— Сегодня уже пятница, а не среда, как тебе могло показаться.
— Издеваешься?!
— Нет. Время, затраченное на проникновения через границу, предсказать невозможно. Иногда переход происходит мгновенно, иногда долго.
— Ничего себе, два дня жизни где-то потерять!
— Всё лучше, чем потерять всю жизнь целиком, — усмехнулся Макс, возвращаясь на своё место к кухонному столу. — Ну, ладно, если ты настаиваешь…
— Конечно, я настаиваю. Я еду в штаб, — уверено сказала я. — К тому же ничто так хорошо не отвлекает от грустных мыслей, как подвал Эрика. Да и Марецкий предпочитает туда не заходить без особой необходимости, и это большой плюс.
— По-моему, ты слишком из-за него расстраиваешься, — осторожно заметил Макс.
— А ты вот совершенно не расстроен!
— Лада, это было предсказуемо, — грустно улыбнулся Макс. — Карпенко, раз уж он до нас докопался, всё равно передал бы тебя другому надзирателю. Да, я этого не хотел, но повлиять на это не могу. И Марецкий, если уж на то пошло, не худший вариант.
— Да что ты?
— Как оперативник он часто действует на грани криминала, но как надзиратель он почти идеален. Так что не накручивай себя, — сказал Макс со вздохом. — Он позволяет себе лишнего в рейдах, но тебя он не обидит. Я с него в любом случае глаз не спущу.
Мы допили кофе, я вымыла чашки и поставила их вверх донышками на бумажное полотенце.
— А с этим что делать будем? — я кивнула на Корышева, мирно спящего на полу между диваном и столиком.
— В подвал бы его, да в камеру. Но если я его привезу, Карпенко меня не поймёт, — задумчиво проговорил Макс.
— Это уж точно.
— Ладно, пусть проспится здесь. Если выйдет из кокона без приключений, есть надежда, что с ним можно будет небесполезно пообщаться.
Видимо, мой взгляд Максу не понравился.
— Что-то не так? — осторожно уточнил он.
— Пообщаться? Небесполезно? Интересно, как будет выглядеть твоя безмерная благодарность? С крыши его скинешь?
— Кого? Корышева? — удивился Максим. — Его-то за что?
— А… не за что разве?
— Корышев тебе не сделал ничего такого уж плохого, Ладушка.
— Так ведь, когда он проспится, это будет уже Райда! А в таком виде — это просто спящий зомби. Алиша говорила: одна личность — два тела.
Макс помотал головой:
— Нет. Не совсем так. Видишь ли, у пограничья очень сложная система связей с нашей реальностью. Всё немного сложнее, чем тебе показалось. Настоящий Райда — только в том теле, что рождено в пограничье. Здесь он уже не тот.
— Мне же так и рассказали, что тело сильно влияет на личность…
— Нет! — нетерпеливо оборвал меня Макс. — Тело, возможно, и влияет на что-то, но дело совершенно не в нём, не в физиологии. Никита Корышев… — Макс ткнул пальцем в кикимору. — … он не умер. Его личность искалечена, но она жива. И Райда, подселяясь на время в это тело, обречён постоянно идти на компромисс с личностью его настоящего владельца. Получить полную власть над Корышевым Райда не может, хотя временами и подавляет его почти абсолютно.
— Ну, хорошо, пусть. Пусть власть не полная, кому тут легче от этого? Если Корышев либо спит, либо внутри него живёт Райда, как можно о чём-то с ним говорить?!
Макс покачал головой:
— Не бывает между коконами черной кикиморы и его подселенца постоянной синхронности. Часто оба могут спать одновременно или одновременно бодрствовать. И я надеюсь застать именно такое состояние, когда Корышев будет сам собою, но при этом будет прекрасно знать и помнить о Райде всё, что может мне понадобиться.
— А если ты этого состояния не дождёшься?
— Ну… тогда будет другой разговор. С Райдой, — сурово подытожил Максим.
— Откуда ты столько об этом знаешь, Макс? Если не жил дома с восьми лет?
Максим поморщился, словно от боли.
— Во-первых, Лада, мой дом — здесь…
— Извини.
— Во-вторых, я это знаю, потому что мой отец всю свою жизнь изучал эти процессы. Много-много лет. Он и теперь ещё иногда пытается, только сил не хватает. И он всю жизнь надеялся, что я продолжу его дело, поэтому собирался меня учить. Правда, я не проявил ни желания, ни таланта. Научился управляться только с тарками проникновения. Отец хотел, чтобы я мог ходить в пограничье и обратно без всяких усилий и посторонней помощи.
Я вспомнила его отца, которого видела всего несколько раз, и кажется, он остался от меня не в восторге. Невысокий, худощавый, немногословный мужчина с умным, но бесконечно усталым взглядом и болезненной улыбкой. Ещё совсем не старый, но не по годам немощный после всех своих хворей. Меня тогда удивила его манера говорить: медленно, выговаривая длинные слова чуть ли не по слогам, да ещё и с лёгким, едва уловимым акцентом. Я тогда подумала — нарушения речи после инсульта, но, как оказалось, дело было не в этом.
— И как же теперь? Ты не собираешься продолжать его дело?
— Не собираюсь. Для этого недостаточно домашнего образования, увы, — усмехнулся Макс. — Да и желания иметь с этим дело у меня нет. Ходил на родину несколько раз, по настоянию отца. Хотя, конечно, интересно было. Опять же: не без приключений…
— Это стычки с бандитами — приключения? Как же ты раньше от них живым выбирался?
— А они только теперь такими важными птицами стали, что выкуп требуют, — буркнул Макс.
— Да уж, не везло тебе на родине.
— Это были мелочи.
Он внезапно помрачнел и тяжело сглотнул.
— Ты что, Максюша?
— Не прощу себе никогда, что позволил этому случиться с тобой.
— Не говори так! Ты не виноват ни в чём, — пролепетала я, вспоминая невыносимое пророчество Алиши.
Макс посмотрел на меня и через силу улыбнулся:
— Забудь, я разберусь с этим. Пойдём отсюда. Всё-таки это поганое место мешает мне даже думать нормально.
Глава 16
Всю дорогу до улицы Черняховского меня одолевали невыносимые мысли. Я, вообще-то, девушка неглупая, если уж отбросить ложную скромность. И прекрасно понимаю, что Макс абсолютно прав: незачем было ему ни с того, ни с сего рассказывать мне о своём происхождении. Да ещё о каких-то там мирах. Бесполезное знание да лишние нервы, ничего больше. Но всё же меня не отпускала мысль, как же это несправедливо! Логично и правильно, но несправедливо и больно.
В печальных раздумьях я пришла на Черняховского.
Шлагбаум на въезде в штаб был поднят. Это необычно. Дежурного на месте тоже не было, а это и вовсе странно.
Но я прошла между двух одноэтажных строений и едва завернула за угол, как всё стало ясно: в штабе стряслась какая-то беда. У подъезда стояли две скорые.
Вокруг машин толпились дружинники, негромко переговаривались. Похоже, тут собралось никак не меньше половины дружины. Я рванула вперёд, расталкивая ребят. Кто-то поймал меня и остановил.
— Не надо, Ладка, не спеши, — раздался над ухом голос Марецкого. — Всё равно не пустят, там медики работают.
— Что случилось?! — я повернулась к Алексею.
Он был серьёзен и угрюм.
— То, что изредка случается в нашем деле, — проговорил он, не отпуская меня. — Неконтролируемый выход из кокона. Кикимора напала на тех, кто оказался рядом.
— Ох, нет… Неужели этот мальчишка? Роман?
Алексей покачал головой и тяжело вздохнул:
— Нет… Вероника.
— О, Господи… Кого? Кого она?..
— Баринова и… и Эрика.
— Нет… — я вырвалась из рук Марецкого бросилась к подъезду.
Алексей догнал меня и снова схватил у самого входа. Со всех сторон меня окружили ребята, я слышала обрывки каких-то ободряющих слов и вздохи сочувствия, но от этого паника разыгралась ещё сильнее. Я вцепилась в Марецкого:
— Лёш, скажи, что там! Слышишь меня? Скажи немедленно!
— Ребята, а ну-ка разошлись! — гаркнул Алексей. — Давайте-ка по своим делам!
Дружинники не то чтобы врассыпную бросились, но отступили, кто отошёл подальше, кто отвернулся. Марецкий придвинулся ко мне поближе и тихо сказал:
— Вечером того дня, когда убили кикимору, Вероника легла в кокон…
— Она же проснулась только что, тем же утром!
Марецкий пожал плечами:
— Да, это странно. Но, может, и я в этом виноват. Расстроилась она, конечно, из-за меня сильно, обиделась… Уснула, в общем. Эрик её в каморку перенёс. Потом всю ночь сидел с ней, проблемы какие-то начались с сердцем. Наутро Эрик сказал, что вроде всё наладилось. Сегодня утром Вероника стала просыпаться… Проснулась, да не очнулась. Ну, ты знаешь, как это бывает. А парнишка, что в подвале дежурил, молодой совсем, глупый, да и трусоватый, похоже. Не помог Эрику сам, побоялся подставиться, тревогу по штабу поднял, а уже поздно было. Потрепала она Эрика, сильно… В штабе наверху группа Баринова дежурила. Так Димка сам в каморку полез, выволок её, в камеру кинул. Она и ему успела руку разрезать… Баринова перевязали, состояние паршивое, но более-менее. А над Эриком врачи уже два часа бьются, тяжёлый очень и нетранспортабельный.
Я, ничего больше не говоря, развернулась и просто пошла в подъезд.
На верхней ступеньке лестницы, ведущей в подвал, повстречала Виталия Карпенко.
— Лада, сюда нельзя! — строго сказал он.
— Мне можно.
— Я тебе запрещаю!.. — оскалился начальник, но потом совесть его, видимо, торкнула под ребро. Сказал уже мягче: — Пойдём наверх, у меня посидишь, пока то да сё.
Я не стала ему отвечать, просто обошла его и пошагала вниз.
— Лада, вернись!
— Слышь, Виталя, — раздался сзади голос Марецкого. — Пускай. Я пригляжу.
— Какого чёрта?!
— Ты сам её мне передал, не так ли? И мне виднее, как лучше для моей подназдорной, — проговорил Алексей, догнал меня и взял за локоть. — Пойдём!
— Спасибо, — прошептала я.
— Только без глупостей, — предупредил Марецкий. — Тихо, будто и нет тебя. Врачам не мешай.
В коридоре подвала было довольно тихо и пусто, только в дальнем конце кто-то толпился, а здесь, в начале, слышалось тонкое попискивание медицинской аппаратуры. Двери во все каморки были распахнуты. В одной всё ещё спал Ромка. В другой, где погиб Вася, дверной проём перекрывала крест-накрест яркая полосатая лента, как в полицейских сериалах. Только лента эта была обычная, в хозмаге купленная. Значит, не стали для расследования полицию привлекать…