— Никита, не надо искать способ меня отговорить. Ты ведь не можешь знать, что со мной происходит.
— Так расскажи, — хрипло буркнул он.
— Да я с ума схожу. По-настоящему. Я разговариваю с людьми… С тобой, например. И я слышу слова, которых ты не говорил…
— Может, говорил всё же? — Никита растерянно откашлялся.
— Да не мог ты говорить о том, о чём не знаешь и знать не должен! А я это слышу!
Он ещё раз покашлял в кулак и сказал деловито:
— Расскажу тебе сейчас одну вещь. Есть в пограничье один сложный и очень редкий тарк, называется он «тарк бессмертия» или «девять жизней»…
— Никита, не надо. Ты лучше Эрику потом расскажи. Он очень этим интересуется. А мне всё осточертело. Не могу больше об этом слышать.
— Не в самом тарке дело. Дело во мне. И я не могу больше это в себе держать, — сказал он с отчаянием.
Да ладно, что мне, трудно выслушать человека лишний раз? Поэтому я покорно кивнула:
— Хорошо, не надо держать. Давай, выкладывай.
— Тарк бессмертия создали очень давно. Бессмертие тут относительное: оживить тело этот тарк не в состоянии. Но, если с момента смерти ещё не прошло девять суток, он оставляет душу умершего человека в материальном мире или в пограничье, не даёт ей уйти за грань…
— По-моему, это не очень-то милосердно, оставлять душу неприкаянной.
— А душу неприкаянной не оставляют. Задаётся принудительное подселение, направление в один из свободных футляров. Лучше в достойный и подходящий, но в принципе любой сойдёт. Активировать тарк может кто угодно, если умеет. И сам смертельно раненый, если он в состоянии, или, допустим, его верный спутник. Там есть определённые правила составления кодового слова, всё непросто, нужно учесть уйму параметров: кого именно и как задействовать. Но сведущий человек справится… — Никита замолчал и опять о чём-то задумался.
— И к чему ты всё это мне говоришь? О чём я должна догадаться?
Никита будто не услышал моего вопроса. Он очнулся от своих раздумий и продолжил:
— Секрет этого кода хранили очень тщательно, но, когда появился риск, что он попадёт в чужие недостойные руки, его уничтожили. Остались уже изготовленные древние тарки. Время от времени они всплывают в пограничье. У семьи Райды был доступ к нескольким. Такими тарками не злоупотребляли. Например, его могли дать воину, идущему на смерть, если он был единственной опорой рода. Вот и мать Райды отдала последний тарк бессмертия, которым владела, своему сыну. Она знала, что Райда рискует и опасалась, что когда-нибудь это плохо для него закончится. Так и случилось вчера…
— Так вот к чему ты клонишь! Райда вчера умер, но он не умер?! Пришёл в тебя навечно жить?!
— Райда вчера умер, — вздохнул Никита. — Совсем, окончательно.
— Почему же он не применил этот чудесный тарк?
— Потому что тарка у него уже не было. Он его уже израсходовал, — пояснил Никита.
Я вспомнила, как умирал Райда. Как в панике орала на него Алиша. Может быть, она ожидала запланированного чуда, но услышала, что надежда её напрасна. Тогда её можно понять, в такой ситуации и не так ещё заорёшь…
— Ну, допустим. Я всё равно не понимаю, что ты хочешь мне сказать.
Никита взглянул мне в глаза и проговорил:
— Райда израсходовал тарк бессмертия для того, чтобы искупить свою вину. Это было для него очень важно. Сделал он это, как обычно, никого не предупреждая, ни с кем не советуясь и полагаясь только на собственные представления о том, как ему следует поступить… Его не волновало, малыш, как мы с тобой теперь будем с этим справляться.
Я сделала шаг назад и покачнулась. Никита рванулся и поддержал меня.
— Ты не сходишь с ума, Ладушка, — тихо сказал он прямо мне в ухо. — Это я не могу сдержать себя, когда это нужно. А потом ещё и отнекиваюсь вместо того, чтобы признаться. Я кругом виноват перед тобой, родная…
— Максим… — я зажмурилась и замотала головой, чтобы изгнать прочь эту галлюцинацию.
Он вдруг так крепко прижал меня к себе, что я задохнулась.
— Максюша, разве так бывает? — выговорила я с трудом.
— Обычно — нет, — отозвался он печально.
— Это произошло тогда?.. Когда я тебя к себе позвала?
— Да.
— Как ты мог?!.. Как ты мог молчать всё это время?
Он резко отстранил меня, я и уставилась в его измученные глаза.
— Мы все были в опасности, кто больше, кто меньше, — сказал он серьёзно. — И это продолжалось всё время, пока противостояние Райды с его противником не закончилось. Меня могли пристрелить, так же, как и Райду. В любой момент. Разве я мог допустить, чтобы ты во второй раз это пережила? Прости меня, если сможешь. Я чувствую себя совершенным ничтожеством за то, что причинил тебе…
Я закрыла ему рот ладонью:
— Всё, ни слова больше!
Он беспомощно заморгал и застыл.
Я отпустила его, отступила назад, шагнула к журнальному столику, взяла своё заявление и, сложив листок ещё раз, сунула его в задний карман джинсов.
— Лада!..
— Подожди! — я вскинула руку. — Подожди, пожалуйста! Я пока не знаю, что тебе сказать… Я даже, как называть тебя, не знаю!
Он отвернулся и горько покачал головой:
— По паспорту я — Никита Корышев.
— Догадываюсь… Разреши мне спросить!
— Конечно! — он с готовностью повернулся ко мне.
— Когда мы первый раз занимались любовью, какие наволочки были на подушках?
— Какие наволочки-подушки?! — рассмеялся Никита. — Голая металлическая сетка старой кровати! Мы бросили на неё два ватника, которые висели за печкой, и свои куртки. Но в процессе тряпки сдвинулись. У меня потом несколько дней задница была в мелкую сеточку…
Он вдруг перестал смеяться.
— Прости, пожалуйста, но мне нужно было спросить.
— Я понимаю, — кивнул он.
Я подошла к нему, взяла за руку, провела пальцами по огромной узкой ладони. Абсолютно чужая рука.
— Не может быть…
По его губам скользнула кривая горестная улыбка, и он отвёл взгляд.
— Говоришь, Райда хотел что-то там загладить? — я продолжала держать Никиту за руку.
— Забудь про него. Что сделано, то сделано. Это случилось.
— Но как же так можно? — пролепетала я, чувствуя, как разум мне отказывает. Я коснулась кончиками пальцев прохладной впалой щеки Никиты. — Кто же в состоянии это вынести?
— Видимо, я, — он снова виновато улыбнулся. — И я надеюсь, что и ты тоже. Что мы оба в состоянии.
Я провела ладонью по его лбу, брови, переносице, по губам… Он успел поцеловать мои пальцы.
— Макс… Максюша… Или Никита?
— Получается, мы оба. Я сейчас — не два разных человека в одном теле, не сиамские близнецы, каждый из которых полноценная личность. Я один, человек-сплав, — тихо сказал Никита. — Не сердись на меня. Ничего с этим не поделать.
— Боже мой, о чём ты? Сердиться?! За что?!
— За всё это.
— Это не твоя вина. Не ты всё это придумал.
Никита покачал головой:
— Я виноват в том, что… Да во всём практически. Я же понимал, я же себе твердил, что пока всё не разрешится, надо молчать. Просто быть рядом и молчать. Не показывать тебе ничего, что могло бы смутить или разбередить… Но я чёртов слабак! Я так по тебе скучаю, что раз за разом позволял себе… Вместо того, чтобы хоть как-то тебе помочь!
— Замолчи!!!
— Но это правда!
— Слушай меня, Максим! Никому и никогда я не позволю говорить о тебе несправедливую гадкую чушь! Никому, ты слышишь? Даже тебе самому!
Он закусил губы и его взгляд стал растерянным и беспомощным.
— Как скажешь, — коротко бросил он и снова закусил губы.
— Макс, по-моему, у тебя нервы ни к чёрту стали, — запинаясь, проговорила я.
— Есть немного, — кивнул он. — Но вчера ты меня особенно напугала этим своим демаршем…
— Чем?!
Он с досадой усмехнулся:
— Да отказом от опеки. Что хочешь со мной делай, Ладка, верь, не верь, но я тебя ни в какие интернаты не пущу. Сможешь ты снова полюбить меня таким, не сможешь, не знаю, не это главное. А вот глупостей я тебе делать не дам. Был бы я здоров, я бы сам тобой занялся. Но, к счастью, у тебя есть Эрик Малер. И ты останешься под опекой дяди столько, сколько это будет возможно.
Я смотрела ему в глаза, надеясь увидеть в них хоть самый лёгкий оттенок синей стали. Увы… Эти светлые глаза, чуть серебристые… Ничего общего.
Наверное, он понял, что я так настойчиво разыскиваю на его лице.
— Больно, малыш? — грустно спросил он. — Мне тоже. Но мы ведь потерпим, правда?
Макс часто так говорил. Слышать, как другой произносит такие знакомые слова, другим голосом, другими губами… Это было так странно.
Он чуть улыбнулся. И столько грусти и боли было в тёплых светлых глазах, что я не выдержала, опустила голову.
— Я ни на чём не настаиваю, малыш. Если ты не примешь меня, я пойму…
— Заткнись!!! — заорала я.
Я шагнула, взяла его лицо в ладони, он только губами шевельнул и застыл, затаив дыхание.
Здравый смысл больше не помощник. Здравый смысл теперь предатель. Он твердит, что этот совершенно другой парень, абсолютно непохожий на моего любимого человека, всего лишь помнит о нас самые интимные и трогательные моменты. Всего лишь помнит, и это не делает его Максом. Это вовсе не означает, что Макс вернулся ко мне живым, вот о чём говорит здравый смысл.
— Максюша, пожалуйста… — я крепко зажмурилась.
Я никогда не смогу забыть, как он выглядел прежде. Какова была на ощупь его кожа. Как пахла его подушка. Как он улыбался, когда был счастлив, и как хмурил брови, когда сердился. Но мало ли как человек может поменяться внешне… Иногда до неузнаваемости. Но он же всё равно остаётся собой. А тут вышло так, что душа разом поменяла пристанище, но она же осталась прежней. Значит, человек, которого я любила, снова здесь, со мной.
Я обняла Макса и без сил сползла на пол. Макс, видимо, растерялся, и подхватил меня только у самого пола, сел тут же, прижимая меня к себе.
— Максюша, я люблю тебя… Как же я тебя люблю…
Я уже не замечала цвет его глаз. Потому что этот парень смотрел на меня в точности так же, как тот, чьи глаза были цвета синей стали. Совершенно так же.