Ибо это действительно был бродяга араб. Ну, или что-то вроде этого. Кахиль Шериф, сослуживец Демесси на «Ситроене». Парень, который, похоже, был в курсе пресловутого дела о наследстве (ну и ну!) и в случае, если я согласен подбросить немного деньжат, готов… Мне с трудом удавалось разобрать кое-что из его нескончаемого потока слов, ибо изъяснялся он на немыслимом тарабарском наречии, хотя и с завидным терпением… Он назначил мне свидание в тот же день, часов на шесть, в табачной лавочке на площади Фернан Форе, на углу улицы Линуа, как раз напротив помещения «Военно-морского бала», прилепившегося, казалось, к одной из пристроек завода «Ситроен».
И вот теперь я стоял перед ним.
Я сразу его узнал, этого Кахиля Шерифа.
То был араб с тонким носом, тонкими губами, тоненькой ниточкой усиков, заостренным подбородком и острым, проницательным взглядом. У него все было острое и тонкое. Но особенно, пожалуй, слух. Это был тот самый парень, который накануне вошел в бистро на площади Балар вместе с Буска и остальной компанией и тотчас рванул к стойке, где стоял паинькой, не упустив, видно, ни словечка из нашей беседы. И должно быть, он слышал, что мое имя фигурирует в телефонном справочнике; уж не знаю, сколько времени ему пришлось потратить после той нашей первой тайной встречи, чтобы отыскать номер моего телефона, но он таки его нашел, а следовательно, и меня тоже.
– Вот так встреча!– сказал я, присаживаясь за столик.
Он улыбнулся. Тонкой, с хитрецой, улыбкой. И только. Обрадовавшись клиентам, официант бросился к нам, интересуясь, что мы собираемся пить. Шериф заказал еще чашку кофе, а я – аперитив. И мы разговорились. Что касается речей араба, то я их лучше переведу. Так будет легче для всех.
– Мне нужны деньги,– начал он.
– Они всем нужны,– заметил я.
– Я – другое дело. У меня – расходы.
Я в этом не сомневался. С некоторых пор этих мусульман потрошили и справа, и слева, деньги вымогала то одна организация, то другая, и все – во имя величайших принципов, которые только можно себе вообразить. Правда, такое нередко случалось в разных местах, причем во все времена, словом, везде одно и то же. Метафизические подъемные краны, поднимающие на борьбу толпы дуралеев (конечно же, в приливе энтузиазма), не делают различия между разными расами и широтами.
– Хорошо,– сказал я.– Немного денег, согласен. А взамен что?
– Сведения насчет Демесси.
– Вы мне это уже говорили по телефону. Какие сведения?
– Его адрес.
– Мне он известен.
– Нет.
– Улица Сайда.
– Не улица Сайда. Другой.
– Где же это?
Он положил руку – ладонью вверх – на мраморный с прожилками столик. Руку смуглую. Руку тонкую.
– Монету.
Я решил доказать ему свои добрые намерения. И достал пятьсот франков. Он тряхнул головой.
– Дудки,– сказал он, на этот раз без всякого тарабарского акцента.
– В каком смысле – дудки?
– Мало.
– Дудки,– заявил я в свою очередь.
И быстро спрятал купюру.
– Ты – мелкий жулик, друг-приятель. И все, что ты плетешь,– чепуха. Хочешь надуть меня, вот и все. О Демесси тебе известно не больше моего. Я могу вложить в это дело немного денег, но только совсем немного, а главное, не могу терять попусту время. Я и так свалял дурака, придя на свиданку с тобой. Довольно того, что я потратился на дорогу и на угощение. Все это ты придумал сегодня ночью. Промахнулся, старик.
– Клянусь тебе, друг.
– Дудки. Слушай меня хорошенько. Я могу израсходовать три косых, чтобы узнать, где живет Демесси, если он вообще где-нибудь живет. Полторы тысячи я готов выложить за сведения заранее и столько же – после их проверки, если сведения подтвердятся. Если же они лопнут, у тебя в любом случае останется полторы косых. Я вроде бы все сказал, дело за тобой: хочешь – соглашайся, хочешь – нет. И притом, что бы я ни говорил, сам видишь, я – в дурацком положении, потому что ты можешь всучить мне любой адрес, и я останусь с носом. Я это чую заранее. Но что поделаешь, у меня слабость – потворствовать пороку. И все-таки не до такой степени, чтобы прослыть полным кретином.
Он все выслушал и все взвесил. Думается, мне удалось найти стоящую приманку.
– Согласен,– сказал он после короткого раздумья.
И добавив, что хватит уже торговаться – вот тебе на!– он завел долгий разговор, с тем чтобы расположить меня, доказать мне свои благие намерения и в то же время отработать свою выручку.
Как я и предполагал, он слыхал все, о чем мы – Буска с компанией и я – говорили в бистро у Фирмена. Точно так же раньше, в цеху, он слышал, как начальник, Рьессек, рассказывал им, что я разыскиваю Демесси и буду ждать их на площади Балар. Самому Шерифу никто ничего не говорил, и никто ни о чем его не просил, во-первых, потому что если он и знал Демесси, то не был с ним настолько близок, как другие; и во-вторых, что такое «грязный козел»[7]? На него порой и внимания-то никто не обращает, как будто его и вовсе нет. Но «козел» уж там или нет, а Шериф кое-что знал насчет Демесси, кое-что такое, чего другие не знали и о чем сам он, конечно, никому не рассказывал, вот он и пришел в бистро, чтобы разведать, откуда ветер дует. Когда я остался один, он не отважился подойти ко мне.
– Никогда не знаешь, как тебя примут, понимаешь, друг?
– Я не такой. Овернец, турок или мавр – для меня все едино. Особенно когда я при исполнении обязанностей.
Шериф не знал этого. И потому позволил мне тогда уйти. Зато ночью пораскинул мозгами и решил, что была не была, но если обломится хоть немного деньжат… Само собой, если меня интересует его мнение, три косых – это нежирно. Он рассчитывал на более значительную сумму. Тем более, что он, можно сказать, вошел в долю с приятелем.
– Как это?
– Я бедный круйа[8], друг…
Оказывается, он не умел читать. И вообще плохо разбирался в нашей цивилизации. Один приятель, который когда-то чему-то учился в школе, помог ему найти мой телефон в «почтовой книге» и позвонить мне. Шериф собирался расплатиться за эту услугу.
– Три тысячи,– сказал я.– И ни гроша больше. Хоть ты один, хоть вас целая шайка.
– А как же наследство…
– Брехня все это.
– Ну да?
– Точно.
– О чем тогда речь?
– Не твое дело. Адрес?
Он как раз подошел уже к этому моменту. На другой день после того, как Демесси не вышел на работу, он встретил его на улице Вожирар. Встретил и глазам своим не поверил. Демесси был неузнаваем, разодет, как милорд. Тут что-то не так, решил он, это не Демесси. Кто-то на него похожий, либо это его брат-близнец. Короче, с не совсем ясными намерениями (я высказал предположение, что он имел виды на кошелек Демесси, но Шериф заверил меня в своей честности) мой круйа увязался за элегантным господином. И кто бы это ни был – Демесси или его двойник,– он довел его до улицы Паен.
– Улица Паен?
– Это чуть пониже, если спускаться,– сказал араб.– В аккурат у того моста – моста Мирабо. Третий или четвертый дом справа по улице Паен, если идти от авеню Эмиль Золя. Улица Паен находится между авеню Эмиль Золя и улицей Жавель.
– Ты мог бы стать хорошим гидом. Шериф. Но хватит болтать. Ты пойдешь со мной, так будет проще. Если, конечно, ты не возражаешь.
Он молча заерзал на своем стуле.
– Ясно,– сказал я – Ты меня надул.
– Клянусь, друг, нет.
Он еще спрашивал, как же я не понимаю, Боже ты мой, что теперь он начинает задумываться, а не натворил ли он глупостей. В конце-то концов, если этот Демесси смотался из дома, с работы, в общем, отовсюду, а он, Шериф, увидел его разодетым в пух и прах, разве ему известно, что за всем этим кроется? Когда говорили о наследстве, это еще куда ни шло, но наследства-то никакого нет… Так что теперь ему кое-что стало виднее. Перспективы, прямо сказать, довольно мрачные. Разве не глупо будет вляпаться в какой-нибудь шахер-махер всего-то за полторы косых, а в лучшем случае – за три.
Тревога его была непритворной. Она-то и служила мне гарантией неоспоримой ценности его сведений.
– Да будет,– сказал я,– не надо бояться, старик. Да и чего тут бояться? Я слыхал, что с тех пор, как начались события в Алжире, у вас среди единоверцев случается грызня. Но Демесси-то тут ни при чем. Он ведь европеец.
– Эти-то как раз хуже всего.
– Ты говоришь о европейцах, которые вхожи в политические организации североафриканцев?
– Да.
– Ну и насмешил ты меня. Демесси плевать на политику, чья бы она ни была: североафриканская или какая-нибудь молдавская.
– Во всяком случае, живет он… не всегда, правда, но время от времени… в бистро-гостинице, которую держит мусульманин.
– Кроме шуток?
– Факт. Я там ночевал одно время. И знаю, о чем говорю. Я знаю тьму типов из наших, которые там живут. Вот так мне и стало известно, что он один занимает целую комнату, десятый номер, самый лучший… один. А в остальные Амедх – это хозяин – набивает нас по пять, по шесть человек.
– Десятый номер, говоришь? Да ты, я вижу, много чего знаешь!
– Я справлялся. Мне хотелось рассказать вам побольше всяких сведений. Только я рассчитывал на большее, а не на три тысячи.
– Вот они, держи,– сказал я, протягивая ему три ассигнации.– Думаю, ты говоришь правду. Тем хуже для меня, если я ошибся.
– Я же сказал.
– Боже мой! Что может делать Демесси в гостинице для арабов, да еще вдобавок разодетый, словно принц?
– Понятия не имею.
– Может, он прячется?
– Не знаю.
Я задумался на несколько секунд.
– Ну что ж, скоро все узнаем. Так ты говоришь, десятый номер?
– Да.
– И вход, конечно, через бистро?
– Нет. Сбоку есть коридор.
Придется попытать счастья.
В первый раз я проехал мимо бистро за рулем моей «дюга», просто чтобы определить место. Тусклый свет – что-то вроде смеси нищеты и порока,– который бистро отбрасывало прямо перед собой на тротуар, придавал ему сходство с несущим гибель маяком. Я поставил свою машину на некотором расстоянии, в той части улицы Паен, которая под прямым углом сворачивает к реке. Там стояло немало машин, и в частности одна американская, двухцветная, разукрашенная, точно ларец какой, за ней-то мне и удалось приткнуться. Пожелав от всей души, чтобы моя старая колымага устыдила вла