— Иногда я невероятно горжусь тобой, — сказал он тихо. — Горжусь, будто имею какое-то отношение к тому, что ты такая. Будто это моя заслуга.
— Да ну тебя! — я повернулась и пошла умываться.
Когда я, наконец, разогнулась над раковиной и взглянула на себя в зеркало, Макс стоял в дверях и смотрел на меня.
— Слушай, ну что ты за мной хвостом-то ходишь?
— Я очень сильно по тебе скучаю, когда долго не вижу.
Я, ничего не говоря, шагнула к нему и ткнулась лбом в его плечо, обхватив широкую мускулистую спину. Макс глубоко вздохнул, чуть отстранился, и я почувствовала, как его ладонь заскользила по моей груди.
— Ма-а-акс, — пролепетала я. — Мне бы в душ сначала…
— Да не вопрос, — усмехнулся Макс и, легко подняв меня, перенёс меня через бортик ванны и поставил туда.
— Макс, ты с ума сошёл?!
Он не ответил, тряхнул сначала одной ногой, потом другой, выбрасывая шлёпанцы в коридор, забрался в ванну ко мне и повернул вентили. Из верхней лейки хлынула застоявшаяся в трубах холодная вода. Я завизжала, а Макс захохотал.
— Макс, ты что творишь?! Час ночи! Соседи сейчас полицию вызовут! — проорала я, пытаясь защититься от холодных струй.
— Да ладно, отобьёмся, если что! — засмеялся Макс, с трудом стаскивая с меня холодную мокрую рубашку.
— Шторку задёрни! Мы зальём всю квартиру!
Макс задёрнул занавеску и продолжил меня раздевать. Лёгких путей он явно не искал, но справляться с моими и своими мокрыми тряпками у него получалось на редкость неплохо.
— Мы два сумасшедших придурка! — прошептала я.
Макс возражать не стал. Ему было не до этого. Да и мне почти сразу же тоже стало безразлично, разбудим ли мы соседей, зальём ли квартиру, и что вообще происходит на этом свете. Макс замечательно умеет сделать так, чтобы я ничего не чувствовала, кроме своего желания и его тела. И он знает, когда именно мне это нужно. Он знает меня лучше всех на свете.
В себя мы пришли нескоро. А когда, наконец, вернулись в комнату, Макс посмотрел на светящийся индикатор часов на столике и присвистнул.
— Ничего себе, — согласилась я. — Хоть и не ложись совсем… Вот когда ты там спал, в той гостинице в Таркалине, а я на тебя смотрела…
И тут вдруг меня как током ударило. Даже сердце остановилось.
— Ладушка? — Макс потрепал меня по руке. — Ты что?..
Во рту мгновенно пересохло, а с низа живота выплеснулся вверх жаркий спазм ужаса. Я согнулась пополам, едва держась на ногах.
— Лада?!
Макс крепко схватил меня за плечи, помог выпрямиться, с тревогой вгляделся мне в лицо:
— Ладушка, не пугай меня так. Что с тобой? Плохо? Болит что-то?
Я ему в глаза смотреть не смогла.
— Макс, я… — язык едва трепыхался под сухим нёбом, и слова застревали. — Макс…
— Ну? Ну, что, малыш?.. Успокойся. Скажи же что-нибудь!
— Максим, ты помнишь?.. На прошлой неделе… Пятница. Та пятница, когда Корышев у меня телефон унёс…
— Помню, конечно! И что?
— Помнишь, мы спать поздно легли. А встали рано, у тебя надзорный день был…
— Верно, — кивнул Макс. — Что случилось, Лада? Говори толком.
Я, наконец, заставила себя поднять голову и посмотреть в его встревоженные глаза.
— Максюша… Вот те три часа с пятницы на субботу… Это был последний раз, когда я спала. Сначала копилась усталость, особенно после дежурства в подвале и допроса у Корышева, а потом… Потом я даже не заметила, когда именно вся усталость пропала. Только сейчас вдруг поняла, что уже столько дней я не сплю! И спать мне совершенно не хочется!
Глава 19
Я не думала, что это будет так страшно. Страшно не от неизвестности, а как раз наоборот, от того, что я прекрасно представляла все возможные варианты того, что может теперь со мной случиться. А конкретно, что это будет, предугадать было пока невозможно. И вот эти знания вместе с неопределённостью просто убивали меня.
Конечно, я знала о ККМР меньше Эрика… Нет, не так. Я знала не меньше, я знала иначе. Эрик по образованию эколог, он тоже не особо блестяще разбирается в биологии, медицине и смежных специальностях. Но он практик, и многое смог изучить и освоить именно потому, что хотел этого, поставил себе такую цель, да и вообще далеко не дурак.
Я тоже практик, только немного в другой плоскости. Интуитивный практик. Но, как любой сапожник без сапог, я тоже совершенно не могла справиться с паникой, которая поднималась, едва я пыталась подумать о том, что будет дальше.
Я просидела всю ночь на полу в углу комнаты. Тут было прохладно, а под утро и вовсе холодно, но это немного отвлекало от всего остального. Макс героически боролся со своей усталостью и с моей паникой, пытался что-то мне рассказывать, но я не слушала. Я думала, насколько же проще тем новоиспечённым кикиморам, которые не понимают и не представляют до конца, что с ними происходит.
Утром Максим поехал со мной к Эрику в больницу. В реанимацию обычно никого не пускают, но в больнице для тех, кто приходил к Эрику, сделали исключение, Карпенко договорился.
Дядю прооперировали, вывели из искусственной комы, и в целом прогноз был хороший. Но, конечно, пока ничего хорошего было не видать. Эрик встретил нас в сознании, но с такой высокой температурой, что едва мог открыть глаза. И, пока он в таком состоянии, сообщать ему новости о моём новом статусе было ни к чему. Я смогла взять себя в руки и очень надеялась, что ничем не отличалась от себя прежней. Я посидела с Эриком часок, подержала за руку, рассказала ему на ушко, что спрятала Веронику в надёжном безопасном месте. Ответить Эрик со своим разорванным и заштопанным горлом пока ничего не мог, но я увидела, что он меня понял и немного успокоился.
Потом мы поехали домой. Макс вёл меня за руку, предусмотрительно открывал передо мной двери, прокладывал путь сквозь толпу. Всё это было очень кстати, потому что я смотрела и не видела, слушала и не слышала, и вообще была практически на автопилоте.
И паника. Это непонятное состояние, когда невозможно спокойно сидеть на месте, а надо непременно двигаться и что-то делать. Когда не отпускает вязкое и давящее предчувствие чего-то неизбежного и непоправимого.
Сначала я пыталась себя успокоить тем, что я просто слишком сложно вхожу в новое состояние. Но я всё же кое-что знала о ККМР. Эта паника у кикимор бывает практически постоянной, то усиливаясь, то затухая. В моменты особенного всплеска кикимора может натворить ужасные вещи.
Я шла рядом с Максом и обнаруживала, что мне всё чаще и чаще хочется его одёрнуть, окрикнуть, наорать на него. Потому что раздражало всё. Успокоиться было невозможно.
Когда мы, наконец, добрались до дома, Макс пристал ко мне, что надо непременно выпить травяного чая. Я согласилась не потому что хотела чая или верила в его чудесную силу, а потому что понимала: со мной надо что-то делать.
Я молча сидела на высоком табурете и смотрела, как бурлящая, брызгающая капельками струя кипятка наполняла чашку.
В кухне сразу запахло малиной и липовым цветом.
— … Сейчас заварится, я процежу. Тебе надо обязательно выпить…
Слова Макса звучали неразборчивым фоном. Фон был, а передний план отсутствовал. Голова моя была совершенно пуста.
— … на улицу тебе пока лучше не выходить совсем. До первого кокона…
Я с трудом сосредоточилась.
— Максим, о чём ты? Я не могу не выходить. У меня дела. Мне в магазин надо каждый день! И к Эрику в больницу!
— Хорошо. Тогда никуда не выходи одна, только со мной.
— Мне нужно выходить из дома не тогда, когда можешь ты, а тогда, когда это нужно мне! Ноги меня ещё держат, я всюду дойду сама… И, пожалуйста, не зачитывай мне ваши штабные методички, я их наизусть знаю!!!
Мой крик оборвался. Максим тяжело вздохнул, присел на табурет напротив и замолчал.
— Макс, прости. Я постараюсь держать себя в руках. Я научусь.
— Конечно, научишься! — с облегчением подхватил Максим. — Я не сомневаюсь. Чай готов…
Он вытащил из шкафчика ещё чашку и маленькое ситечко с ручкой. Через минуту передо мной стояла ароматная парящая чашка.
— Спасибо, — я отпила немного. — Вкусно.
Считалось, что такой чай помогал не только от жара, но и действовал на кикимор, как хорошее седативное, особенно если добавить мяты. Но мяту мы с Максом не любили и дома не держали.
Я медленно пила чай. Макс внимательно смотрел на меня через стол.
— Максюша, что теперь будет?
— Ты ведь знаешь процедуру, — тихо сказал он.
Да, конечно. Мне ли не знать? Первый кокон. Затем второй, третий. После третьего кокона специалист уже может сделать заключение и присвоить кикиморе группу. И дальше всё будет зависеть именно от группы. Жизнь может измениться до неузнаваемости. Впрочем, она уже изменилась.
— Лада, тут такое дело… — начал Макс.
— Какое дело?
— Я, когда к отцу вчера заезжал, прямо руки опустились, — вздохнул Макс. — Совсем с ним плохо. Нельзя его без присмотра оставлять.
Я отставила на стол пустую чашку, провела пальцем по золотому ободку. Ну, вот, похоже, и всё.
— Да, Макс. Конечно. Возвращайся к нему.
— Что? — вздрогнул Максим. — Куда?
— «Куда?» Обратно, к отцу.
— Ты меня выгоняешь?
— Да, я тебя выгоняю, — согласилась я, слезла с табурета и пошла в комнату.
— Лада!
— Твой отец очень болен, — сказала я, не оборачиваясь. — Ты никогда не простишь себе, если с ним что-то случится из-за того, что ты мало уделял ему внимания. Я всё понимаю. Не переживай.
— Ладка, ты совсем того, что ли?! — заорал Максим. — Ты даже не дослушала!
Я обернулась:
— Что я не дослушала?
— Я думаю, как лучше сделать, — затараторил Макс, видимо, боясь, что я снова пойду прочь. — Я знаю, ты привыкла к самостоятельности и не потерпишь жизни в чужом доме. Поэтому я даже не предлагаю, чтобы ты переехала со мной к отцу. Но мы можем перебраться в другую квартиру в том же дворе, и я мог бы каждый день проверять, как у отца дела…
— В том же дворе? Спасибо! Сравнил этот район и твой унылый муравейник!