«кукуш-
ками», поскольку финны
Так гнездились на деревьях
Неприметно и укромно,
Что никто из оккупантов
(сколь бы горьким это слово
ни было для нас, для русских)
Не имел и представленья
Из какой пахучей пихты,
Из какой колючей ели
Иль с карельской ли березы
Выпорхнет смертельный птенчик —
Столь же верный, сколь негромкий,
Где кончину прокукует
Эта финская кукушка,
Прокукует, и — ку-ку!..
Кстати, в русском существует
Лет с десяток уж примерно
Синтетическое слово,
Сплавившее воедино
Кукованье и кончину:
Это слово — слово «кукуц»,
Что звучит вполне по-фински,
В выражениях встречаясь
Типа «Это полный кукуц!»
Или «то-то кукуцнулось»,
Или «Кукуц всем пришел».
Каждый малолетний школьник
Нашей Родины, что нынче
Вновь Россией зваться стала
Узнавал из хрестоматий
По родной литературе
О наличии Суоми,
Как о местности, где часто
В. И. Ленин дооктябрьский,
Будущий глава России,
Большевистской и советской,
А затем СССРа,
Укрывался от жандармов —
Чтобы было и надежно,
Да и притом и недалеко
От столицы государства,
Что взорвать он собирался
Изнутри своей идеей
И подпольными делами;
Мы в виду имеем книги,
Выпущенные на забаву,
Как на волю собачонки,
Детворе народа Суоми
авторами из Суоми ж,
И затем переведен-
ные уже нарочно,
То есть по своему желанью,
Кем-то из других народов —
Тех, которые решили,
Что и в их пределах детям
Не мешает причаститься
Этим книгам интересным.
Правда, этих книг немного,
Две — да, две всего от силы,
Но, вот именно, от силы —
Где количество излишне.
Правда, вновь честная правда,
Что всего одна из книжек
Этих, детворой любимых,
Финским языком написа-
на была весьма прилежно
Ханну Мяккеляя рукою,
«Господин Ау»; вторая ж,
хоть и выпущена в Суоми,
И написана в Суоми —
Несомненно под влияньем
Финского менталитета
И природы сей сторонки
Сказочной без всяких яких —
Но написана на шведском
Женщиною Туве Янссон:
«Мумми-тролли» — имя книги.
Характернейшей чертою
Этих двух произведений
То является, что духи
Из фольклора из лесного
В них являются детишкам —
Милые, смешные тролли,
В доброй книге Туве Янссон,
И забавный лешачонок
В книжке Ханну Мяккеляя.
Детскость здесь не только в том, что
Детям адресуют авто-
ры свои произведенья,
Но и, всего прежде, в факте
Обращения писате-
лей страны Суоми
Как бы к детству человече-
ства, к его истокам,
Что свидетельствует снова
(И свидетельствует верно)
В пользу наших утверждений
О «младенчестве» суомцев
В плане возраста культуры
И о том, что здесь имеет-
ся большое обещанье
И прямое указанье
На развитие Суоми,
На расцвет ее великий
И весьма своеобразный
(Да и может ли иначе
Быть у самобытных финнов?!)
В будущем тысячелетний —
Кое может оказаться
(Как замечено уж было)
Финским же тысячелетним
Царством мира и покоя.
Но, вопрос возникнуть может,
Если вовсе нет у финнов
Книг, что полно представляют
Во «большой литературе»,
То есть, в писаниях для взрослых,
Жизнь Суоми, то быть может,
В мировой литературе,
В классике других народов
Много места занимают
Финны в качестве героев
Главных иль второстепенных —
Или просто по-степенных —
Повестей или романов?
Так примерно, как вот в этой
Устной псевтто-Калеваале
Они место занимают
Первое — и все другие
(Тут как будто о спортивных
Мы сказали состязаньях,
И уместно в этой связи
Будет нам заметить в скобках —
Как уж делали мы прежде —
Что о финнах в мире спорта
Будет речь идти подробно,
Только несколько пониже —
«Заключительным аккордом»,
Как то делается, скажем,
В теленовостях обычно,
Где, бывает, и о финнах
Речь заходит регулярно
Как сосед заходит в гости
Во Суоми ко соседу)?
Так, примерно, как о русских —
Нас, соседях суомалайнов,
Пишут немцы иль французы;
Как о шведах и норвежцах,
Англичанах и евреях
В Аргентине дальновидной
Борхес писывал, бывало,
Иль Кортасар, или Маркес,
Обнимавший своим словом
Итальянцев и арабов
Из Карибского бассейна;
Как Хемингуэй, подробно
Жизнь испанцев с их корридой,
С карнавальной их фиестой
Освещал с большой любовью,
С завистью и восхищеньем
В книгах, чтимых повсеместно;
Как на немцев навострили
Бойкое перо в России
Гончаров или Тургенев —
Коий даже и болгари-
на в романе вывел
Как поборника свободы;
Как Макс Фриш представил чеха
По фамилии Свобода
В «Гантенбайне» бесподобном;
Как Джон Фаулз, современный
Классик Великобританьи,
Сделал тридцать лет тому уж
О себе заявку мощно
В области литературы
Тем, что как волхва иль мага
Он искусснейше представил
Грека Кончиса в романе
Под названьем странным «Магус»;
Как — ярчайшее событье
В сфере затяжного чтива —
Вывел, словно откровенье,
Серией томов волшебных
К свету мировой печати
Мир магический индейцев,
Мир тольтеков мексиканских,
Унаследовавших верно
Все традиции из глуби
Доколумбовых столетий,
Будто бы живущий в Штатах,
Стерший «личную исторью»,
Контролируемо глупый,
В настоящем — безупречный
И сно-виднейший писатель-
Воин Карлос Кастанеда?..
Но и тут, увы, загвоздка —
Не даются финны в руки,
На язык не попадают,
Под перо не угождают
(Чтоб «перо» не вышло боком),
Не идут как лыко в строку —
Остаются без вниманья
У писателей Европы
И России, всем известных —
Будто шапкой-невидимкой
В большинстве своем накрыты
Финны с самого рожденья.
Или, может, здесь иное
Объяснение подходит —
То, что выдвинул Есенин,
Наш поэт, певец деревни
И России как деревни
(Кстати о ноже о финском
Поразительные строки
Написавший незадолго
До своей ужасной смерти):
Мол вблизи, лицом к личине,
Тет-а-тет, как говорится,
Личика и не увидишь —
Поплывет оно туманом,
Маревом глаза застелет
И слезой запеленает;
Ибо все большое в мире —
И Великая Суоми
В том числе пифагорейском,
Ворожбой завороженном,
Видится на расстоянье,
Скажем, из-за океана.
И, действительно, находим
Самый яркий образ Финна —
Сочный, бойкий, полный жизни,
Бесшабашный и текучий —
Мы в творенье Марка Твена,
Классика американской
Письменной литературы,
В мудрой книге для подростков
(А уже не для детишек)
О подростках же отважных,
Приключенчески живущих,
Двух друзьях — о Томе Сойре
И о Гекль-Бери Финне.
Этот Финн представлен в тексте
Полной противоположно-
стью и дополненьем
Из семьи благополучной,
В общем говоря и в целом,
Вышедшему Тому Сойру —
Этому, сперва, чистюле,
Англиканско-протестантских
Чопорных весьма традиций,
По кровям своим, потомку,
Вдруг решившему на сломе
Возрастов, то есть в пубертатном,
Полового созреванья
Возрасте глотнуть свободы —
Да к тому же полной грудью —
И уют родной домашний
Променять на опыт странствий,
На познанье долгой «матки» —
«Путешествия» по-фински
(Речь об этом финском слове
В дивной связи с русским словом,
Одинаково звучащем,
Будет несколько подальше
И значительно подольше);
И, попавши в эту матку
С помощью того же Финна
(Гека, но отнюдь не Чука,
Финна, но отнюдь не чукчи),
С помощью бродяги Финна —
Всюду под открытым небом,
На земле или на водах
Жившего как будто в доме
(Коего не знал он с детства,
Сиротой на свет явившись),
Увлекаемый тем Финном,
Как живой сперматозоид
Тотчас после окончанья
Бурного совокупленья
Или пылкого соитья,
Устремленный точно в матку,
В лоно той реки великой,
Что несет по континенту
К морю Юга свои воды
И змеится влажным Змеем
Как лазутчик по просторам
Североамериканским,
Сведенья приобретая
По своей дороге длинной
О земле старинной этой —
Лишь по недоразуменью
Новым Светом нареченной;
В лоно той реки, покойной
От своей огромной шири
И от глубины теченья;
Той реки, чье чудо-имя,
Будучи вполне исконным,
То есть отъявленно индейским,
В русле нашего вниманья
К суомо-финским феноменам
Может совершенно финским
Показаться — Миссисипи;
Этот Финн — пусть только име-
нем он близок Суоми,
Будучи ирландцем кровным
И примером нисхожденья
В светскую литературу
Эпоса фигур гигантских,
То есть пародией на Финна —
Вещуна и краснобая
Из преданий древних кельтов
(Как заметили мы выше);
Этот Финн для Тома Сойра,
Выходца из высших классов
Общества американцев,
Стал на зыби Миссисипи,
На ее безбрежной хляби