1) Низкая интенсивность телесмотрения. Очень немногие из моей выборки регулярно смотрят телевизор. Это в основном люди старше 40 лет. Но даже их привычка телесмотрения постепенно вытесняется привычкой потреблять информацию в интернете. Численность сегмента аудитории/поколения, не имеющего ничего кроме мейнстримовых телеканалов, стабильно уменьшается.
2) Рост влияния соцсетей и мессенджеров с пользовательским контентом. Они используются как источники новостей большинством участников моей выборки в регионах.
3) Новости от нежурналистов. Люди узнают информацию, которую считают новостями, из соцсетей селебрити, блогеров, обычных пользователей и даже из комментариев незнакомцев к случайным постам, попавшим в их ленту.
4) Невозможность преднамеренного непотребления. Вездесущность соцсетей заставляет потреблять новости даже в том случае, если человек сознательно решился на информационный детокс. Участники моего исследования, которые сознательно выбрали медиаоглупление и отказались читать/смотреть и мейнстримовые, и альтернативные СМИ, сталкивались с их материалами и были вынуждены пробегать глазами заголовки, даже когда просто проверяли свои аккаунты в соцсетях.
5) Алгоритмы Яндекса как новый механизм формирования повестки. Люди из моей выборки, привыкшие узнавать новости в интернете, обычно первым делом заходят на главную страницу Яндекс. Новостей[1381], алгоритмы которой готовят новостную подборку под пристальным контролем Кремля. По большей части она состоит только лишь из материалов мейнстримовых медиа. И это одно из объяснений того, почему пользователи не знали о существовании «Медузы», «Дождя» и других альтернативных изданий, пока упоминание о них не попало в топ Яндекса в связи с делом Голунова.
6) Спрос на альтернативный контент. Многие из моей выборки признались, что не доверяют мейнстримовым медиа и что их раздражает пропаганда и прогосударственные телеканалы. На волне протестов в ряде российских регионов их жители стали более критичны в отношении статус-кво. Вырос их интерес к расследовательским репортажам и работе альтернативных профессиональных журналистов в целом, что привело к желанию усилить общественный контроль за теми, кто у власти.
Гибридный политический режим направлен на предотвращение общественного участия граждан. Что может считаться общественным участием в случае с аудиторией? И как альтернативные профессиональные медиа хотят или не хотят, чтобы их аудитория принимала участие в жизни общества? Некоторые исследователи полагают, что в итоге общественное участие аудитории зависит не от журналистов и их работы, а от самой публики. Липман считает, что «независимые СМИ могут служить инструментом публичной ответственности, только если публика сама требует призывать государство к ответу»[1382]. Она также утверждает, что «если публика в целом безразлична и атомизирована, то независимые медиа будут оставаться политически неэффективными», потому как «СМИ не могут сгенерировать активизм, которого в обществе нет»[1383]. События в поддержку Голунова, как и другие российские протесты 2019 года, показали, что стремление к активизму в российском гражданском обществе присутствует. Однако есть ощущение, что публика просто не знает, как это стремление проявить на практике. После того как публику мобилизовали журналисты «Медузы», отказавшиеся впоследствии возглавить дальнейшее сопротивление, публика растерялась, поскольку знаний того, как организовывать процесс далее, у ее представителей пока нет.
В стране, где демократические институты не работают, выборы фальсифицируются, а парламент не представляет интересы людей, участники российских публичных сфер выучили только один способ общественного участия – выходить протестовать на улицы, чтобы быть увиденными теми, кто у власти. Недавние события указали на возможности других видов участия, таких как сопроизводство альтернативных дискурсов, публичный контроль над действиями властей и содействие гражданским и благотворительным социальным проектам. Все эти способы подразумевают совместную работу журналистов и их аудитории в пространствах публичных сфер, где они вместе боролись бы с процессами и практиками медиаоглупления на уровне индивидуумов, уровне гражданского общества и уровне государства.
Эта статья утверждает, что современные публичные сферы в России претерпели серьезнейшую трансформацию в период посткрымских лет. Во-первых, в публичных сферах появились новые акторы, такие как непрофессиональные журналисты, инфлюенсеры соцсетей и группа миллениалов, склонных к активизму и политическому участию.
Во-вторых, сформировалось новое профессиональное сообщество альтернативных журналистов, противопоставляющих себя журналистам мейнстрима путем заявления о своей приверженности североамериканским нормам объективности и беспристрастности, заимствованным в золотые годы постсоветской журналистики. Однако эта ролевая концепция не вполне соответствует ролевому представлению альтернативных профессиональных журналистов, чьи практики включают как нейтральность и объективность, так и элементы общественной журналистики и советского понимания журналистики как «производной от власти». Журналистская приверженность объективности, как и разногласия между ролевой концепцией и ролевым представлением, а также оправдания этим разногласиям путем использования дискурса профессионализма требуют дальнейшего анализа и изучения, которые я планирую продолжить в своих будущих исследованиях.
В-третьих, практики новых акторов публичных сфер и открывшиеся для альтернативных журналистов возможности производить и распространять неподцензурный контент поспособствовали развитию публичного интереса к общественному участию. Результаты моей этнографии также показали, что публика в свою очередь тоже оказывает немалое давление на альтернативных профессиональных журналистов. То, как они реагируют на это давление, а также их отказ продолжать публичное сопротивление, начатое ими для спасения Голунова, явили скрытый конфликт между сообществом альтернативных профессиональных журналистов и их аудиторией, воспринявшей журналистов как активистов и готовой следовать за ними. Их нежелание напрямую влиять на социальные изменения также требует дальнейшего изучения.
Некоторые члены аудитории интерпретировали это нежелание как движение в сторону мейнстрима, подозревая, что альтернативные профессиональные журналисты могли скооперироваться с Кремлем для освобождения своего коллеги. В связи с этим журналистов обвиняли в том, что они выдали властям информацию о массовом протесте, запланированном на 12 июня 2019 года. Освободив репортера, двуликий гибридный режим современной России явил народу свой демократический лик. Однако уже на следующий день после того, как гражданское общество выиграло первый раунд битвы, режим продемонстрировал свой диктаторский лик. Несмотря на призывы «Медузы» не участвовать в массовых протестах 12 июня, многие люди все равно пришли выразить несогласие с жестокостью полиции. К концу «праздничного» Дня России более полутысячи граждан были арестованы, многие из них были жестоко избиты полицейскими[1384]. Демонстрируя свою жестокость, государство пыталось запугать и иммобилизовать граждан, почувствовавших свою победу и силу после освобождения Голунова. Принятие новых законов о фейковых новостях и о неуважении к власти также не что иное, как демонстрация диктаторского лика режима[1385]. Цель этих законов, подписанных Путиным в марте 2019-го, – заглушить критиков режима[1386]. Согласно этим законам, обычные граждане и СМИ, распространившие то, что власти посчитают фейковыми новостями, или проявившие то, что они же посчитают неуважением по отношению к себе, будут наказаны серьезным штрафом. Интернет-сайты, публикующие «оскорбительный» контент, будут заблокированы.
Я выделяю три возможных пути развития альтернативной профессиональной журналистики. Первое: в случае кооперации и торга с властями она может свернуть на путь по направлению к мейнстриму и «ядру» медиасистемы, примеряя на себя некоторые элементы роли государственных акторов в публичных сферах. Государство будет пытаться подталкивать их именно к этому по мере того, как альтернативные издания будут расти и наращивать свое влияние. Второе: узкомасштабность, нишевость и элитность могут позволить изданиям с подобными характеристиками оставаться на плаву, поскольку такие СМИ не представляют угрозы режиму. Для этого им придется оставаться на «периферии» медиасистемы, чтобы обеспечить выживание и безопасность. Некоторые альтернативные профессиональные журналисты считают, что в условиях нынешнего режима, когда все завязано на государство и когда нет функциональной судебной и правоохранительной систем, позитивные изменения невозможны, хотя редкие островки альтернативных медиа все же не исчезнут, поскольку демократическому лику гибридного режима придется допускать существование альтернативных медиа «ограниченного спроса». Редактор «Дождя» утверждает, что при желании госчиновники уже давно могли бы закрыть канал в любой момент, прислав налоговую, пожарную или еще какую-нибудь инспекцию. Они этого не делают, поскольку «Дождь» больше не опасен, в отличие от 2014 года, когда его бесплатную прямую трансляцию с киевского Майдана в кабельных сетях и на Ютубе смотрели десятки миллионов человек. Сейчас у «Дождя» менее пятидесяти тысяч подписчиков и достаточно дорогой платный доступ[1387]. Как выразился Ян, «мы маленькие, мы платные, мы работаем для очень специфичной узкой аудитории, и мы не собираемся вести за собой протесты». С одной стороны, процессы, сохраняющие альтернативные профессиональные медиа незначительными и фрагментированными, не способствуют устранению практик медиаоглупления. С другой стороны, эксклюзивность альтернативных профессиональ