— Чушь, которую ты наговорил, сделала хуже только тебе самому. Мне же на твои слова совершенно плевать. Говорил ты их или нет, я не стану смотреть на вещи иначе, чем раньше. Не парься, Корышев. Пока, удачи!
Я пошла дальше, но он снова схватил меня за руку:
— Да постой ты! Куда ты летишь?
— Хочу навестить Баринова. Он болеет.
— Болеет? Вот как… — усмехнулся Корышев. — Что ж, давай навестим его вместе.
— С этой сложнейшей задачей я справлюсь сама.
Корышев покачал головой:
— Да хватит тебе язвить. Я тоже хочу проведать своего надзирателя. Он же теперь и мой надзиратель тоже. Марецкий в своей кадровой политике не оригинален.
— Тогда вперёд, на Витебский вокзал. Баринов живёт в пригороде.
— Я в курсе, где он обитает.
— Поразительно, ты в курсе самых неожиданных вещей. Отчего так?
— Долго живу на свете, — буркнул Корышев. — А на вокзал не поедем. Вон машина моя стоит.
Я села в уже знакомую мне машину, пристегнулась и закрыла глаза, давая Корышеву понять, что ни о чём не хочу больше говорить. И он сообразил, что к чему, молчал всю дорогу.
Наконец, мы въехали в небольшой посёлок, где на одной улице чередовались громоздкие особняки и убогие неухоженные домики.
— Ты не там свернул, — подала я голос, увидев, что Корышев рулит явно не туда.
— Да что ты? — огорчился он. — Сейчас исправлюсь. Покружим немного.
— Останови, я быстрее пешком дойду.
— Ты хочешь поскорее сбежать из машины, будто бы я маньяк какой-то.
— А кто тебя знает? — фыркнула я. — Ты всё время попадаешься мне на пути, словно нарочно.
— На самом деле сегодня я действительно попался тебе нарочно, — усмехнулся он. — Эрик позвонил мне утром и…
— И что? — холодно уточнила я, представляя себе дядю в панике.
— Он просил сделать хоть что-нибудь.
— И ты не придумал ничего лучше, как сопровождать меня к Баринову? А смысл? Для очистки совести?
— Ой, совести моей уже ничего не поможет, — отмахнулся Корышев. — Ты вот скажи мне честно, зачем тебе это всё?
— Что?
Вместо ответа Корышев тяжело и сурово вздохнул.
— А что тут непонятного? Я не хочу обременять Эрика ни сейчас, ни потом.
— Представляю, как он тебе благодарен, — горько усмехнулся Никита.
— Я была бы рада жить и никого не огорчать. Но увы. Пусть Эрик огорчится, как следует, а потом махнёт на меня рукой. Пусть лучше так, чем он сделает ради меня то, о чём все потом пожалеют.
— Как легко ты идёшь на жертвы! — проворчал Корышев. — Можно подумать, у тебя не одна жизнь.
— Так не одна же. Первая уже в прошлом. Новая началась.
Никита остановил машину. Мы действительно находились на нужной улице.
— Будет только хуже, если ты сбежишь от нас, — уверенно сказал он.
— От вас? — фыркнула я. — Ничего себе самомнение! Ты-то тут причём?!
— Да ни при чём, — отмахнулся Корышев. — Какая разница?.. Ты пойми, нельзя тебе в интернат. Я там был, я видел, как это происходит и чем заканчивается.
— Никита, мне сейчас, чем хуже будет, тем лучше. Иначе меня заклинит.
— У меня тоже отбирали тех, кого я любил, — сказал он вдруг, глядя в сторону. — Разными способами. Иногда очень даже извращёнными. Так что не думай, что я не знаю, о чём говорю. Знаю. Поверь: то, что ты задумала — не выход.
— Слушай, что ты меня лечишь всё время? Я тебе кто? Сестра? Жена? Подруга?.. Ни то, ни другое, ни третье!
— Ты — очень близкий мне человек, — проговорил он серьёзно.
— А ты… Ты мне неприятен, Корышев! Может быть, ты пойдёшь своей дорогой и оставишь меня в покое, а? И давай я одна к Баринову пойду. Мы с ним всё-таки приятели…
— Этот приятель приставил к тебе соглядатая, если помнишь.
— Я всё выясню. И ты мне для этого не нужен. Испортишь всё только.
— Не испорчу, не бойся, — усмехнулся он.
— Ну, как хочешь.
Мы выбрались из машины и подошли к старенькому некрашеному, но ещё крепкому дому. Калитка была не заперта, да и на двери звонка не было видно. Я постучала.
Ответа не было.
Корышев легонько потряс дверь за ручку и тоже постучал. У него это вышло куда громче.
Дверь, наконец, отворилась. На пороге стоял руфер Ромка.
Мы с Корышевым переглянулись. Ромка густо покраснел.
— Ты что здесь делаешь? — спросила я.
— Живу я тут, — буркнул Ромка.
— У Баринова?!
— Ну, да.
— Ясно. То есть, добрых советов старших товарищей ты не слушаешь.
Он отрицательно мотнул головой:
— Неа… Но, кстати, это здорово, что вы пришли. А то я уже струхнул порядком, а что делать не знаю. И звонить кому-то Димон запрещает.
Мы прошли за Ромкой внутрь жилища.
Старый дом был построен вокруг печки. Печка в центре, а вокруг неё несколько комнат, соединённых между собой дверями или просто дверными проёмами.
В дальней комнате, где окна были наглухо закрыты ставнями, на разложенном диване, завернувшись в тонкое одеяло, выл в подушку Димка Баринов. Его крутила сильная судорога.
Я бросилась к нему, убрала прилипшие к его лицу взмокшие пряди, попыталась взглянуть в глаза.
— Дима! Посмотри на меня!
Бесполезно. Даже если он слышал вопрос, сейчас судорога была сильнее.
— Что тут творится? — резко спросил Корышев и, поняв, что обращаться к Баринову бессмысленно, повернулся к Ромке. — Чётко, быстро, только факты… Ну?!
— Кокон… — поспешно проговорил Ромка. — Димон сказал дня три-четыре. В итоге — шесть. И как вышел, вот так… Уже вторые сутки.
— Приступы часто?
— А я знаю, часто это или как? — растерялся Ромка. — По всякому. Обычно пару часов его крутит, потом немного без сил полежит, и всё снова.
Корышев взглянул на меня:
— Кажется, мы как раз вовремя.
Глава 35
Это называется неполный выход. Пограничное состояние, при котором кикимору после выхода будто бы то кидает обратно в кокон, то снова из кокона достаёт. Мозг работает с такой перегрузкой, что неизвестно, что он выкинет в следующий момент, что отключит: сердце, почки, лёгкие? Не узнаешь, пока это не произойдёт.
Может быть, Райда объяснил бы, почему это случается. Нам это пока было неизвестно. Выглядит всё так, будто иногда кому-то не везёт. Сейчас не повезло Баринову.
Корышев снял свой пижонский пиджак и засучил рукава сорочки. Вдвоём с Ромкой они попробовали переложить Баринова на спину, но скрюченное судорогой тело на спине лежать отказывалось, всё время валилось обратно. Тогда Корышев перевалил Баринова на другой бок, вытащил из его рук одеяло и просто прикрыл беднягу.
— Я знаю, что есть предписанная в этом случае последовательность применения медикаментозных средств, — проговорил Корышев. — Но что и как делать, может знать только Айболит. Боюсь, что даже если мы тут сядем над Бариновым втроём, толку не будет…
— Да, ты прав, — согласилась я. — Это может длиться бесконечно, пока организм не сломается.
Я отправила Ромку за горячей водой и полотенцами.
Когда он вышел из комнаты, Корышев сурово спросил:
— Ты знала?
— Знала что? Что Димка — кикимора? Конечно, нет.
— Что значит «конечно»? Это вовсе не само собой разумеется. Если ты знала и молчала, я не удивлюсь, это вполне объяснимо. Это даже нормально, я бы сказал…
— Никита, я не понимаю, о чём ты.
— Я о том, что это нормально, когда человек никому не выдаёт тайну друга.
— Слушай, какое тебе дело до моих тайн? В любом случае ты к ним никакого отношения не имеешь.
Корышев только вздохнул, а я продолжила:
— Ничего я не знала. Только недавно я подумала: вот служит в дружине тот самый пограничник, которого мы ищем. А они ведь там все стремятся к тому, чтобы стать кикиморами. А вдруг и он тоже кикимора. И я спрашивала Димку, получится ли у дружинника скрывать, что он кикимора. Порешили, что теоретически он может скрывать, а практически это невозможно…
— Правда, Дмитрий? — с деланым удивлением спросил Корышев. — Неужели невозможно?
Димка лежал в той же позе, но взгляд его был уже осмысленным. Приступ в очередной раз схлынул.
— Простите меня, ребята… — проговорил Баринов. — Попали вы со мной… Да и я теперь попал.
— Да мы-то что, — отмахнулся Корышев. — А вот ты попал, что есть, то есть.
— Никита, прекрати! — возмутилась я. — Ему помочь надо, а ты…
— А я что делаю?
— А ты издеваешься над ним.
— Ой, правда? — сокрушённо вздохнул Корышев. — Это по старой памяти, видимо. Старая память, она у меня дурная, всякую дрянь помнит…
— Да заткнись ты! — я подскочила к нему и изо всех сил толкнула в плечи. — Лучше уйди прочь, я одна справлюсь!
— С кем ты справишься? С ним? Да ты посмотри на него, в нём хорошо за центнер будет. Я и то его с трудом ворочаю.
— Ромка поможет.
Но Корышев покачал головой и пошёл навстречу Ромке, который тащил парящее ведро с водой и несколько старых махровых полотенец.
Намочив полотенца в горячей воде и хорошенько их отжав, Корышев откинул с Баринова одеяло. Димка вздрогнул и несмотря на своё плачевное состояние, при котором, казалось бы, уже не до приличий, явно смутился, что я вижу его в затрапезного вида труселях.
— Да ладно тебе, расслабься, — сказал Корышев миролюбиво. — Сейчас станет немного полегче, а там и Айболит приедет.
Корышев ловко обернул Баринова горячими полотенцами. Так следующий приступ можно было немного оттянуть.
Никита сел на пол, чтобы было удобнее разговаривать с больным.
— Как же ты умудрился-то так зашифроваться? — спросил он с интересом.
— Я — чёрный, — отозвался Баринов. — Если ты знаешь, что это значит. Таким, как я, проще.
— Верно. Такие, как мы, и не на такое способны, — согласился Корышев.
Баринов только усмехнулся.
— Лада, давай-ка, звони Малеру, — сказал Никита, оборачиваясь ко мне. — Без него мы не справимся. Было бы дело в рейде, забрал бы его на передержку однозначно. Его обколоть нужно и наблюдать в стационаре. Звони.
— Ребята, да не надо… — простонал Баринов, ворочаясь в мокрых полотенцах. — Я сам выберусь! Не палите меня, ребята! Вы ж понимаете, крышка мне, если правда вскроется…