[1359], и все это на фоне «потери народом терпения по поводу статус-кво и обретения оптимизма, что что-то в стране все-таки можно изменить»[1360].
Еще один показательный пример беспрецедентной журналистской солидарности относится к самому расследованию Голунова о «похоронной мафии», за которое на него и ополчились силовики. Он неоднократно получал угрозы и был арестован через несколько часов после того, как сдал редактору черновик расследования. Когда стало известно о задержании, «Медуза» пригласила коллег и друзей Голунова из других изданий, предложив им помочь завершить работу над расследованием. Команда из шестнадцати журналистов из семи альтернативных и мейнстримовых профессиональных СМИ скооперировалась с «Медузой», которая координировала сотрудничество[1361]. Главный редактор «Медузы» отметил, что в истории независимой российской журналистики еще никогда не существовало подобного проекта[1362]. В итоге 1 июля 2019 года расследование о московском похоронном бизнесе и его связях с высокопоставленными чиновниками из ФС[1363] Б было одновременно опубликовано в более чем тридцати изданиях в России и за рубежом[1364]. Материал появился на «Дожде», The Bell, «Медиазоне», «Ведомостях», «Коммерсанте», РБК, «Эхе Москвы», The Times, The Independent, BuzzFeed News, Libération, Der Spiegel, Süddeutsche Zeitung и многих других СМИ. В российском сегменте интернета расследование Голунова в тот день вышло в топ Яндекса.
Идентичности. Какие люди работают в альтернативной профессиональной журналистике? Какие ценности они разделяют и во что верят? Почему они предпочли профессиональную независимость финансовой стабильности мейнстримовых СМИ и свободу слова физической безопасности? Мои этнографические данные указывают на две группы альтернативных профессиональных журналистов, которые я выделила в результате включенного наблюдения. Первая группа – это состоявшиеся, опытные, известные профессионалы, многим из которых около 40 лет. В районе 2014 года они ушли из богатых мейнстримовых изданий в скромные альтернативные стартапы, где нашли «профессиональное убежище». Вторая группа – это молодые мечтатели, многим из которых нет еще тридцати. Они росли на материалах журналистов, которые сейчас стали их менторами.
Описывая свою нынешнюю журналистскую жизнь в «профессиональном убежище», генеральный продюсер RTVi восклицает: «Люди, сбежавшие от пропаганды, здесь просто кайфуют. На НТВ у нас не было свободы слова, а тут мы прямо упиваемся свободой. Это прям офигенно. Есть сложные моменты и очень много работы, но это интересно и классно»[1365]. Редактор «Медузы» Аркадий (имя изменено) называет себя и своих коллег, авантюрно переехавших в Латвию, «журналистами в ссылке, живущими на острове независимой российской журналистики».
Аркадий начал свою журналистскую карьеру в 1990‐х в Саратове. Он работал в региональной прессе и прошел через весь ее «ад, бедность, рекламные и заказные статьи». В 2002‐м «Коммерсант» пригласил его в свое региональное бюро. В 2005‐м он переехал в Москву на должность московского корреспондента издания. Спустя семь лет, когда прокремлевский миллиардер Алишер Усманов перекупил «Коммерсант», Аркадий оттуда уволился, после чего друзья позвали его в «Лента.ру»:
С профессиональной точки зрения эти два года были космосом. Это был «Битлз», а вокруг нас была такая неплохая битломания. Я мог придумать себе любую тему, я мог поехать в любой город, меня никто не ограничивал – цензура отсутствовала как явление. Это было клево-клево-клево! Я отработал олимпиаду в Сочи. А потом «Лента.ру» кончилась.
Аркадий испытал тогда серьезное эмоциональное потрясение, усугубившееся после убийства Бориса Немцова[1366], с которым он был очень хорошо знаком. Аркадий решил уйти из репортерства в редакторство, покинуть Россию и присоединиться к команде «Медузы» в Риге.
Ян (имя изменено) в посткрымские годы тоже отказался от света софитов мейстримовых НТВ и Рен ТВ. Уволившись, он пришел на «Дождь»:
Я-то уж более чем замутненный, более чем прожженный чувак, но тут я снова обрел ощущение свободы и веры в профессию. Видишь этот эпический трейлер (бар за углом от редакции, где мы беседуем[1367] – О. Л.)? Мы приходим сюда вечером с пониманием, что никакого г…на не сделано, мы помогли людям каким-то.
Сейчас и Ян, и Аркадий тренируют молодых репортеров и подмечают, что, несмотря на то что молодежь не застала золотой период постсоветской журналистики, она все равно разделяет те же принципы качественной журналистики и ценности свободы слова.
Подопечная Аркадия Анна (имя изменено) окончила факультет журналистики МГУ, за пять лет учебы в котором, как она считает, не узнала о том, как работать журналистом, ровным счетом ничего. Еще в школе ей показалось, что быть журналистом – это очень интересно и что «журналист – это человек, который пишет и говорит о том, о чем все остальные боятся говорить». В выборе карьеры на Анну сильно повлияла западная культура. В детстве она читала американские романы и смотрела голливудские фильмы, где журналисты описывались как честные и благородные люди. Один из фильмов, который она вспоминает, – «Эрин Брокович» (2000) с Джулией Робертс, героиня которой расследует отравление окружающей среды огромной корпорацией и борется за права местных жителей. Анну также вдохновляли материалы американской журналистки Нелли Блай (1864–1922), известной своими расследованиями. Одно из них – об ужасах, творившихся в американской женской психиатрической лечебнице, – Анна вспоминает особо: «Это материал, после которого ты сидишь и думаешь – твою ж мать, ну как так можно. Но это все, наверное, подростковый идеализм». Еще один материал Блай, который оказал на Анну сильное влияние, – статья о жизни американской женщины, работавшей на фабрике. В то время, когда Анна читала Блай, она жила в Ростове со своей мамой. Следуя примеру американской журналистки, Анна решила устроиться на местную фабрику, чтобы сделать репортаж в жанре включенного наблюдения. В результате она опубликовала статью о работавшей на фабрике матери-одиночке, которой не платили зарплату:
Мне было жалко ее. У меня в целом хорошо получается писать темы, когда я проникаюсь к герою. Если мне его жалко, то я готова писать и днем, и ночью, идти куда угодно. А писать что-то экономическое, где надо разбираться в теме, но где нет человека, мне было бы трудно.
Сейчас Анна – московский корреспондент «Медузы», сотрудничество с которой она считает работой своей мечты: «Ты работаешь в атмосфере полного доверия с теми, кто для тебя авторитет стопроцентный. Если сейчас „Медуза“ закроется, то я не знаю, куда идти. Я теперь знаю, как бывает в идеале, и не смогу соглашаться на компромиссы».
Подопечная Яна – корреспондент «Дождя» Лидия (имя изменено) – в детстве хотела стать писателем и детективом. Журналистика, как ей казалось, удачно сочетала в себе обе мечты. Когда пришло время поступать в университет, большинство сверстников Лидии пошли на экономику и госуправление, а сама она и ее близкие друзья пошли на журфак. «Мы все были мечтателями. Мы были людьми с идеалами», – вспоминает она. Ее мечты встретились с суровой реальностью, когда она впервые пришла стажером на Первый канал:
Это было прям совсем тяжело, и коллектив, и уровень свободы – даже несмотря на то, что серьезные темы мне как стажеру там не доверяли. Был случай, мы снимали какую-то известную художницу, и мы записали синхрон на фоне ее картины. На картине был нарисован прокурор, за спиной которого висел портрет Путина, и портрет Путина попал в кадр. Нам сказали – вот этого быть не должно, убираем синхрон. Это был 2012 год.
Хотя на госканале платили хорошие деньги, Лидия там не осталась. В 2014 году Лидия окончила МГУ и пришла работать на «Дождь». От Яна она узнала о знаменитом новостном стиле старого НТВ времен золотой эры постсоветской журналистики, а от Романа Баданина, который присоединился к команде «Дождя» в 2016‐м, Лидия переняла основы расследовательской журналистики.
Обе группы альтернативной профессиональной журналистики имеют общий набор уникальных профессиональных идентичностей, противоположный главным характеристикам мейнстримового сегмента российской медиасистемы – этатизму и коммерциализму. Профессиональные идентичности альтернативных журналистов расположены в области гражданского общества и представляют собой гибрид, возникший из переплетения трех разных традиций: североамериканской нормативной традиции, элементов общественной журналистики и некоторых практик советской журналистики.
Американская традиция объективности. И молодые, и опытные альтернативные журналисты имеют сильную приверженность принципам объективности и непредвзятости, заимствованным из американской модернистской модели еще в годы золотой эры постсоветской журналистики. Тот короткий период в истории российской журналистики стал в высшей степени особенным не только для тех, что испытал его на себе, но и для тех, кто тогда был еще слишком молод.
Что же такого особенного было в том самом моменте, что он стал определяющим для профессиональной альтернативной журналистики? И почему именно американские нормативные идеалы, связанные с «объективностью, честностью и общественным интересом»[1368], оказались настолько влиятельными?
Аркадий узнал о нормах объективности, когда он начал работать в «Коммерсанте». Для него тогда это казалось освобождением по сравнению с написанием заказных статей для региональных чиновников. С тех пор он считает эту норму своим профессиональным стержнем: