жит эффект терапии. Зрители видят лица, которым они доверяют; с ними разговаривают языком, к которому они привыкли; им рассказывают о ценностях, которые они разделяют, в терминах и категориях, которые им понятны и комфортны. В каком-то смысле это мало отличается от практик и мотиваций смотрения Первого канала или «России 1». Зрители также включают их для подкрепления и усиления своих убеждений и предрассудков.
Структура аудитории, ее восприятие и паттерны привычек медиапотребления значительно изменились в посткрымские годы. Аудитория в целом состоит из трех демографических групп, представители которых росли при трех разных режимах – советском, либеральном постсоветском и путинском. Первая группа (люди после 40 лет) по большей части – это «Россия телевизора», а вторая и третья группы (люди от 18 до 40 лет) – это «Россия интернета». Это разделение предложил бывший журналист, а ныне колумнист Олег Кашин[1378]. За основу этой упрощенной классификации он взял события вокруг показа российской аудитории документального фильма о Майкле Джексоне «Покидая Неверленд» (2019). Первый канал запретил фильм к эфиру, но оставил его в открытом доступе на своем сайте, публично признав тем самым разрыв между телеаудиторией и пользователями интернета. Этот разрыв включает в себя культурные, региональные и поколенческие различия, которые также нашли отражение в результатах моего исследования аудитории. Они указывают на то, что люди из первой и второй демографических групп более апатичны, равнодушны и напуганы вмешательством государства в их жизнь. Основываясь на своем советском и постсоветском опыте взаимодействия с системой, они пытаются оставаться аполитичными, сознательно избегая коммуникации с государством во всех его проявлениях.
Третья демографическая группа в некотором смысле уникальна. Это миллениалы, рожденные в последние годы 1990‐х и в начале 2000‐х и прожившие всю сознательную жизнь при Путине. Каждый день своего детства они видели его портреты в школьных кабинетах и на экранах телевизоров своих родителей, бабушек и дедушек. Для миллениалов, как выразился один из моих 19-летних собеседников, Путин – это лишь имидж, символ, часть истории, а не реальный человек. Саша объясняет: «Путин – это как дедушка, которого нет в Твиттере и Инстаграме, который не знает, о чем мы думаем и чем живем, о чем мечтаем и на что надеемся». Мы встречаемся с Сашей и четырьмя его друзьями в парке на окраине Москвы в пятницу вечером после выпускных экзаменов. К удивлению, вместо разговоров о результатах экзаменов и о будущей карьере молодые люди начинают общение с обсуждения дела Голунова. Они внимательно следили за развитием этого дела по сообщениям из Твиттера и Телеграм-каналов, на которые они подписаны. Они говорят, что были в ярости от несправедливости и жестокости полиции. Один из друзей Саши поделился с нами, что он тоже однажды был избит полицейскими, когда участвовал в протестах, организованных Навальным несколько лет назад. Но действия полиции не отвратили его от дальнейшего участия в протестах. На что Саша возбужденно воскликнул:
Нам не страшно! Что они нам сделают? Это наше конституционное право собираться в публичных местах и выражать свое мнение. Если они нас арестуют, мы наймем адвоката и засудим их. С нас довольно! Это наша страна, и в наших силах решать, в каком обществе мы хотим жить.
Слова Саши и его друзей звучат немного наивно и идеалистично. Но на мои контраргументы о жестком контроле системы и репрессивном режиме Саша горячо возражает:
Мы молоды и свободны, и нам нечего терять – у нас нет ни денег, ни работы, ни связей. Режим старый и продажный. Мы росли с интернетом; мы глобализированы даже несмотря на то, что у нас нет денег на путешествия; наше восприятие безгранично. Режим устарел; он ввел себя в заблуждение, что он может ограничивать интернет и поток информации. Но сегодня ведь невозможно скрыть правонарушения; кто-то обязательно снимет их на телефон и запостит онлайн.
Миллениалы (как Саша и его друзья) часто узнают о материалах альтернативных профессиональных изданий через ссылки на конкретные статьи, которыми с ними делятся в соцсетях. Саша регулярно репостит публикации «Дождя», «Медузы» и «Таких дел» для того, чтобы его друзья могли прочесть о том, что, как он говорит, «действительно важно знать». Такой способ распространения информации был теоретизирован еще Мертоном и Лазарсфельдом в середине XX века[1379]. Они назвали свою модель теорией двухступенчатого потока информации, в которой лидеры общественного мнения фильтруют сообщения. Эта модель также актуальна при практиках еще одного паттерна медиапотребления. Менее политизированные члены аудитории, которым больше интересны жанры развлечения и стиля жизни, подписываются в соцсетях на своих любимых селебрити или блогеров и получают новости, которые те публикуют на своих страницах. Любопытно, что в случае с Голуновым многие российские знаменитости (музыканты, актеры, режиссеры и певцы) заступились за репортера в своих соцсетях. Таким образом об аресте Голунова и о протестах в его поддержку узнали даже самые неполитизированные члены аудитории. Галина, 30-летняя менеджер московского ресторана, понятия не имела о существовании «Медузы» и других альтернативных профессиональных СМИ до того, как услышала об аресте Голунова, о чем прочла в Инстаграме шоумена Ивана Урганта[1380]. Она была очень удивлена, узнав, что в интернете во всеобщем доступе можно ежедневно получать альтернативный социально-политический контент. Со мной она поделилась, что, если бы в ее ленту в соцсетях такой контент попал раньше, она бы с интересом его читала. Таким образом, мы имеем уже две категории людей, потребляющих контент альтернативных профессиональных медиа, – это молодые миллениалы, для которых альтернативные СМИ являются основным источником новостей, и специалисты среднего возраста, которые лишь недавно узнали об альтернативных ресурсах от лидеров мнений. Существует также третья категория потребителей альтернативного профессионального медиаконтента. Я называю эту группу «разочарованная интеллигенция». Это люди 50 лет и старше, которые в 1990‐е годы приветствовали либеральные реформы, строили бизнес и разочаровались, когда государство и коррупция начали мешать их предпринимательской деятельности.
Наталья, хозяйка модного ателье в центре Москвы, обычно обсуждает прочитанные материалы альтернативных профессиональных медиа со своими состоятельными клиентами, которые, помимо российских изданий, читают также The New York Times и The New Yorker и смотрят Bloomberg и BBC. Некоторые из них делились с ней недавно своими ощущениями о том, что в воздухе пахнет социальными переменами. Для того чтобы предвосхищать направление политического курса и быть готовой к грядущим изменениям, Наталья пытается критически анализировать все новостные сообщения, получаемые из самых разных источников.
Дмитрий, хозяин московской багетной мастерской, признается, что не питает иллюзий по поводу того, как обстоят дела в стране и «куда все катится». Лучший способ иметь с этим дело для него – найти спокойствие и уверенность внутри себя. Он надеялся, что в этом ему смогут помочь альтернативные профессиональные СМИ, которые, в отличие от мейнстримовых каналов, не распространяют «отвратительную пропаганду». Однако в альтернативных СМИ Дмитрий увидел другой минус – они показались ему слишком незрелыми и подростковыми. Он заметил, что многие журналисты, работающие в альтернативных профессиональных медиа, очень молоды и полны «юношеского максимализма» и не готовы к компромиссам и конструктивной критике, которая требует наличия жизненного опыта и мудрости.
Дмитрий: Есть спрос на конструктивную критику, которая указала бы нам на то, как сделать жизнь лучше, как договариваться с «паразитами» (имеются в виду коррумпированные чиновники. – О. Л.). Но никто не может предложить аудитории такой конструктивный контент. Люди не готовы слушать, как все плохо и беспросветно вокруг. Это подавляет и разрушает. Людям нужна надежда. Кто-то должен указать им выход из этой тьмы.
О. Л.: Вы думаете, это задача журналистов?
Дмитрий: И да, и нет. Журналисты могут пригласить тех экспертов, которые смогут предложить конструктивную критику.
О. Л.: А что, если в стране нет таких экспертов?
Дмитрий: Ну, вот поэтому мы и имеем, что имеем…
Дмитрий далеко не единственный из моей выборки, кто считает альтернативную профессиональную журналистику недостаточно зрелой. Евгений, специалист энергетической компании, жалуется, что медиа сегодня слишком поляризованы. По его мнению, они либо заряжены положительно по отношению к режиму (как, например, Первый канал, рассказывающий сказки о замечательной жизни в России), либо же заряжены негативно (как альтернативные медиа), а нечто среднее между этими двумя зарядами отсутствует. Евгений признается, что в стране нет ни экспертов, ни журналистов, которым он мог бы полностью доверять. Он считает, что все они тоже эмоционально заряжены. Любопытно, что Евгений интерпретирует работу альтернативных журналистов как субъективную и эмоциональную, в то время как сами они осуждают субъективность и провозглашают свою преданность нормам нейтральности и объективности.
Способы потребления медиасообщений влияют на то, как эти сообщения будут интерпретированы. Часто восприятие аудиторией работы журналистов не совпадает с их ролевыми концепциями и ролевыми представлениями. Например, если ссылка на статью была опубликована в соцсетях каким-либо конкретным человеком, которому определенный пользователь не доверяет, то и сама статья, скорее всего, будет воспринята как предвзятая и недостойная доверия, вне зависимости от ее реального содержания. Так как же люди потребляют новости сегодня? Анализ данных моего исследования аудитории выявил ряд общих паттернов медиапотребления среди участников моей выборки: