Уфу, важнее спецоборудование для Уфимского завода. Ну да посмотрим.
16 июня прилетела высокая комиссия. Берия от ГКО, Дементьев от НКАПа и еще 3 человека, не считая охраны. На следующий день в обеденный перерыв на заводе собрали митинг. Транспаранты, красные флаги, портреты вождей и так далее. Выступил сам Лаврентий Павлович, поздравил коллектив завода с трудовыми подвигами от себя лично и от товарища Сталина, ну и все такое. ГКО наградил завод орденом Ленина. Нехило так. Впрочем за дело. Это уже второй орден. Первым был орден Трудового Красного Знамени. Его заводу вручали, когда я под Вязьмой воевал. Потом выступал Дементьев, потом еще всякие товарищи включая обкомовских, потом от нас, как и положено, директор выступил. Поблагодарил, заверил и все такое. Часа два митинговали, а к 4 м часам народ разошелся по рабочим местам выполнять и перевыполнять план.
После митинга в кабинет директора позвали меня, главного инженера — моего отчима и начальника производства реактивных двигателей Усова. Берия тут же оккупировал директорское место. Кратко еще раз нас поздравил, напомнил об ответственности, а затем перешел к делу. Попрекнул нас, что план по сдаче ТВД мы еле вытягиваем, да и то с опозданием, начал было начальственно корить, но не тут то было. Кузнецов взял слово и начал сыпать цифрами, которые наглядно показывали, что вины нашей в этом нет. План составлен исходя из того, что нам к определённым срокам должны были выделить квалифицированных специалистов по утвержденному перечню, оборудование заказанное поставить к согласованным срокам, но все эти сроки были сорваны, и естественно не по нашей вине. Мы и так выкручиваемся, как только можем. Сами переучиваем людей, тех, кто может потянуть. У нас экспериментальный цех серийной продукцией вынужден заниматься вместо того, чтобы готовить оборудование и все прочее для нас и для Уфимского завода. А нам еще план в конце прошлого месяца повысили. Мы его к концу года может и выполним, но оборудование Уфе в этом случае сделать физически не сможем. Нет у нас больше резервов. Все, что могли, уже задействовали. Дементьев тоже было начал укорять, что если Родина и Партия говорит «Надо», то следует брать под козырек. Но тут мы уже вместе уперлись.
— А что по этому поводу думает товарищ Шибалин? — обращается Берия ко мне.
— А я, товарищ Берия, думаю, что нас уже насухо выжали. Можно сколько угодно жать, но ни капли больше не выжмешь. Можно план еще повысить, но толку от этого не будет. А ведь нам, видимо, еще придется отправлять большую бригаду в конце этого года в Уфу, отрывая своих специалистов от производства, чтоб начинать учить уфимцев новому делу. Да и часть нашего КБ туда, видимо, переселится. А на чем учить, если спецоборудования мы сделать не сможем? Можно принять уфимцев здесь, но план ведь никто пока не уменьшает, да и уникальное оборудование и оснастка в Уфе от этого само не родится.
— Значит никак? — переспрашивает зампред ГКО и внимательно эдак нас рассматривает. Ну мы и честно подтвердили, что никак.
— А если снизить план по бесшатунным двигателям? — не унимается он.
— Если только процентов на 30. — отвечаю, — Но освободившихся людей еще придется полгода в лучшем случае переучивать. У нас большая часть специалистов высокой квалификации и так работает над ТВД.
— Нет, такое категорически недопустимо, — качает головой Дементьев, а Берия это подтверждает. Можно подумать, что кто-то у нас на это насчитывал. Это так, отговорка. Понятно, что пока идет война, план по бесшатунникам нам никто не снизит.
— То есть или оборудование для Уфы или повышенный план? — переспрашивает Берия. Тут мы дружно киваем и говорим «да».
Лаврентий Павлович побарабанил пальцами правой руки по столу, подумал и огласил решение:
— Тогда так, товарищи. До конца июня вы работаете так, как работали, учитывая, повышенный план. А потом мы примем решение. Видимо, придется вам все-таки скостить задание, раз уж вы настолько единодушны в отношении возможностей своего завода. Ну и постараемся и со специалистами помочь.
Собственно на этом совещание закончилось, но не для меня. Меня Берия попросил проводить к нашим ТРД, отмахнувшись от заводского сопровождения. Ну это всегда пожалуйста. Пришли мы в испытательный цех. Там 2 движка наши гоняют на разных режимах, а третий еще вчера мы увезли на осмотр в экспериментальный цех. Говорить, пока работают движки в цехе, нельзя. Вой стоит. Так что Дементьев с Берий посмотрели на их работу, да мы пошли в экспериментальный цех. В цеху один рабочий ТРД на осмотре и рядом еще на трех постах движки в различной степени готовности. Тут я уж языком начесался, рассказывая про конструкцию, особенности, трудности, что были при разработке и освоении, и так далее. На это наверно больше часа ушло. Потом приехавшие начальство пожелало осмотреть КБ. Ну раз желает, почему бы и нет?
Пришли в КБ. Там Берия с Дементьевым пообщались с народом на рабочих местах, а потом мы втроем уединились в моем кабинете.
— По сведениям нашей разведки, — начал Берия, — мы отстаем в развитии реактивных самолетов и от Германии и от Британии. Немецкие Ме-262 уже сбивают английские и американские бомбардировщики. Да и реактивный бомбардировщик Arado Ar-234 немцы в серию запустили. В Англии реактивные истребители Gloster Meteor скоро заступят на боевое дежурство. В США тоже активно ведутся работы по реактивной тематике. А мы отстаем… Что скажете, товарищ Шибалин? — и вопрошающе так на меня смотрит.
Ну это он зря. Все это я и так знаю. Мне, как и другим конструкторам, немалую часть этих сведений секретчики сообщают под роспись о неразглашении.
— Не так чтоб мы и отстаем, товарищ Берия, — отвечаю, — дальних тяжелых бомбардировщиков с турбовинтовыми двигателями, подобных нашему Пе-10, ни у кого из противников или союзников нет. Это первое. Наш ТРД вы только что видели. Он мощнее немецкого в три с лишним раза, а британского в два. Это позволяет нам обойтись установкой на будущий реактивный истребитель одного двигателя, в то время как немцы и англичане вынуждены ставить два своих движка. Это во-вторых. В-третьих, к конструированию ТРД мы приступили год назад. Результат, как говорится, перед вами. В-четвертых, как обстоят дела с надежностью у Rolls-Royce Derwent, мне неизвестно, но про движок от Jumo знаю. Ресурс у него всего порядка 20–30 часов и сильно лучше уже явно не будет. У немцев очевидны проблемы с материалами и ресурсами. У нас же три опытных движка проработали уже от 128 до 146 часов. И насколько я могу судить, часов еще 40–50 проработают. А дальше уже смотреть нужно. Может и больше выдержат.
— Вот оно как, — проговорил Берия и бросил взгляд на Дементьева. А тот ему подтверждающие кивнул. Мол, да, так оно и есть.
— Хорошо, продолжайте, товарищ Шибалин, — заинтересованно ободрил меня замнаркома.
— Самолета под наш двигатель пока нет. У наших авиаконструкторов был простой, пока ЦАГИ не разработало новое крыло. Сейчас они наверно попытаются наверстать, но за пару-тройку месяцев революционный самолет не создашь. Нужно время. Да и производства, которое может освоить в серии ТРД пока у нас тоже нет…, — тут я смотрю на Дементьева и он подтверждает:
— Так оно и есть, товарищ Берия. К тому же нашей авиационной отрасли пришлось работать в условиях эвакуации в отличии от врага и конкурентов. Вот и немного задержались, хотя с ТВД мы впереди планеты всей.
— Судя по всему, — подхватываю я тему у замнаркома, — реактивные самолеты немцев скорее всего уже не окажут какой-то существенной роли в войне. Для этого нужна массовость, а с ней у немцев будут большие проблемы. Как в самой технике, так и с летчиками, которых можно переобучить на реактивные самолеты. Враг ведь и раньше делал ставку на качественное превосходство, но она не сыграла, и сейчас мы его бьем и добьем в его логове. Тем более, что тех же реактивных мессеров на фронте у нас никто вроде пока не видел. Они явно используются только в ПВО самого Рейха по причине секретности.
Мы еще поговорили про реактивную авиацию немцев и союзников, а потом Лаврентий Палыч спрашивает:
— А что вы скажете о возможности производства ТРД в вашем экспериментальном цеху?
— Опытную партию, товарищ Берия, сделать можно. Штук еще 15, максимум 20 до конца года, если прямо сейчас начать, закрыв там выпуск ТВД. Но это будет именно опытная партия. К тому же пока особого смысла в этом я не вижу. Двигатель на вооружение не принят, и самолета под него нет. А когда истребитель создадут, скорее всего потребуются какие-то переделки. Очень не хочется два раза одну и ту же работу делать.
— Ладно, я вас понял, — махнул рукой Берия, — госкомиссию мы вам пришлем. И повернувшись к Дементьеву:
— Задача ясна, Петр Васильевич?
— Так точно, — рапортует тот. — Сделаем.
— К середине июля будете готовы? — переспрашивает у меня.
— Будем, — подтверждаю.
— Ну вот, значит, чтоб комиссия Наркомата по приемке ТРД к 15 июля была в Иркутске.
— Есть! — отзывается замнаркома.
Берия немного посидел, подумал, а потом говорит:
— То, что вам с Калининым за разработку авиатренажеров присуждена Сталинская премия, вы уже наверно знаете. — киваю, — Ее вам вручат в Кремле. Мне это не по рангу. Но у нас для вас еще одна приятная новость. Созовите в большую комнату сотрудников своего КБ, а мы пока тут с Петром Васильевичем посидим.
Понятно. Сейчас наверно за ТВД награждать будут. Собрал сотрудников. Берия вручил четверым включая меня ордена Трудового Красного Знамени и еще троим нашим ордена Знак почета. Как шутливо шепнул на ухо Дементьев, ордена Ленина у тебя уже два есть, вот и решили «для симметрии» вручить тебе второе Знамя. Короче, иконостас мой растет. Глядишь, потом еще за ТРД что-то прилетит. Причем за них могут и Героя соцтруда дать. Все-таки прорыв серьезный!
После награждения высокое начальство нас покинуло, всучив мне полтора десятка правительственных грамот, чтоб уже я сам их вручил. Грамоты быстро нашли своих владельцев, и мы без спешки награды немного обмыли. Собственно на этом рабочий день и закончился.