– Но есть у меня один товарищ, – вдруг прищурился Фебус. – Тот ещё авантюрист… Ему это наверняка будет интересно.
Другом Фебуса оказался мужчина по имени Конор. Отыскать его было несложно – он работал плотником, а любой свободный от работы миг просиживал в «Ветре и тростнике». Конор был известен как местный заводила: он всегда громко разговаривал, много ел и ещё больше пил, громогласно хохотал и ужасно любил петь после пары кружек глубинника. Фебуса он любил как члена собственной семьи: только он с невероятной стойкостью и искренней заинтересованностью мог слушать истории Конора до самого утра. Кабатчик же встречал его тёплым обедом и кружкой горячительного, когда тот ввязывался в очередные неприятности и получал взбучку от Сов за беспорядки на улицах. Но, несмотря на балагурство, Конор был человеком работящим и талантливым: в трезвом состоянии он пользовался у горожан большим уважением. Искусность резьбы, что он мог выполнить на раме зеркала за каких-то пару дней, дала бы фору любому столичному мастеру, а мебель его авторства можно было встретить едва ли не в каждом доме, начиная от маленькой хижины рыбака и заканчивая кельями в храме. Любовь Конора была взаимна, Фебус всегда был ему рад. И совсем не потому, что тот ежедневно оставлял в его кармане пригоршню монет. Кабатчик искренне считал его другом, готов был в случае чего подставить плечо и знал, что Конор сделает для него то же самое. Поэтому, когда Фебус предложил плотнику попытать удачу в открытии новых граней самого себя, тот согласился ещё до того, как узнал подробности. Да и они его не отпугнули: хоть Конор поначалу и подумал, что Фебус решил над ним подшутить, после встречи с Соль всё окончательно встало на свои места.
Для неспящей это был драгоценный шанс заиметь на своей стороне ещё одного союзника, для Фебуса – возможность воочию наблюдать настоящее чудо, ну а для Конора – очередное приключение, что развеет тоску устоявшейся островной жизни среди древесной стружки и унылых лиц. В качестве «маяка» плотник выбрал деревянную лошадку, а «студенческую» настойку принял с таким энтузиазмом, что Фебус даже забеспокоился. Тем не менее первая ночь Конора прошла успешно, и он, поспавший впервые за десять лет, преисполнился душевным подъёмом, какого Фебус не видел даже в самые разгульные их вечера в «Ветре и тростнике». Теперь Конор приходил в кабак не только хорошо провести время, но и за бутылкой-другой «студенческой», а также за наставлениями Соль. Она терпеливо и строго давала ему напутствия, и тот внимательно слушал, хоть и не всегда понимал её. Казалось, Конору просто нравилось спать, и возвышенные материи его не очень-то интересовали. Однако в день, когда он впервые заставил ложку, лежавшую на другом конце стола, оказаться у него в руке, его взгляд на вещи переменился. Соль была рада, что Конор наконец раскрыл своё естество, а потому её совсем не напугала женщина, одним утром появившаяся на пороге «Ветра и тростника» и попросившая «тот напиток, что помогает спать и делает сильным». Появление новых желающих поспать было лишь вопросом времени, хоть Фебус и хотел верить в обратное. Конор не стал отпираться и признался, что обмолвился парой слов о произошедшем своим особенно близким друзьям, так как не в силах молчать о чудесах, что творятся за стеной, пока они прожигают жизнь, не мысля её без морока, мрак его разбери. Так, день за днём, на пороге «Ветра и тростника» появлялись всё новые люди, насторожённо интересующиеся загадочным напитком, о котором случайно услышали, покупая хлеб на рыночной площади.
– Вы – особенные. – Соль сидела на краю стола, и десятки чёрных глаз устремили на неё свои взгляды. – То, чему вы научились, – не колдовство, которым вас пугали охайцы. Это не болезнь и не проклятие. Это ваша сущность. Это вы. Нет ничего реальнее того, что вы чувствуете, когда спит ваш разум. И никто не вправе указывать вам, как жить. Они забрали у нас сон, забрали дома и родных. Но они не смеют забрать нашу свободу.
– Точно! – послышалось из зала. – Думают, что могут нас запереть, как цирковых мартышек!
– Они хотели, чтобы мы были в безопасности, – возразила худая женщина с большими оленьими глазами. – Чтобы не уснули навсегда.
– И что, Малия? Сколько лет ты не спала? Понравилось?
– Нет. – Женщина поджала губы. – Конечно, нет. Соль права, мы должны сказать им, что хотим жить иначе. Показать, что они ошибались.
– Не выйдет, – горько усмехнулась Соль. – В последний раз, когда я попыталась, оказалась здесь. Никого не интересует, чего мы хотим.
– Да как же это… – зашептались неспящие.
– Но не унывайте! Теперь вы знаете, на что способны. Нас всё больше и больше, и скоро наши голоса зазвучат так громко, что Совам придётся прислушаться. Это вопрос времени.
Гул разросся, дрожа под сводчатым деревянным потолком. Люди спорили, сомневались, но всех их объединяло одно – искра новой жизни, что разгорелась на горизонте, как когда-то звезда бытия в руках Звёзднорождённых. Соль видела то, чего ни один салий не видел уже многие годы: надежду в их глазах. Ривер, разносившая напитки, разделалась с заказами и с улыбкой прильнула к плечу подруги.
– Даже не верится, – с придыханием прошептала она. – Соль, это ведь ты сделала! Ты изменила всё!
– Пока что я ничего не изменила, – нахмурилась Соль. – Как видишь, мы всё ещё торчим здесь. Впереди много работы.
– Я знаю, что у нас получится, – не унималась Ривер, – теперь, когда мы вместе. Скоро мы будем свободны!
– В этом можешь не сомневаться, – натянула улыбку неспящая.
Соль удивлялась, с каким восторгом Ривер говорит обо всём этом. Ей нравились революционные идеи о светлом будущем и вольной жизни, но, в отличие от подруги, Соль понимала, сколько трудностей ждёт их впереди. Теперь, когда опасения Хил сбылись и она убедилась, что всему миру наплевать на эгеров, Соль отдавала себе отчёт, что в этой войне они одни. И даже если им удастся отвоевать заслуженную свободу, это будет лишь первый выигранный бой. Однако Соль старалась не подавать виду – всем этим людям не нужна мрачная правда жизни, они и так глотнули её с лихвой. Им нужна вера, и Соль удалось подарить её хотя бы некоторым из них. Если она сдастся – всё это было зря.
– Эй, – донёсся до неё негромкий голос. Когда неспящие разошлись по домам, Соль вернулась на кухню, оставшись один на один с запахом мыльной воды и кусочками еды, прилипшими к тарелкам. Обернувшись, она увидела силуэт в зелёной рубашке, скрывающийся за горой посуды в её руках. – Поможешь или и дальше будешь болтать вместо работы?
– Сейчас моя смена, – вмешалась Ривер, бросившись к Ари, но та не позволила ей подойти.
– Я не с тобой говорю, Снежинка. Тебя дядя звал помочь во дворе, хлеб и сыр как раз привезли.
– Сегодня? Их разве не в терций доставляют?
– Ты спорить будешь или делать что велено? – Ари метнула на неё суровый взгляд, и Ривер нехотя повиновалась, вскоре исчезнув за дверью, ведущей на задний двор. Племянница кабатчика передала Соль часть тарелок, и та молча направились в кухню. Соль привыкла, что, работая с Ривер, она могла заодно поболтать о насущном, иногда вклиниваясь в её неустанное щебетание, но с Ари такой номер не пройдёт. Она не любила тратить время на пустые разговоры. Так и сейчас – она сохраняла молчание, и только шум воды и скрип чистых тарелок нарушали напряжённую тишину.
– Научи меня, – вдруг сказала Ари, и Соль даже подумала, что ей послышалось.
– Что, прости? – опешила она.
– Научи меня… тому, чему учишь их.
– Тебя? – Соль так удивилась, что сама не заметила, как уже в десятый раз протирает и без того сияющую чистотой миску.
– У тебя что, теперь и со слухом проблемы?
– Нет, мне просто казалось, что ты «в этом не участвуешь», – передразнила её Соль, припоминая категоричный ответ, который получила в самом начале.
– Слушай…
Ари вздохнула и запястьем отбросила чёрную прядь с лица, не давая мыльной воде попасть на волосы.
– Не нужно думать, что я такая уж заноза в заднице и хочу тебе палки в колёса повставлять.
– А похоже на это. – Соль скрестила руки на груди и, прислонившись к стене, выжидающе посмотрела на Ари.
– Я тоже не в восторге от этой жизни. – Её голос изменился. Она будто немного спрятала шипы, впервые на памяти Соль начав говорить как нормальный человек. Конечно, приветливости Ари всё ещё недоставало, но это было уже что-то. – И, будь моя воля, я бы не выбрала жизнь здесь. Здесь холодно, негде охотиться, а микстура – полнейшая дрянь.
– Ты любишь охоту?
– Любила… Но это не важно. Я лишь хочу сказать, что не верю, что снаружи нас встретят с распростёртыми объятиями. Тем более когда увидят, на что мы способны. Они нас боятся, вот и закрыли здесь, оправдываясь нашей безопасностью.
– Ну и что теперь, сидеть взаперти только потому, что у них кишка тонка оказаться с нами на равных?
– Нет, – вздохнула Ари. – Но и бежать отсюда – не выход. Если уж нам нигде не рады, пусть будет хоть одно место, где у нас есть кров, работа, хоть какая-то жизнь.
– И ты готова до конца своих дней позволять пичкать себя этой дрянью и соглашаться на полумеры? Ради работы за пару медяков и тёплой постели? Очень мужественно.
– Ладно, зря я это. – Ари стряхнула капли воды с побелевших пальцев и отвернулась. – Забудь.
Она впопыхах закончила работу и устремилась к выходу, отводя взгляд и надеясь избежать дальнейшего диалога, но Соль окликнула её:
– Подожди. Я не хотела к тебе цепляться. Если ты и правда хочешь, я научу тебя.
– Хочу, – решительно ответила Ари.
Глава 30Говорящая с камнями
Узнавать Ари оказалось… интересно. Соль не была в восторге от идеи лишний раз проводить время с этой мрачной девушкой, но в то же время это был шанс взглянуть на неё с новой стороны. Впервые принимая «студенческую» настойку, Ари так забавно морщилась, что Соль не могла унять хохот, чем безмерно разозлила племянницу кабатчика. Вникая в теорию осознанных сновидений, Ари, словно школьница, морщила лоб, поджимала губы и делала пометки в небольшом журнале с обложкой, украшенной сухими листьями. Теперь она казалась такой простой, понятной и совсем не страшной. За спесью и холодом скрывалась обычная девушка, которой знакомы простые страхи и тревоги. Ей не нравилось, как меняются настроения вокруг, как, слушая Соль, люди всё больше задаются вопросами свободы и равенства. Но совсем не потому, что свобода и равенство были ей чужды, – Ари боялась. Боялась, что у неё отберут то хрупкое благополучие, что воцарилось здесь, на острове. Пусть и вдали от родителей, но рядом с любимым дядей и их общим делом, в которое они без преувеличения вложили всю свою душу. Однако, несмотря на нежелание превращать «Ветер и тростник» в революционный кружок, возможность снова научиться спать манила Ари, и она не могла ей противиться. «Маяком» для неё стало небольшое зеркальце в серебряной оправе с фамильной печатью винодельни Ностеров.