Руки вязать лучше всего за спиной, а для этого нужно было перевернуть Веронику лицом вниз. И я просто изо всех сил дёрнула за край простыни, разворачивая её.
Вероника скатилась с диванчика и с грохотом свалилась на пол и, к счастью, лицом именно вниз. Я села не неё сверху и попыталась соединить вместе её запястья, чтобы перетянуть хомутом. Ничего не получалось. Нет, она не вырывалась, это пока были просто конвульсии, но задачу это не упрощало.
На грохот вбежали мужчины.
— Лада, какого хрена?!.. — яростно зашипел Эрик.
Но тут Вероника истошно и протяжно взвизгнула, выгибаясь, и сбросила меня с себя с такой силой, что я отлетела и хорошенько приложилась об пол.
Прежде чем её визг перешёл в вой, мужчины бросились на неё с двух сторон, и через несколько секунд Вероника была повязана по запястьям и лодыжкам сразу несколькими хомутами, а потом для верности плотно закатана в старенькое, но крепкое жаккардовое покрывало. Под голову ей Карпенко сунул слежавшуюся, но огромную по площади подушку.
Я чуть отползла и сидела на полу в сторонке, чтобы не мешать.
Вероника билась и изгибалась, колотилась головой о подушку, а пятками о доски пола, выла, хрипела и стонала. Мужчины стояли над ней в полной растерянности. Наконец, Карпенко, хмель из которого уже выдуло напрочь, очнулся и подскочил ко мне:
— Ты как, сильно ушиблась?
— Да ерунда, — я ухватилась за руку Виталия и поднялась на ноги.
Подойдя к Эрику, я встала рядом и тронула его за плечо:
— Ты говорил, тебе надо увидеть своими глазами… Вот, смотри внимательно. Это и называется чёрный кокон.
Эрик ничего не ответил, только обнял меня за плечи и притянул к себе. Потом отпустил меня и спокойно сказал:
— Идите, ребята, отсюда. Я посижу, присмотрю.
— Нет уж! — решительно возразила я. — Лично я не представляю её силы в таком состоянии, и как долго это будет продолжаться. Так что сидите-ка с ней оба на всякий случай и ещё какие-нибудь путы под рукой держите. А я сейчас попробую связаться с человеком, который может нам помочь. Он всё об этом знает.
Глава 27
Давно перевалило за полночь. Мы все сидели на веранде вокруг стола и слушали нашего гостя, который очень оперативно примчался на помощь.
Никита Корышев спокойно, очень тщательно подбирая слова, рассказал всё то же самое, о чём я пыталась поведать Эрику в кафе. Но одно дело, когда бестолковая племянница лопочет какой-то вздор, и совсем другое, когда на твоих глазах девушка только что умерла, вроде бы окончательно и бесповоротно, а через несколько часов так же бесповоротно воскресла, едва не разнеся к чертям скромный садовый домик семьи Карпенко. Как оказалось, вот в этом втором случае рассказ о тех же самых чудесах оказывает на слушателей совершенно другое впечатление. Эрик и Виталий слушали Никиту серьёзно и внимательно. Не верить его словам у них больше не было никакой разумной причины. Тем более, что между ними за столом сидела Вероника, закутанная в шерстяное одеяло. Бедняжка уже немного оправилась от приступа, сопровождавшего её воскрешение, начала соображать, но её сильно знобило, она не могла согреться, набросила одеяло даже себе на голову. Лица её было совсем не видно, только полные слёз глаза в ужасе смотрели на Корышева, пока он говорил.
— … Ну вот, что знал, рассказал, — подытожил Никита. — Спрашивайте, если что-то не поняли. А ты, рыжая, не бойся. Теперь полегче будет.
Вероника только обречённо покачала головой.
— Будет, будет, — кивнул Никита. — Я знаю, я через это прошёл. Всё прошлое, всё, что сильно болело, оно… оно как бы в архив уйдёт. Даст немного вздохнуть.
— Значит, ты несколько лет дурил дружину? — подал голос Карпенко. — И никакая у тебя не вторая группа?
— Строго говоря, да, — согласился Никита. — Не вторая. Пока у меня была реальная вторая группа, я послушно сидел в интернате, сходя с ума от скуки и безнадёги. А чёрная кикимора — она вне групп. Выход из чёрного кокона проходит через физиологические реакции, характерные для первой группы. А когда всё отбушует, владеть собой становится легче. На полное примирение с организмом требуется время, но потом можно сравнительно сносно жить. Наступление коконов становится предсказуемым, и можно так приспособиться, что даже убедить дружину, комиссию и суд, что тебе можно гулять на свободе.
— А как у тебя прошёл выход из… из чёрного кокона? — спросил Эрик.
— Рядом со мной в тот момент не оказалось таких бдительных, опытных и заботливых близких, — Никита слегка улыбнулся Веронике и стал очень серьёзным. — У меня всё было по-другому. На моих руках кровь. И много. Если можно сейчас не трогать эти подробности, я был бы очень вам признателен.
— Конечно, не будем. К чему сейчас это трогать? — согласился Эрик. — Ты скажи, Никита, я правильно понял, что все эти процессы не случайны? Нет смысла исследовать болезнь и искать естественную причину, потому что её нет?
— Верно. Причина того, что люди назвали ККМР, совсем не там, где эту причину предполагают искать. Вирусы и бактерии ни при чём. Также ни при чём излучения, плохая экология, опасная фармакология, генетические мутации…
Карпенко вскочил на ноги, стукнув кулаком по столу, а потом отфутболил табурет куда-то в сторону и прорычал:
— … а магические манипуляции и заклинания, которые производят засланцы из параллельного мира! Супер-объяснение!
Он отошёл к мойке, повернулся к нам спиной, но всё равно было слышно, как он матерится себе под нос.
— Виталик, не кипятись, — окликнул его Эрик. — Лучшего объяснения у нас, судя по всему, нет и не будет. Да, Никита?
— Ни лучшего, ни худшего, — подтвердил Корышев. — Никакого другого объяснения нет. Все, кто заболел, были в разное время подвергнуты такому воздействию. Процесс был запущен, а уж как он развивается дальше, зависит от особенностей конкретного организма. Так это и происходит, и другого объяснения я вам предложить не могу. Если слово «магия» кого-то не устраивает, придумайте другое. Магия — всего лишь способ вмешаться в ход вещей. Это лёгкое насилие над уже состоявшейся причинно-следственной связью, а не что-то противоестественное. И этим способом либо умеют пользоваться, либо не умеют. А нового на самом деле ничего нет. Давно сказано: «Мир духов рядом, дверь не заперта»…
— Угу, — саркастически усмехнулся Карпенко. — Шекспир, конечно, железное доказательство всей этой чуши…
— Это не Шекспир, — поморщился Корышев. — Впрочем, не важно… Мир духов, действительно, рядом. И дверь не заперта, но прикрыта. Пограничье — то самое связующее звено между миром духа, где живут причины, и материальным миром, где проявляются следствия…
— Мда, — задумчиво крякнул Карпенко. — От твоих, Корышев, сказок можно умом тронуться. Я вот, как солдафон в отставке, своими словами даже приблизительно не повторю всё это. Ты просто и конкретно можешь выражаться?
— Могу, — кивнул Корышев.
— Ну и скажи тогда, вот, например, Лада… Когда она была подвергнута?.. Вот этому самому… всему вашему… — вконец запутался бедный Виталик.
— Когда она была в пограничье, — Никита глянул на меня и развёл руками. — Когда Райда тебя туда отправлял, у него было такое… весьма определённое намерение. В итоге он его реализовал.
— Зачем?! И как он это сделал, что я не заметила?
Первый вопрос Никита будто бы не услышал.
— Тарк. Это всегда тарк. Рядом с тобой кто-то активировал тарк трансформации, — Никита прищёлкнул пальцами. — Ну, такой синенький, невзрачный кубик, немного перламутром поблёскивает.
Я вспомнила, как Райда держал такую штучку на ладони и нагревал, потом охлаждал и снова нагревал комнату.
— А… энергетический тарк? Малый энергетический тарк? Как он выглядит?
Никита сложил вместе большие и указательные пальцы рук в овал:
— Вот такой формы, размером от жёлудя до большого абрикоса. Малый как раз с жёлудь. Бордового цвета. Пока идёт запущенный процесс, любой тарк теряет изначальный цвет вплоть до белого.
Чёртов господин колдун… Развёл меня по полной программе. Энергетический тарк у него тоже где-то лежал под рукой. Да хоть в том же ящике комода. Этот мерзавец успел активировать оба, что-то там бормоча, а мне-то и невдомёк.
Вот что скрыл от Макса отец: откуда берутся кикиморы. Максим так же, как и все мы, долгое время думал, что ККМР вызывается неведомой объективной причиной. Но, видимо, зная о пограничье и о том, чем занимается его отец, он в конце концов догадался, в чём дело. И понял, что я стала кикиморой не по причине наследственных изменений, а потому что меня кикиморой сделали намерено. Он всё понял, мой Макс. Понял, и пошёл разбираться с виновником…
— Ну, ладно. Я, допустим, в детстве фантастику всякую читал, и, опять же допустим, начинаю тебе, Корышев, верить… — задумчиво сказал Карпенко. — Ну а ты, раз помнишь, знаешь и умеешь всё, что помнит, знает и умеет твой подселенец…
— Поправочка! — перебил его Никита. — Я знаю факты и помню события, но едва он выселяется, я мало что умею без его присутствия.
— Да и ладно, — отмахнулся Карпенко. — Вопрос о главном. Это ж получается, уйма народу заявилась сюда с карманами, набитыми этой дрянью, и лет пятнадцать, а то и больше, запускает эти ваши синенькие кубики и калечит народ по всему земному шарику?
— Да, — кивнул Никита.
— Вопрос на засыпку, Корышев: а зачем?
Никита коротко вздохнул:
— Любому разумному живому организму свойственно мечтать о бессмертии, на худой конец о продлении жизни как можно дольше. Причём никто не хочет, чтобы его триста лет возили в инвалидном кресле с искусственными органами в прицепе. Все хотят эти триста лет скакать козликом и радоваться жизни. Так вот, если не пытаться «вылечить» кикимору, не усложнять ей жизнь, не преследовать, а позволить ей жить свободно согласно её биоритмам, то со временем коконы становятся всё длиннее и длиннее, и можно обнаружить, что организм кикиморы начинает стареть куда медленнее обычного…