Я шла и шла вперёд. Из подъезда, под арку, по улице Мира, по Каменноостровскому. Прошла несколько закоулков, сворачивая то налево, то направо. Снова пошёл дождь. Я свернула в какой-то двор, заросший сорняками, прошла его наискосок, и мои джинсы сразу же стали по колени мокрыми. Села на некрашеную лавочку на разорённой детской площадке.
Люди, что же вы такие твари?.. Кто-нибудь из вас умеет быть настоящим? Столько перевёртышей и притворства мне уже не вынести.
Сначала мне показалось, что меня мутит от отчаяния и ярости. Но когда я поняла, что сколько не дыши, сколько не раскачивайся взад-вперёд на скамейке, ничего не помогает, стало ясно, что это неспроста.
Уже вторая неделя с первого кокона. Всё в пределах нормы. И тошнота лёгкая, и головокружение.
Теперь нужно вытащить телефон и позвонить. Даже если я успею всего лишь набрать Эрика и ничего не смогу сказать, он меня найдёт. Но кокон — коварная штука. И Эрик был прав: кокон на каждой стадии очень сильно зависит от психологического состояния кикиморы. И если тогда, в первый раз, мне очень быстро стало совсем не страшно, и я нежилась в руках Макса, засыпая, сейчас вторичная эйфория приняла самую извращённую форму из возможных: мне стало плевать. На всё плевать, прежде всего на себя. Что со мной будет, успею позвонить, не успею, найдут меня, не найдут, сдохну, не сдохну…
Весёлый калейдоскоп беспорядочных цветных пятен быстро превращался в грязную пелену, а потом и в чёрную пустоту. Падая со скамейки, я лишь успела заметить, как двор быстро пересекает худая длинная фигура, двигаясь в мою сторону…
Глава 33
Эрик взял меня за руку и уже третий раз за последние полчаса запустил напульсный тонометр. После того, как я вышла из кокона и бодро направилась в ванную, оказалось, что не нужно было спешить. От скачка давления закружилась голова, и я едва выбралась из душа невредимой.
— Теперь норма, — кивнул он. — Можешь вставать, но потихоньку.
Вставать мне не хотелось. Нет, ничего не болело вроде. Просто незачем было вставать.
— Пойдём, — сказал Эрик, поднимаясь с края дивана. — Вероника приготовила завтрак.
— Не хочу, спасибо.
Эрик вздохнул и сел обратно.
— Послушай меня, — начал он.
— Нет, это ты послушай, — перебила я его. — Я знаю, что надо. Просто я сейчас не хочу. Проголодаюсь — разогрею всё сама. Успокойся.
— Лада, давай я скажу, как есть, — строго проговорил Эрик, глядя мне в глаза. — Плохой был кокон.
— Совсем плохой? — уточнила я, не чувствуя на самом деле никакого любопытства.
— Ну, не так, чтобы очень, но мне не понравился.
— А что не так? Не чувствую, чтобы я помирала.
— Помирать ты не помирала, — кивнул Эрик. — Но ты плакала, Ладка. И зубами скрипела. А перед выходом… вот! — он приподнял скомканную тряпку.
— Что это?
— Покрывало. Было. А ты его — в клочки. Я очень боялся, что и выход из кокона будет жёстким. Честно говоря, удивлён, что к концу ты успокоилась. Готов был тебя запеленать.
Я молча закрыла глаза.
— Ты не волнуйся, Ладка. Я знаю, что сделать, чтобы всё подходило под третью группу. И тебе её дадут, я обещаю…
— Эрик, ты не забывай, мы родственники. Тебе нельзя заполнять на меня заключение, его не примут.
— Мой знакомый главврач из военного госпиталя напишет всё, что нужно. Я договорился. Он авторитет, его заключения наша комиссия уже без проблем принимала, — Эрик уверенно улыбнулся мне и потрепал по плечу. — Вставай, Ладка. Кое-что надо сделать через силу, потом станет легче.
— Эрик! — я резко села на кровати. — Эрик, если ты пойдёшь на подлог, это обязательно кончится бедой. Поэтому не смей!
— Чего не сметь? — удивился он.
— Ты напишешь в документах, как есть! Вторая — значит, вторая.
Эрик тяжело вздохнул-выдохнул и отчаянно рубанул воздух:
— Ладка, только вздор не городи! Я не могу допустить, чтобы Марецкий начал для тебя стандартную процедуру по инструкции!..
— Эрик, успокойся, пожалуйста. Я же сказала тебе: как будет, так и будет. Не зацикливайся на этом. Я справлюсь.
— Ты что, не понимаешь, как именно всё может повернуться дальше, если пустить всё на самотёк?! Знаешь, какой у меня сейчас ночной кошмар будет? Что ты из очередного кокона выходишь прямиком в первую группу!
— Эрик, да с чего бы мне?! Я отлично себя чувствую. Слёзы и тряпка порванная — это из-за стресса. Психанула я накануне. Я соберусь, обязательно соберусь, и уж чего-чего, а первой группы не будет, я тебе обещаю.
— Хорошо бы, если так, — невесело улыбнулся Эрик. — Только обещать не надо. Ты же знаешь, это непредсказуемо.
— Ну, ладно, я ничего не обещаю. И хорошо, я сейчас встану и позавтракаю с вами.
— Вот и умница.
— Да, я такая, — согласилась я. — Ты иди, я скоро.
— И позвони Корышеву.
— Кому?! Делать мне больше нечего!
Эрик укоризненно покачал головой:
— Это ты зря. Во-первых, человек тебя привёз, когда ты прямо на улице брякнулась. Во-вторых, он каждый день звонит и интересуется, как ты. В-третьих, что плохого он тебе сделал, что не заслужил обычной вежливой благодарности?
— Угу. Так прямо рассказала я тебе всё, что да почему. Язык у него длинный, и глаз недобрый. Достаточно? И выйди уже, наконец, дай мне одеться спокойно!
Эрик молча пожал плечами и ушёл на кухню.
Со всем этим надо было что-то делать.
Я не хотела, чтобы из-за меня случилась беда. Мы один раз уже это прошли с Вероникой, со мной такого не будет, я не могла позволить, чтобы Эрик снова себя подставлял. Ну, сляпает он мне третью группу, когда она на самом деле полноценная вторая или того хуже… И дальше-то что? Клетку мне здесь в квартире построит? Уйдёт с работы и сидеть около меня будет с наручниками?! Можно подумать, я у него одна, и не о ком ему больше думать в этой жизни.
Я переоделась и вышла на кухню.
Эрика мне не в чем было упрекнуть: несмотря на свою холостяцкую жизнь за квартирой он всегда следил хорошо и содержал в порядке. Конечно, он не драил её с утра до ночи, просто не пачкал. Некогда ему было пачкать, дома бывал недолго, разбрасывать ему было нечего, да и кулинаром он не был, так что посуды грязной не водилось.
Вроде бы, куда уж лучше. Оказалось, есть куда.
За пару недель квартира стала какой-то нездешней.
За пределами моей комнаты, в которой Веронике было запрещено проявлять инициативу, она развернулась во всю силу своего природного таланта. Всё стояло почти там же, где и прежде, но немного иначе. По-другому падал свет на знакомые с детства углы. Как-то не так лежали старые покрывала на креслах, и в другом порядке были расставлены незамысловатые сувениры на полках.
Я не протестовала, потому что возразить было нечего: стало лучше. Вероника умела из ничего сделать уютное пространство.
Было это всё, с одной стороны, хорошо. А с другой — я отчётливо почувствовала, что квартира эта больше не моя. Комната — моя, а остальное уже нет.
Готовила у нас тоже Вероника. Там, где мне нужно было подумать, настроиться, напрячься и приложить усилия, у Вероники всё получалось незаметно, быстро и так изящно, что прямо завидно.
На завтрак Вероника баловала нас не какими-то там бутербродами — хотя что может быть утром вкуснее и удобнее нормального бутерброда — а чем-нибудь горячим и сытным.
Сейчас на моей тарелке, как и на остальных, лежал солидный такой жёлтый кирпич в красную крапинку.
— Что это?
— Омлет с помидорами, — поведал Эрик с набитым ртом. — Попробуй, не пожалеешь.
Я послушно отломила вилкой кусочек.
— Ого… Вера, ты талантище. Это же нечто замечательное, особенно, если вспомнить те подошвы, которые у меня называются омлетом.
— Просто я знаю пару бабушкиных секретов, — улыбнулась она.
— Эрик, тебе повезло, — констатировала я.
— Сто процентов, — кивнул он, продолжая поглощать свой завтрак.
Я ела молча, и две нехитрые мысли поочерёдно сменяли одна другую. Первая: ну как же это невозможно вкусно. Вторая: какая разница, что есть, и есть ли вообще, совершенно всё равно.
Когда я закончила, оказалось, что с двух сторон на меня очень заинтересованно смотрят.
— Понравилось? — спросила Вероника.
— Очень, — честно ответила я.
— Я тебе запишу рецепт вместе с секретами, — улыбнулась она.
— Не надо, Вера, — буркнула я и, увидев, как у неё совсем гаснут глаза, добавила. — Да мне правда понравилось. Но ни к чему мне это теперь. Некого больше баловать.
— Ладка, куда нам сегодня сходить посоветуешь? — поспешно и бодро встрял Эрик.
— В зоопарк.
Эрик вытаращил глаза.
— В любой непонятной ситуации с досугом иди в зоопарк, — пояснила я. — Не прогадаешь.
— А что, хорошая мысль! — разошёлся Эрик. — Вероника, ты иди, займись… — он покрутил пальцами перед лицом. — … чтоб до неузнаваемости! А я посуду помою.
Вероника без особого энтузиазма, но послушно отправилась в спальню наводить макияж. Эрик проводил её взглядом, одновременно нежным и обеспокоенным, и занялся тарелками.
— Знаешь, — проговорил он задумчиво. — Всё-таки очень боюсь я её в город выводить. Даже не столько дружинников боюсь, сколько кикимор. Веру слишком много народу знает. Разве ж эта раскраска поможет, если у кого-то зрение цепкое…
— И что делать думаешь?
— Пока понятия не имею. Есть мысль куда-нибудь за город нам с ней переселиться. Мне придётся на работу мотаться дольше, но так хоть спокойнее. Вот ещё немного встряхну её, станет полегче, и тогда подумаем о переезде. Ты здесь останешься, мы там. А я то туда, то сюда, по обстоятельствам. Как-нибудь справимся…
Говорил Эрик бодро, но от его монолога у меня даже под ложечкой засосало от отчаяния. И я поняла, что настало время выполнить мой жизненный план Б.
— Эрик, мне надо съездить в штаб.
— Куда?
— Да на Черняховского.
— Зачем?
— Заявление написать.
Эрик болезненно поморщился и вопросительно уставился на меня: