— А, я понял, — печально отозвался он. — Я слышал про твоего парня.
— Зачем ты пришёл?
— Спасибо сказать. Ты мне здорово помогла тогда…
— Ничем я тебе не помогла, — отрезала я. — Совершенно ничем. Ребята тебя всё равно взяли бы. И по голове тебе всё равно досталось, как я ни пыталась этого избежать. Так что благодарить тебе меня совершенно не за что.
Он покачал головой:
— Ещё как есть, за что. Мне кикиморы в подвале рассказали всё, когда я из кокона вышел. Если бы не ты, меня вернули бы тем уродам, в клинику.
Я обошла его, взяла с подоконника бутылку минералки и принялась пить из горлышка. Оторвавшись, махнула бутылкой Роману:
— Будешь?
— Давай.
Он перехватил бутылку и жадно припал к горлышку.
— Ну и что ты тут сидел, мучился? В квартиру влезть через балкон ты мастер, а воды хозяйской попить слабо?
— Из-под крана я пил, — отозвался он, отрываясь от бутылки.
— Из-под крана, Ромка, без толку. Нам соли нужны.
— Я знаю, — кивнул он и отставил бутылку. — Я на самом деле много про себя знаю и про то, как всё правильно делать надо. Только бесполезно всё, если в ту клинику попадёшь. Оттуда только вперёд ногами выносят, сам видел.
— От клиники тебя тоже не я спасла, а Эрик. Эрик Малер. Ты его не видел, но…
— Да, про него мне тоже всё рассказали, — согласился Ромка. — Я знаю, он в больнице. Я его тоже обязательно поблагодарю.
— Ты уж подожди, пока его выпишут. Через окно в палату лезть не стоит.
— Не буду, — засмеялся Ромка, но потом смущённо замолчал. Видимо, озадачился, это была шутка или нет.
А я и сама не знала, шутка, не шутка… Напугал меня Ромка, конечно, по первому разряду. Но его присутствие отвлекало от всего остального, с чем оставаться наедине было сейчас невыносимо.
— Слушай, — спохватилась я. — А кто тебя из подвала отпустил?
— Никто, — пожал плечами Ромка. — Я сбежал. Я потому через подъезд заходить и не стал. Ты под надзором, я в бегах. Вдруг следят за тобой. Вот и решил через балкон. Вычислил, который твой, и забрался.
— Сбежал, значит…
— Так ведь завтра из клиники должны приехать за мной. А я лучше по свалкам и чердакам кантоваться буду, чем вернусь туда, куда меня предки сдали, — угрюмо заявил Ромка и взял ещё бутылку минералки. — Можно?
— Валяй, — разрешила я.
Он стал пить, уже не так жадно, как раньше, спокойно.
— Знаешь, Ромка, я бы на твоём месте лучше говорила правду. Последнее дело лгать человеку, на помощь которого рассчитываешь.
Он напряжённо уставился на меня.
— Спасибо сказать — дело хорошее. Но ты ведь не за этим пришёл. Тебе идти некуда. Пристанище нужно, укрытие. А в подвале тебе много чего порассказали, в том числе и то, что Авва — добрая душа, и ей в случае чего можно сесть на шею. Адресок даже дали…
— Не настолько уж я обнаглел, чтобы тебе на шею садиться, — буркнул Ромка, не поднимая глаз. — Помощь… Помощь нужна, конечно, но просить я бы не стал. Ладно, извини за вторжение, что напугал и… что минералку на себя извёл. Пойду я.
Он отставил бутылку обратно на окно, встал и прошёл мимо меня в комнату.
— Эй, так, может быть, по-человечески, через дверь уйдёшь?
— Не, мне так привычнее, — отмахнулся он и, раздвинув занавески, открыл балконную дверь.
— Подожди… Тебе совсем некуда податься?
— Да нет, отчего же некуда? — бодро возразил Ромка. — Найду что-нибудь.
— Домой — никак?
Он покачал головой.
— А если поговорить с родителями, спокойно, по-хорошему? Объяснить, что они тебя в смертельно опасное место отправили? Не могут же они до такой степени тебе не верить. Вообще не понимаю, как от ребёнка своего отказаться можно, хоть он и кикимора.
Ромка сдержанно вздохнул.
— Да они не отказывались. Наоборот — вылечить пытаются, — печально сказал он. — Устали они со мной. Боятся. Да и я боюсь. Сестрёнки у меня, маленькие ещё. Они лезут ко мне играть всё время, не понимают, что меня переклинить может. А ведь может…
— Совсем не обязательно!
— Не хочу рисковать, — решительно покачал головой Ромка. — Мне осталось всего одиннадцать месяцев побегать, и стану совершеннолетним. Приду тогда сам в дружину, в интернат попрошусь. А если сейчас поймают и обратно на лечение отправят, не доживу я до совершеннолетия на ментолине, это точно.
Он виновато улыбнулся, взмахнул рукой на прощание и вышел на балкон.
— Стой! — я рванулась за ним. — Подожди!
Он вопросительно вздёрнул брови.
— Вернись. Не надо ночью по крышам лазать.
— Ночью как раз самое то, — возразил он. — Меньше любопытных глаз.
— Нет уж, — я схватила его за куртку и потащила за собой. — А ну, иди сюда. Никуда ты не пойдёшь.
Я затащила Ромку в кухню. Он стоял в углу у окна, неловко переминаясь, и смотрел, как я вытаскиваю большую кастрюлю, наливаю воду, ставлю на огонь.
— Холодильник пустой практически, к сожалению. Есть только пельмени, но зато много. Ты как, Ромка, пельмени любишь?
— Слушай, Лада, — угрюмо отозвался он. — Не надо ничего. Не суетись. А то выходит, что я и правда, навязался.
— Нет, Ромка, нет. Это хорошо, что ты появился, — проговорила я, вытаскивая из морозилки большой пакет с пельменями. — Мне такой рояль в кустах сейчас вот просто позарез нужен. Ты понимаешь, мой парень, он меня вчера в кокон уложил… На самом деле почти десять дней прошло, но для меня это вчера было. Сегодня просыпаюсь, а его уже нет. Совсем нет. Его не только убили, но и в крематорий отправили. Те руки, которые меня только что гладили, их уже сожгли… Я тебе это так легко рассказываю, потому что пока не чувствую ничего. Поверила, поняла, но не чувствую… Я тебя не держу, конечно, но, если ты никуда не торопишься, останься.
Ромка нервно сглотнул и сказал уверенно:
— Вот уж никуда не тороплюсь. И пельмени люблю.
Глава 23
Пельмени мне пришлось варить три раза. Сначала это был вроде бы ужин в нормальное для этого время, потом второй ужин в третьем часу ночи, и в семь утра я сварила последнюю порцию на первый завтрак. Обвинять Ромку в обжорстве было бы нечестно. У всех кикимор хороший аппетит, а у молодых и вовсе отличный. А если целую ночь не спать, то чем ещё заниматься? Я предложила парню ноутбук с выходом в сеть, но это не так сильно обрадовало его, как тарелка пельменей.
Ромка мне не мешал и с разговорами не лез. Я всю ночь провалялась на диване, глядя в потолок, и вылезала из комнаты только готовить пельмени. Я слышала, как мальчишка сидит на кухне за ноутбуком, елозит ногами под столом, пьёт воду, ходит в туалет, чавкает чёрствыми галетами, что завалялись в шкафу.
Ни разу, ни на мгновение мне не примерещилось, что это Макс там, на кухне. Но меня не отпускало ощущение, что Макс вот-вот придёт. Кончится у него дежурство, и придёт. И я познакомлю его с бедолагой Ромкой, и Макс обязательно придумает для него какой-нибудь выход, конечно же, очень разумный и правильный. И он обязательно найдёт, чем меня успокоить. А ещё отругает за то, что скармливаю мальчишке галеты, которые давно надо было выбросить. Про зубную щётку, что купить забыла, вспомнит, конечно, но ничего не скажет, потом как-нибудь напомнит ещё раз. Да куплю я ему эту щётку, самую лучшую…
Проведя всю ночь за этими мыслями, которые бодро ходили в голове по кругу, я поняла, что именно так и сходят с ума.
После завтрака Ромка вдруг вытащил из кармана измятую пачку сигарет и взмахнул ею:
— Будешь?
— Ты что, куришь?!
Он разочарованно надул щёки и спросил даже с каким-то вызовом:
— А что? Нельзя?
— Рано тебе ещё здоровье портить.
Ромка закатил глаза и покачал головой.
— Ну, вот, ты ещё туда же… — проворчал он. — Да, курю. А ещё и пью, если наливают. Но ты же ведь не нальёшь?
— Нет. Во-первых, у меня нет ничего. А во-вторых, не в моих правилах детей спаивать.
Он пожал плечами и проговорил со злостью:
— То есть ловить меня всем миром и дерьмом всяким колоть — это вам всем можно. А мне пить-курить нельзя? А ещё чего мне нельзя? А то я вот ещё с девчонками трахаться люблю. Тоже нельзя?
— Парень, что ты на меня заводишься?.. — я не знала, как точнее обозвать этот его отчаянный протест.
— А что? — Ромка прищурился. — И рот уже открыть нельзя? Думаешь, если я там, на крыше, еле живой ничего не соображал, на всё готов был, только бы кошмар закончился… думаешь, я теперь пай-мальчиком должен быть?! Ангелочком?! А если я не ангелочек и никогда им не был?!
— Слушай, иди-ка ты… покури лучше, может тебе полегчает! — рявкнула я на него. — На балкон выйди и кури там, хоть обкурись!
Он выскочил из кухни. Я услышала, как открывается балконная дверь.
И сразу же раздался звонок.
Я подошла к порогу и посмотрела в глазок. Марецкий.
— Лёша, ну что ещё? Какого чёрта ты притащился? — я открыла дверь, но встала на пороге, давая понять, что не приглашаю.
Он внимательно оглядел меня с головы до ног и обратно.
— Не ворчи, — почти равнодушно сказал он. — Я делаю свою работу. Мне нужно убедиться, что с тобой всё в порядке.
— Мог бы позвонить и спросить. Или разбудить боялся?
— Смешная шутка, — печально отозвался Марецкий.
— Ну, посмейся. Делать тебе нечего, Лёша. В такую рань вставать и делать крюк, чтобы на меня посмотреть. Со вчерашнего дня ничего не изменилось.
— Я не вставал, потому что не ложился.
— Становишься кикиморой? Так меньше надо со мной общаться, может, я заразная.
— Тоже смешно, ага, — скривился Марецкий. — Работы по горло. Будто посыпалось всё. Не хочу предшественника ругать, потому что Карпенко не меньше остальных пахал, но вот как назло, мне теперь разгребать всё, что при нём мирно лежало. Пол ночи в штабе просидел, а потом два выезда пришлось сделать, людей не хватает.
— А зачем ты мне всё время говоришь, что не хватает людей? Трудоустроить меня хочешь?
— Что ты всё язвишь?
— А что мне теперь остаётся, господин надзиратель?