— Куда?
— Есть одно местечко, тоже за городом. Мне обещали, что на некоторое время можно там остановиться.
— А потом?
— Не знаю, — мрачно ответил Эрик, глядя себе под ноги.
— Не можешь решить?
— Не могу! — с вызовом в голосе огрызнулся Эрик. — Я не могу позволить, чтобы Марецкий развалил на передержке всё, что создано. И я не могу отпустить от себя Веронику. Этого просто нельзя сейчас делать. Даже поручить её кому-то нельзя. Эти замечательные ребята, которых нашёл Корышев, только чудом не вляпались в неприятности. У Вероники кокон на подходе, они бы не справились с возможными осложнениями.
— А ты справишься? Без медикаментов, без простейших приборов?
— А что мне остаётся? — усмехнулся Эрик.
— Запустить процедуру по закону — не вариант?
— Не вариант. Её дотянут до комиссии и пожизненного, а потом всё равно конец, и я ни на что не смогу повлиять. А Вероника нужна мне живая и рядом.
Я села рядом с Эриком, обняла его, но ничего не сказала, только вздохнула.
— Не переживай за меня, — тихо сказал он. — Прорвёмся.
Очень хотелось ему поверить, но я не представляла, как он собирается прорываться.
Со стороны дома донеслись голоса, то ли спор, то ли паника. Эрик встал, обернулся, вгляделся с тревогой и помчался туда. Я поспешила следом, не успев понять, что он такое разглядел.
В доме, в нижнем холле на пушистом ковре лежала Вероника, сжавшись в позе эмбриона. Её довольно ощутимо трясло. Рядом валялась небольшая сумка-кошёлка с какими-то тряпками.
— Очень быстро провалилась, — пояснила девушка Женя, стоявшая над Вероникой. — Несколько секунд, и кокон. Даже подхватить не успели.
— Да, я знаю, у неё так и бывает, — спокойно ответил Эрик, опускаясь рядом. — Всё нормально. Спасибо всем огромное. Мы сейчас уедем.
Мне показалось, что те десять-пятнадцать минут, за которые нам удалось уложить Веронику на заднее сидение нашего автомобиля, разместиться самим и тронуться в путь, длились целую вечность.
Павел и Женя отнеслись к случившемуся философски. Они, как и мы с Эриком, навидались такого вдоволь, поэтому они спокойно помогли нам. А на Филиппа смотреть было страшновато. Парень здорово испугался и, когда он обменивался с Эриком прощальным рукопожатием, был бледен и растерян.
Эрик велел мне сесть назад к Веронике и присматривать за ней.
Обычно дело это нехитрое. В первые часы кокон всегда похож на обычный сон, спокойный или беспокойный, это уж как повезёт. Но всё-таки сон. Вот и Вероника сначала тихо сопела, время от времени судорожно дёргая руками, но через полчаса пути у неё резко изменилось дыхание, стало рваным и порывистым. Ещё через некоторое время участился пульс.
Эрик припарковался на обочине, осмотрел Веронику, понаблюдал за ней минут пять, не отрываясь, и рванулся обратно за руль.
— Держись там, поедем быстро! — бросил он, трогаясь с места.
Мы помчались дальше. Эрик часто и беспокойно оглядывался на нас, пока я не прикрикнула на него, чтобы смотрел на дорогу.
Ещё с час мы потратили, объезжая город и петляя по просёлочным дорогам, и тут я начала узнавать и названия на указателях, и саму местность.
— Эрик! Тут же рядом садоводство, в котором у Карпенко дача!
— Ага.
— Мы что, к нему едем?!
— К нему. Да не пугайся ты так, — усмехнулся Эрик. — Всё нормально. Он нас ждёт, никаких сюрпризов. Машина, кстати, тоже его… Как она там?
Я взглянула на Веронику. Она неглубоко и часто дышала, и её пульс под моими пальцами бился, как бешеный.
— Да так же. Ничего хорошего.
— Надеюсь, у Витальки есть хотя бы основные простейшие медикаменты. Если придётся надеяться только на её собственные резервы, дело плохо, — печально сказал Эрик. — Общее психическое состояние кикиморы сильно влияет на течение кокона. А её душа просто в хлам изодрана.
Эрик немного повилял по улочкам садоводства и, наконец, остановился у давно не крашенных металлических ворот.
Я сразу же увидела Карпенко, который стал поспешно открывать створки, пропуская машину на участок. Эрик заехал, заглушил двигатель и вылез наружу.
— Виталик, иди вперёд, двери открывай! — скомандовал он и открыл мою дверь. — Лада, вылезай!
Я с трудом выбралась. Эрик волоком вытащил Веронику, подхватил её на руки и понёс в дом. Он слегка пошатывался со своей нелёгкой ношей, но шёл быстро. Рыжая кудрявая грива Вероники занавешивала его плечо и спину. Он нёс девушку бережно, стараясь не задеть за плетёную изгородь вдоль старой веранды.
Я волновалась за обоих. За Эрика, которому сейчас уж точно нельзя таскать предметы тяжелее собственного веса. И за Веронику, потому что, если с ней что-нибудь случится, Эрику будет очень-очень плохо.
Карпенко пооткрывал по пути нужные двери, Эрик пронёс Веронику через веранду в единственную комнату на первом этаже и уложил на старенький просиженный диванчик у окна.
— Виталик, есть что-нибудь из наших средств? — с надеждой спросил он у Карпенко.
— Что-то было, самая малость, конечно… Сейчас принесу.
Он принёс несколько ампул и шприцы. Эрик просмотрел этикетки, заметно расстроился.
— Из этой малости и то всего один препарат подходит, — заключил он. — Но хоть что-то. Лада, помоги.
Я встала на колени рядом с Вероникой. Ритм её дыхания стал совсем прерывистым, и всё это больше походило на панические судороги.
Я попыталась придержать Веронику, давая Эрику возможность сделать ей укол. Через несколько минут она заметно расслабилась, и я её отпустила.
— Всё плохо? — спросил Карпенко, заглядывая Эрику через плечо.
— Ну, в общем, да, — коротко отозвался Эрик. — Всё, Виталик, спасибо. Дальше я сам.
Карпенко побрёл к выходу.
Эрик придвинул к дивану стул, снял куртку и повесил её на спинку, уселся и замер, не отрывая глаз от Вероники. Я стояла рядом, Эрик меня будто и не замечал.
Через некоторое время он пощупал её пульс.
— Не вышло, — коротко выдохнул он. — Не сработало.
— Может, рано ещё?
— Нет. Эффект был, но он быстро прошёл. Сердце разгоняется снова… Ты иди, Лада.
— Так, может, помочь чем?
Он покачал головой.
Я ещё немного постояла в дверях, посмотрела на Веронику и склонившегося над ней Эрика.
— Может быть, я всё-таки останусь?
— Не надо.
Я прикрыла дверь.
Нетерпение и паника крутили меня, хотелось немедленно чем-то заняться. Но раз Эрик отказался от моей помощи, оставалось подчиниться ему.
На старой тесной дачной веранде, служившей кухней, у стола сидел грустный хозяин. В руках он вертел пустой гранёный стаканчик. Чем он был недавно наполнен, оставалось только догадываться, бутылки в обозримом пространстве видно не было.
Я попыталась прошмыгнуть мимо Карпенко на выход, но он взмахнул рукой:
— Ну, куда ты рвёшься? Дождь там пошёл. Садись.
Я вернулась и присела напротив. Смотреть на Карпенко не хотелось.
— Лада, не обижайся за старое. Поверь, ничего личного. Я был абсолютно подневольный человек…
— Да какая разница, Виталий Сергеевич?
— Вот теперь можно «Виталик».
— А теперь «Виталика» уже не хочется.
— Злопамятная ты, — фыркнул он.
— Нет. Не злопамятная. А вы зря думаете, что должностными инструкциями теперь любую подлость оправдать можно. А потом в отставке чистеньким сидеть. Рыбалка, шашлыки, старые приятели… Даже милосердие теперь можно себе позволить, потому что за это выговор по служебной линии уже не вынесут…
Карпенко в сердцах жахнул пустым стаканом по столу, едва не разбил. Очень странно, на вид вроде и не так уж пьян.
— Не герой я, это верно, — с обидой пробормотал Карпенко. — Но и не живодёр!
— А приказ Веронику пристрелить?!
Виталий покачал головой:
— Ты же знаешь, иногда это единственный выход. Обезопасить людей и избавить кикимору от бесконечной пытки… Дай-то Бог тебе, Ладка, на её месте никогда не оказаться. А окажешься — поймёшь. И её поймёшь, и меня.
— Пока я понимаю только Эрика.
— Ему повезло, — хмыкнул Карпенко. — Я вот его не понимаю. И никогда не понимал. Вижу только, что он делает то, что я никогда не сумею делать. Поэтому всегда помогал ему. Не больше, чем мог себе позволить, но помогал.
— Виталий Сергеевич, я вам не поп, а вы не на исповеди. Хватит, без толку это. Лучше выпейте ещё стаканчик, вот от этого толк будет.
— Тебе налить?
— Я водку не пью. А вы не стесняйтесь, мне всё равно.
Он встал и уже повернулся к кухонному шкафу, но тут отворилась дверь и вошёл Эрик.
— Ну, что? Как она? — тревожно спросил Карпенко.
— Умерла, — коротко ответил Эрик и, нащупав табурет, тяжело опустился на него.
Его лицо не выражало ровным счётом ничего, кроме смертельной усталости.
Карпенко протяжно матюгнулся, а потом всплеснул руками:
— Простите, ребята, но что тут ещё скажешь…
Я подошла к Эрику, положила руку на его ладонь, потёрла легонько. Обняла бы и расцеловала, крепко-крепко, но побоялась сделать больно. Неспроста же ему такую тугую повязку на шею навязали в больнице.
— Всё к тому шло… — начал Карпенко.
— Шло, не шло… Не в этом дело! — оборвал его Эрик. — В стационаре был бы шанс…
— Шанс на что? — сухо уточнил Виталий. — Ещё раз выйти из кокона вразнос?! Перестань, наконец, есть себя поедом и признай, что для этой девочки всё, что могло быть сделано, было сделано. Ты ей почти два года подарил и чуть за это жизнью не поплатился. Так что, в конце концов всё…
— Только попробуй вякнуть, что к лучшему! — оскалился Эрик, вскакивая.
— Дурак ты, Малер! — крякнул Виталий. — Сядь и успокойся! Процедуре всё равно придётся следовать, вот что я хотел сказать. Я звоню в дружину.
Глава 26
Дружинники не спешили. Машина прибыла через три часа. Хотя, куда спешить, собственно? Опоздать к мёртвому телу мало кому удавалось.
Поскольку для Марецкого вернуть Веронику было делом чести и текущим пунктиком, он приехал лично. Выглядел, правда, каким-то помятым и загнанным. Похоже, спал в дороге и никак не мог полностью проснуться.