На мосту они останавливаются и смотрят на дома внизу.
— Скоро мы уже не сможем ходить в кино по вторникам, — говорит Кристи, прижимаясь к Джейку.
Он крепко обнимает ее.
— Будем смотреть фильмы дома. Можем даже купить попкорницу.
— Вряд ли их еще используют.
— А какое нам дело до других?
Дойдя до Роуэн-авеню, они видят около своего дома толпу. Наверно, у кого-то вечеринка. Большинство их соседей — ребята двадцати с небольшим лет, работающие в таких местах, где есть возможность загулять во вторник вечером. Но имеет ли право Джейк осуждать их, если сам он не работает уже два месяца?
— Джейк… — Кристи замедляет шаг, когда собравшиеся поворачиваются к ним. На тротуаре стоят человек семь, некоторые с камерами, другие слишком взрослые, чтобы развлекаться в компании их двадцатилетних соседей.
Репортеры кидаются к Джейку и Кристи, окружают их, и все одновременно атакуют Джейка вопросами:
— Джейк Миллер, вы знали, что ваша бабушка украла самый дорогой бриллиант в мире?
— Можете рассказать, как к вашей бабушке попал бриллиант?
— Правда ли, что «Флорентиец» принадлежит семье Миллеров?
— Вы знаете, как ваша бабушка смогла добраться до «Флорентийца»?
— А как насчет вашей сестры Бек? Ее выгнали из юридического института? Говорят, она помогла вашей бабушке украсть «Флорентийца».
Джейк прекращает попытки протолкаться через толпу.
— Моя сестра — самый порядочный человек, которого я знаю. И бабушка тоже ничего не крала. Она пережила холокост. Говорите о ней с уважением.
— Как же к ней попал бриллиант?
— Она знала кого-то из окружения Габсбургов?
— Как давно у нее камень?
— Кристи, вы знаете что-нибудь о бабушке Джейка? Как вы относитесь к тому, что в его семье есть воровка?
Градом сыплются беспрестанные вопросы. Джейк обнимает Кристи, и они пробиваются через скопище людей, словно сражаясь со шквальным ветром. Когда они входят наконец в подъезд и голоса репортеров заглушает стеклянная дверь, Джейк быстро ведет Кристи по лестнице в квартиру.
Кристи останавливается посреди гостиной, кусая ногти.
— Что это было?
Джейк включает телевизор, и она удивленно смотрит на него, как бы говоря: «Ты что, серьезно собираешься смотреть ситком?» Он переключается на региональные новости.
— Подозреваю, что слухи о бриллианте просочились в прессу.
Кристи садится рядом с ним на диван, и они видят на экране, как они сами протискиваются к своему крыльцу и Джейк поворачивается, чтобы сказать слово в защиту сестры.
— Набежали как тараканы, — произносит Кристи, и Джейк качает головой. — Вероятно, сегодня совсем нет новостей, раз мы стали гвоздем программы.
Джейк пытается успокоить ее:
— Им скоро надоест. Нам все равно нечего им сказать.
Кристи прижимается еще ближе к нему.
— Я рада, что ты здесь, — говорит она так, словно он может быть где-то еще. Голос у нее нежный, но Джейка мучает неотвязное чувство, что ему недолго наслаждаться ее прощением. Кристи тут ни при чем, он сам виноват: зачем молчит о том, как ударил человека и как проводит дни в библиотеке, вместо того чтобы трудиться в супермаркете и получать заработную плату? Но сейчас, когда ее так утешает его присутствие, а за дверью столпилась орава охочих до сенсации репортеров, не время волновать ее еще и этими подробностями.
А потому он обнимает ее и говорит:
— Конечно, я здесь. И всегда буду рядом.
Хоть бы это было правдой.
Когда папарацци добираются до Джонсонов, Эшли решает, что они с Райаном должны рассказать детям о его преступлениях. Пресса еще не знает о выдвинутых против него обвинениях. Прокурор обещал не предавать процесс гласности, пока не вынесут решение по делу, но газетчики всегда умеют раскопать информацию, которая вроде бы засекречена. Не дай бог, Лидия и Тайлер услышат об отцовских прегрешениях от одноклассников.
Супруги договариваются побеседовать с сыном и дочерью после ужина, когда репортеры разойдутся и передний двор опустеет. Эшли ставит на стол разные сорта мороженого с фруктами. Сначала они позволяют детям лакомиться сколько влезет, но на пятой порции карамельного соуса Эшли обращается к Тайлеру:
— Думаю, тебе достаточно.
Лидия сидит над вазочкой простого ванильного мороженого без топинга.
— Не хочешь жидкого шоколада? — предлагает Райан. — Или взбитых сливок?
— Я предпочитаю простые вещи, — произносит Лидия, и ее слова звучат зловеще, хотя мать понятия не имеет, что она хотела этим сказать. — Так по какому поводу сборище? Почему вы пытаетесь подкупить нас мороженым?
— Почему ты решила, что мы хотим вас подкупить? — спрашивает Эшли, беря на заметку: сообщая детям неприятные новости, нужно действовать тоньше.
— А когда в последний раз ты покупала мороженое вместо замороженного йогурта? — широко распахивая глаза, вопрошает Лидия.
— Или, например, взбитые сливки, — добавляет Тайлер. Он выдавливает пышную сливочную пену на указательный палец и сует его в рот.
— Это из-за бриллианта, который украла Хелен? — Не давая матери возможности возразить, Лидия продолжает: — Мы, знаете ли, умеем читать. Так она, оказывается, тоже воровка?
Эшли слышит в ее тоне нехороший намек. Неужели ей известно о махинациях Райана? Девочка, конечно, слышала, как родители ругаются, но не может же она знать, что отец украл полмиллиона долларов? При этой мысли у Эшли перехватывает дыхание. С ума сойти, сколько он откачал у компании.
— Мы теперь разбогатеем? — неожиданно высоким голосом интересуется Тайлер и улыбается. На губах у него кайма из шоколада.
— Мы уже богатые, дурачок, — фыркает Лидия. Откуда она этого набралась? Когда начала вести себя как ехидный подросток? — Вернее, были, пока папа не напортачил.
— Лидия! — с упреком восклицает Райан.
Эшли кладет руку ему на предплечье, стараясь успокоить.
— Что, по-твоему, сделал папа?
Лидия выдернула заусенец.
— Я только слышала, что вы ругались по поводу денег. Папу посадят в тюрьму? — Голос ее теперь звучит мягко, и она снова похожа на маленькую девочку.
— Может быть, — отвечает Эшли. — Папа виноват. Он сделает все возможное, чтобы исправить положение, но не исключено, что ему придется на некоторое время уехать.
Тайлер замирает.
— Надолго? — Тающее мороженое капает с ложки, застывшей над креманкой.
— Неизвестно, пока он не признает свою вину и ему не вынесут приговор.
Тайлер вытирает рот, размазывая шоколад по щеке.
— А он вернется?
— Отец вернется, — твердо произносит Эшли. Впервые ей дается это легко. Впервые она не пытается убедить себя простить Райана. — Нас ждут трудности, но мы семья и будем его поддерживать.
Райан посылает ей первую искреннюю улыбку за много месяцев. С плотно сомкнутыми губами он не выглядит довольным, но явно чувствует облегчение. Эшли переводит взгляд на детей. А вот они его облегчения не разделяют. Тайлер с набежавшими на глаза слезами тычет ложкой в свое мороженое. Лидия принимает суровый вид, и Эшли замечает в ее лице сходство с холодным бешенством Бек — в юности сестра злилась на все подряд и становилась замкнутой.
Эшли собирается спросить у детей, как они с отцом могут утешить их, но тут влезает Райан:
— Тому, что я сделал, нет оправдания. Это было совершенно несправедливо по отношению к вам обоим. И к вашей маме тоже. Я постараюсь все уладить, но вы имеете полное право злиться на меня. Я это заслужил. Могу сказать только, что очень жалею о своем поступке.
Как просто сказано — «очень жалею». Но для Эшли это не только слова. Если ее муж так говорит, она ему верит.
Она сжимает его руку и повторяет детям:
— Мы справимся. Все вместе.
Сын и дочь смотрят на нее, и она выдерживает их взгляды, пока они не смягчаются. Дети доверяют ей. Она тоже доверяет себе. Да, они справятся. Все вместе.
Вскоре после того, как во всех новостях начинают трубить о бриллианте, адвокаты принимаются названивать Бек, предлагая свои услуги по пониженной почасовой ставке. Даже если брать малую часть их обычного гонорара, расходы на юриста обойдутся дороже, чем стоимость всех бриллиантов, найденных в кукле Хелен. Больше, чем несколько тысяч долларов, которые бабушка припрятала в доме. И больше, чем стоит брошь. К тому же Бек отказывается ее продавать, какую бы нужду в деньгах они ни испытывали. Право Миллеров на бриллиант может быть оспорено, но брошь, без сомнения, принадлежала Хелен. Это фамильная реликвия, и ее нельзя сбывать с рук, какую бы цену за нее ни предлагали. На удивление, брат и сестра не упоминают о броши, словно вообще забыли о ее существовании.
Несмотря на широкий резонанс этого дела, адвокатские конторы вовсе не из альтруизма рвутся безвозмедно представлять интересы Миллеров. Помимо прочего, Бек также звонят представители неких подозрительных «бизнесменов», предлагая юридические услуги в обмен на продажу алмаза по частному соглашению после того, как дело будет выиграно. Их уверенность в успехе беспокоит ее почти так же, как туманные намеки на их работодателей. Бек обрывают мобильный и рабочий телефон. Один деятель даже прислал своего помощника к ней в офис.
Когда администратор звонит Бек, сообщая, что ее ожидают в приемной, Бек спешит к стойке, чтобы отделаться от очередного афериста. Однако, увидев на диване сидящего нога на ногу мужчину в шортах цвета хаки и рубашке поло, она замирает на месте.
Незнакомец смотрит на нее голубыми глазами, которые она унаследовала. Волосы Бек выкрашены в яркий цвет и не похожи на его когда-то пепельно-каштановую шевелюру, сейчас совсем седую. Бек носит пирсинг в носу, а потому характерная для Миллеров заостренность черт несколько сглажена, руки покрыты татуировками, скрывающими веснушчатость, но цвет глаз она изменить не могла.
Хотя он и сбрил бороду, Бек узнает его сразу же.
— Папа, — неосознанно роняет она и тут же жалеет, что назвала его так. В отличие от Деборы, которая уже долгое время не была мамой, Кенни всегда оставался папой.