что новообразование ленинградской неофициальной культуры не системный кризис культуры вообще, а результат ее нелинейного развития, предлагающего одну из дальнейших перспектив культурного обновления.
Взаимоотношения клуба и официальных структур имели противоречивый характер, во многом из‐за сложностей в достижении консенсуса по поводу публикации издательством «Советский писатель» сборника клубной прозы и поэзии «Круг». Под разными предлогами издание откладывалось на протяжении четырех лет, и лишь в 1985 году публикация вышла в свет, вызвав беспрецедентный резонанс ленинградской общественности, однако не спровоцировав радикальных перемен в отношении власти к свободе творчества.
Таким образом, культурные практики становились одним из немногих доступных средств выражения несогласия, очищенного от идеологии и политики. Именно поэтому деятели «второй культуры» избегали связей с политическими диссидентами и правозащитниками, которые могли бы привлечь нежелательное внимание КГБ. По замечанию Людмилы Алексеевой, ленинградская приверженность к «культурному» нонконформизму объяснялась не только стремлением к эмансипации в «чистое искусство», очищенное от стандартов навязанного соцреализма, но и традиционным соперничеством Ленинграда с Москвой как центром первых независимых общественных протестов, что сделало лозунг «Долой политику!» в Ленинграде практически всеобщим[1060]. Вплоть до распада советской системы этот принцип служил основой формирования независимого активизма в Ленинграде.
В начале 1960‐х годов во многих крупных советских городах, в том числе и Ленинграде, чрезвычайно популярными местами публичного взаимодействия стали кофейни благодаря распространению венгерских кофемашин Omnia[1061]. Кофейни стали не только и не столько местом, где можно было отведать крепкий кофе и свежую выпечку, но и пространством диалога между завсегдатаями, среди которых бóльшую часть составляли издатели и редакторы самиздатовских журналов Клуба-81 – «37», «Часы», «Обводный канал», молодые музыканты Борис Гребенщиков и Сергей Курехин, поэт и актер Николай Беляк, историк Лев Лурье, поэты Виктор Соснора и Виктор Кривулин, писатель Сергей Довлатов и другие деятели неофициальной культуры Ленинграда[1062]. Такими знаменательными площадками стали кулинария на Малой Садовой и сменившее ее к середине 1960‐х кафе при ресторане «Москва» на углу Невского и Владимирского, неофициальное название которого – «Сайгон» – утвердилось в момент разгара Вьетнамской войны. Подобно квартирникам, домашним чтениям, выставкам и семинарам, «Сайгон» был площадкой обмена идеями и практиками независимого культурного движения, распространения неофициальной литературы и самиздата.
Внутри среды «Сайгона» возникало множество групп, которые осознанно дистанцировались от политической жизни советского общества. Его культура была «протестной по своей направленности, социально критической по своей идеологии»[1063], при этом репродуцировалась художественно-гуманитарной интеллигенцией, которая не находила признания в рамках советской культуры. Елена Здравомыслова определяет «коллективный габитус», который формировался посредством разнообразия тусовок, наполнявших кафе: «…это место, посещением которого обозначали себя те, кому было неудобно и тесно в прокрустовых рамках советских официальных институтов (семья, трудовой коллектив) или кто попросту выпадал из них по самым разным причинам»[1064].
В качестве самоидентификации обитатели «Сайгона» использовали жаргонный термин «тусовка», обозначая некую «социальную среду, которая не была оформлена в государственные институциональные и профессиональные формы, но была организована по принципу относительной общности интересов»[1065]. «Сайгон» функционировал как коммуникативное ядро, «через которое осуществлялись контакты между различными тусовками: от посещений и совместного проведения мероприятий до межгрупповых взаимопереходов и даже слияния групп»[1066]; сайгоновские компании, включавшие представителей «разных тусовок» со своей внутренней культурой, объединялись под негласным лозунгом неприятия политической рутины[1067]. Отсюда следует, что одна из функций «Сайгона» как особого локального маркера заключалась в унификации сленга и символических кодов различных тусовок. Другими словами, разноплановая публика «Сайгона» формировала особую культурную общность, устанавливая контакты между ее членами и создавая особые нормы общения[1068]. Социализирующая функция «Сайгона» состояла в приобщении новых молодежных групп к тем или иным субкультурным традициям и нормам, их интеграции в более специализированные группировки. Таким образом, «Сайгон» становился тем местом, где распространялись новости неофициальной ленинградской жизни о предстоящих акциях и зарождающихся инициативах, в то время как тусовки, объединявшиеся в одном пространстве, играли «особую роль в консолидации молодежной субкультуры как целого»[1069].
Политическая повестка середины 1980‐х годов, помимо радикальных реформ под лозунгами «ускорения», «гласности» и «перестройки», сопровождалась введением в советский политический дискурс новых понятий и смыслов, в то время как старые теряли значения, которые до сих пор придавались советской идеологией[1070]. В частности «свобода», очищенная от деформаций марксизма-ленинизма, в новом политическом языке понималась как возможность действовать без ограничений. «Плюрализм», который долгое время находился под запретом и если употреблялся, то только в контексте критики «буржуазной демократии», стал использоваться М. С. Горбачевым в позитивном ключе, предполагая многообразие мнений[1071]. Новшество было подхвачено не только журналистами, для которых стала возможна публичная артикуляция ранее подцензурных тем, но и демократически настроенной частью общества[1072], в частности молодежью, которая в контексте общественных изменений приобретала ключевое значение в глазах советского руководства. По мнению Елены Омельченко, «в течение 1986 года вопрос молодежного досуга стал полем „борьбы за молодежь“ между комсомолом и так называемыми неформалами»[1073]. Именно этим объясняется создание в противовес Клубу-81 Ленинградского центра творческой инициативы (далее – ЛЦТИ) при городском отделении ВЛКСМ, оказывавшего организационное и финансовое содействие зарегистрированным при нем неформальным группам[1074].
В 1987 году на XX съезде ВЛКСМ Горбачев определял мобилизацию молодежи как ключевую в реализации политики перестройки, «в процессе обновления и демократизации общества»[1075]. Однако гласность выявляла широкое неудовлетворение молодежи комсомольской организацией[1076]: падение авторитета комсомола и коммунистической идеологии в среде молодежи[1077] привело к реакционным практикам создания собственных пространств и инициатив[1078], независимых от влияния государственных органов. Во многом этому способствовало ухудшение социально-экономической обстановки в государстве, побуждавшее к активной публичной реакции. Утверждение ВЦСПС, ЦК ВЛКСМ и Министерством культуры СССР 13 мая 1986 года «Положения о любительском объединении, клубе по интересам»[1079], наряду с принятым руководством СССР в декабре 1986 года решением отказаться от уголовного преследования инакомыслящих[1080], способствовало легализации форм независимых общественных объединений. Поэтому с конца 1986 года по всей стране и, в частности, в крупных городах образовывались самодеятельные группы, инициативы и клубы, функционирующие параллельно с государственными или партийными органами власти[1081]. В Ленинграде основной формой «инакодействия» среди молодежи стала охрана культурного наследия и исторических памятников, которая позволила выразить критику и несогласие с культурной политикой государства.
Между тем Клуб-81 стал играть заметную роль в общественно-политической жизни Ленинграда, предоставляя помещения, в которых проводились собрания новых независимых организаций, таких как экологическая группа «Дельта», культурно-демократическое движение «Эпицентр», организация за «Народный фронт» и другие. После выхода «Круга» с наступлением перестройки Клуб-81, наравне с Товариществом экспериментального изобразительного искусства (ТЭИИ) и Рок-клубом, стал главным центром кристаллизации неофициальной инициативной деятельности в Ленинграде. По воспоминаниям Иванова, «наступило время, когда действительно в городе не оказалось ни одной организации, которая бы знала, как придать общению с молодежью смысл и конструктивность»