«Твой сосед – эгер? Бди!»
«Сегодня не сообщишь о неспящем – завтра не проснётся твой брат!»
«Империя на страже твоего спокойствия!»
Последний плакат украшал портрет застывшего в героической позе слепого легионера с лучистым гербом Аструма во всю грудь. Отвратительно приторно и по́шло – только полный идиот купился бы на подобные псевдопатриотические уловки. Но если пропагандистская лапа добралась даже до вечно равнодушных ко всему в мире эврийских провинций, дело дрянь. Было похоже, что людей и правда запугали историей о бунте на Храмовом Острове. Что им наплели? Кровожадные эгеры поубивали всю стражу ради забавы? Неспящие годами вынашивали коварный план, как заразить всех остальных?
Путники останавливались на ночлег примерно в часе езды от встреченных по пути деревень. Так было меньше вероятности, что одинокий селянин наткнётся на них во время праздной вечерней прогулки, но всё ещё сохранялась иллюзия близости к людям. В первую ночь Тори и Соль свалились спать, даже не разведя огонь, – тогда их амбиции были велики, и они искренне верили, что справятся с дорогой за неделю, если поднажмут и не будут обращать внимания на усталость. Вскоре самоуверенности поубавилось, и движение стало чуть более размеренным. В Соль проснулась осмотрительность и строгость: каждый раз, когда они с Тори отправлялись спать, она выстраивала между ними стену из дорожных сумок и сапог. Конечно, спать рядом с дорожной обувью Виатора Рэсиса было тем ещё испытанием, но по крайней мере паршивец точно не смог бы распустить руки. Тори каждый раз встречал эту баррикаду своим фирменным «хех». В этом смешке, казалось, сочетались все доступные человеку эмоции. Он встряхивал головой, отбрасывая чёлку со лба, пожимал плечами и немного присвистывал между первой и второй «х». Эти три буквы как бы говорили: «Ну и ладно», но в то же время таили в себе куда более ёмкое: «Но вообще-то мне от тебя и не надо ничего. А если бы было надо, то я бы уже давно это получил. Ну то есть я-то в целом не против, если ты не против… Но это не значит, что мне что-то надо, ты не подумай. А вообще тоже мне! Нашлась сахарная девица. Нет, ну ты серьёзно? Сапоги? Может, сбегаем к реке, наскребём глины и насушим кирпичей, чтобы тебе спокойнее спалось? Я что, по-твоему, извращенец какой или урод? Даже если и извращенец, то не урод ведь? Не поймёшь вас, женщин, право слово. Хорошо Абео, ему и с мужиками нормально. Только он отчего-то не признаётся». Человеческое сознание поистине удивительно…
Терций выдался солнечным. Хотя Тори и не старался считать дни, Соль скрупулёзно отмечала их в дневнике. В первую очередь это было важно для дела, а помимо прочего, неспящей просто не хотелось потеряться во времени. Её забавляло сообщать о чередовании суток Тори: услышав название дня недели, он восклицал: «А я ведь мог бы быть на работе!» – и не было в мире ничего радостнее этих слов. Можно было подумать, что в прошлом в его жизни случилась каторга, а не ремесло котельщика, так сильно он восхищался возможностью ещё один день прожить, не имея ничего общего с чудовищным и антигуманистическим понятием труда. Казалось, даже перспектива быть причастным к смерти аструмской императрицы пугала его не так сильно, как вероятность однажды снова вернуться на работу.
– Знаешь, я вот подумала, – бойко проговорила Соль, покачиваясь в седле, – мы сейчас, наверное, больше свободны, чем кто-либо в этом мире.
День выдался на удивление погожим. Месяц Туманов имел обыкновение выкидывать этот фокус раз или два в самом своём начале. Он словно нарочно напоминал аструмцам, как прекрасны могут быть солнечные, почти летние, деньки, чтобы затем с ещё большей жестокостью обрушить на них морось осенних холодов. И каждый раз имперцы из центральных земель попадались на эту удочку. Тори стянул рыбацкий плащ и теперь вышагивал рядом с Золотцем в одной рубашке, стараясь не особенно размахивать руками, чтобы не демонстрировать мокрые пятна, расползающиеся в подмышках. Было весьма наивно полагать, что Соль на протяжении последних дней то и дело прикрывала нос шейным платком, надеясь спрятаться от дорожной пыли. Но жаловаться она себе не позволяла: неспящая и сама уже много дней не мылась и не могла быть уверенной, что от неё пахло лучше. Ладно, от кого угодно пахло лучше… Но, как говорится, неча на зеркало пенять.
– Думаешь? – Тори повертел в уме её смелое заявление о свободе.
– Ну да. Сам подумай: никто не знает, где мы, никто не знает, кто мы. То, что мы уже сделали, – просто кошмар, а то, что нам предстоит… – Соль было нахмурилась, но сохранила присутствие духа. – Словом, хуже уже точно не будет. А что такое свобода, если не состояние, когда тебе нечего терять?
– И то правда. Хотя у тебя есть обувь. И лошадь. А ещё кости, – вдруг вспомнил Тори. – Дорогущие!
– У моих ботинок подошва отходит, – рассмеялась Соль. – А Золотце вот-вот помрёт своей смертью. Но кости – да, тут не поспоришь. Вот закончится это всё – заложу их в ломбард и заживу!
– Если ты это сделаешь, я найду тебя и превращу твою жизнь в кошмар наяву, – пригрозил Тори.
– А чем это будет отличаться от нынешней ситуации?
– Наверное, тем, что ты сможешь пожаловаться на меня страже и тебя не повяжут первой. Ну, или сломанными ногами…
Соль расхохоталась, морща курносый нос. Солнечные лучи играли на её загорелом лице, заставляя его светиться. И всё же это не было лицо молодой беззаботной девушки: даже обретя контроль над своей болезнью, Соль уже никогда не стала бы прежней. Сторонний наблюдатель мог этого не заметить, но крошечные детали указывали на отпечаток тяжёлой скорби. Чуть припухшие уголки глаз – единственное, что выдавало тихие слёзы по ночам. Потрескавшиеся от долгой и нежеланной дороги губы. Широченная улыбка, расползающаяся, как и всегда, во всё лицо, но тут же вздрагивающая и пропадающая. Даже в моменты приступов взрывного смеха и радости от житейских мелочей Соль помнила, кто она и что её ждёт.
– Слушай, эйра Тори, – она вдруг нарушила затянувшуюся тишину. – Как думаешь… почему всё-таки принц пришёл к нам?
– Думаю, никто другой просто этого говнюка на порог не пускает. – Тори скорчил лицо в неестественной гримасе и изменил голос, вероятно, изображая какую-то женщину. – О нет, посмотрите-ка, это снова тот напыщенный петух, который выпил всё наше вино! Талий, закрывай засов и выключи свет! Он подумает, что нас нет дома, и уйдёт!
Соль снова рассмеялась, но не утратила серьёзности.
– Но если без шуток? Ладно Нат – он может рельсу в бараний рог скрутить. Но я? Не знаю, как моя сила может кого-то… убить. – Последнее слово далось ей с трудом, будто она боялась произнести его вслух. – Эйра Фебус прав: не проще ли было нанять профессионального убийцу?
– Я думаю, он тебя запомнил, – вдруг сказал Тори, почесав подбородок.
– Запомнил?
– Тогда, в госпитале. Ты была… так уверена в себе. Ты знала, чего хочешь. Такие люди могут свернуть горы. Или прихлопнуть Сиятельную – как повезёт. Убийцам платят золотом, но верность своему делу не купишь ни за какие деньги.
– Откуда ему знать, что мы просто не сбежим? Мы ведь можем сбежать. Хоть сейчас.
– Но не сбежим ведь. Думаю, дело не в твоей силе… Оно в тебе самой. Ты хочешь всё расставить по своим местам и заставить её ответить. Это самое главное.
Соль удивилась такой неожиданной проницательности. Пожалуй, она и сама об этом не думала. Когда неспящая принимала предложение принца, ею двигали ярость и обида. Теперь, немного поутихнув, они уступили место отчаянию и пустоте. И до этого момента Соль казалось, что уже ничего не сможет эту пустоту заполнить… Но что, если Тори прав? Что, если со смертью Авроры всё и правда встанет на свои места?
– Наверное. – Она слабо улыбнулась, крепче сжав поводья. – Честно говоря, мне больше всего хочется, чтобы всё это было не зря. Всё, за что мы боролись… Всё, за что боролась мама… И твой отец.
– Значит, так и будет. – Тори неожиданно хлопнул Золотце по крупу и пустился вперёд со всех ног. – Смотри! Там река!
Кобылка, как могла, прибавила шагу, едва переводя дух. Соль крепче вцепилась в седло, с трудом сохранив равновесие, и пришпорила Золотце, поражаясь, как лошади могут требоваться такие усилия, чтобы поспевать за человеком.
В низине, устланной пожухлой осенней травой, действительно блестела река. Сухие стебли скрипели и рассыпались под ногами, пока Соль и Тори добирались до воды. Неспящая не сразу нашла, куда привязать Золотце, но в итоге плюнула и просто набросила поводья на гнилую корягу. Если это создание и попытается сбежать, то боги ей в помощь. Будет чудом, если она не переломает себе ноги в процессе.
Не успела Соль обернуться – Тори уже сбросил рубашку и раскинул руки, подставляясь обжигающему солнцу. Неизменные три волосинки на груди свободолюбиво подрагивали на ветру.
– Ты что, в воду полезешь? – Неспящая скрестила руки, с неприкрытым скептицизмом рассматривая его обнажённый торс. Ей нечасто доводилось видеть голых мужчин, разве что в бане, но и там она обычно отводила глаза и старалась выбирать время, когда останутся только женщины или вовсе никого не будет. Но за такое, как правило, можно было получить нагоняй от матери: воды в бочке было не так уж и много, и выбирать не приходилось.
– А что? Погодка шепчет! – воодушевлённо заметил Тори.
– Шепчет: «Ты умрёшь от воспаления лёгких. Осень на дворе вообще-то!»
Он пропустил слова неспящей мимо ушей и бодро спустил штаны. В эту секунду глухая оборона Соль рухнула, и она непроизвольно отвернулась, прикрыв лицо рукой. Вскоре до неё донеслись уверенные шаги по шуршащей траве, и, когда Соль наконец решилась открыть глаза, бледная, словно лунный диск, задница Виатора Рэсиса промелькнула вдалеке и тут же скрылась в искристых брызгах. Тори, не раздумывая, забежал в реку и нырнул. Его не было видно около десяти секунд, и когда Соль уже начала беспокоиться, вихрастая макушка наконец показалась на приличном расстоянии от берега. Тори фыркнул и тряхнул головой, словно мокрый пёс. Торчащие уши, всклоченные мокрые волосы и по-идиотски радостный вид.