Оправдать этот термин стоит труда!
У нас есть еще квислинги, есть лавали,
А раз есть лакеи, значит, мы господа.)
Итак, господа, прошу внимания!
Я выступаю, желаньем влеком
Доказать, что все свои обещания
Я выполнил полностью и целиком.
Я покончить с Москвой обещал?
Не скрою! Я это помню сам, как сейчас.
И что ж? Посмотрите! Разве с Москвою
Навеки не кончено все для нас?
Я обещал вам твердо и честно
Из-под Сталинграда не сдвинуться с места.
Кто ж посмеет меня упрекать во лжи?
До сих пор моя армия там и лежит.
Я, кажется, чуть ли еще не вчера
(Прошу вас факт этот тоже отметить!)
Обещал, что ни Дона, ни Днепра
Я не отдам ни за что на свете.
Я построил за валом мощный вал
И гордо скажу, не вдаваясь в детали:
Ни Днепра, ни Дона я не о т д а в а л.
Да, да! Их русские с а м и в з я л и.
Я обещал уничтожить врагов.
И что же? Прошу, подсчитайте ныне,
Сколько сотен враждебных голов
Слетает за сутки в одном Берлине.
Это значит — по части тотальной войны
Я также выполню все обещанья:
Ее методы мной будут применены
Буквально тотально ко всей Германии!
Я надеюсь, что это мое заявление
Успокоит навеки немецкую нацию!
(Бурные знаки отступления,
Переходящие в прострацию.)
С. МаршакЗАКРЫТИЕ СЕЗОНА
В ноябре сезон закрыт.
Замерли курорты.
А в Крыму фашист сидит,
К берегам припертый.
Перерезали пути
Пушки да винтовки,
И фашисту не найти
Дверцы в мышеловке.
Он мечтал собрать в Крыму
Много винограда,
Но теперь уже ему
Ничего не надо.
Смотрит в даль морскую он,
Хмурый и печальный.
Для него теперь сезон
Настает купальный.
Николай БраунЭХ, ЯБЛОЧКО!
Держись, доска,
Начнем с носка —
Выходи на середину,
Наше «Яблочко»!
А вдогонку за носком
Так ударим каблучком,
Чтобы фрицам подавиться
Нашим «Яблочком»!
Эх, яблочко,
С тонкой кожею —
Уж мы фрица окунем
В воду рожею!
Эх, яблочко,
Золотой налив, —
Немцы в Балтике ныряют
Головой в залив.
Ходи, зима, ходи, лето,
Ходи, улица, —
Над Москвой летят ракеты,
Немцы жмурятся.
С наших «яблочек»
Фрицы давятся,
Наши «яблочки» бандитам,
Ох, не нравятся!
Ходит буря над горами,
Гнутся тополи, —
Скоро «Яблочко» мы грянем
В Севастополе!
В саду яблоня-цветок
На проталине,
Скоро мы с тобой, браток,
Будем в Таллине!
Эх, яблочко,
Нет румянее, —
Скоро с «Яблочком» пойдем
По Германии!
Борис ЛавреневНЕПРОЧНЫЙ ЭЛЕМЕНТ
Штурмбаннфюрер эсэсовского охранного отряда Освальд Винтертум славился среди своих коллег и подчиненных как человек, способный на всякие хитрые штуки.
Поэтому, когда в округе села Веселая Горка появился партизанский отряд деда Гаврилы и фрицы ежедневно стали списывать в убыток людей, автомашины и имущество, Винтертум поклялся перед двумя приятелями, начальниками соседних охранных отрядов, что он этого деда Гаврилу изловит и зажарит живьем.
На следующее утро на стене комендатуры появилось собственноручно написанное Винтертумом объявление:
Объявляется от немецкий командований, что личность, которая имеет изловить и доставить в живая или мертвая наличность партизана под прозыванием «дед Гавриля» осчастливливается получать от германская правительства шесть гектаров хороший земля по свой набор и наверх этого десять литров чистая водка.
— Это будет иметь действие, — глубокомысленно сказал Винтертум, читая собственное творчество.
Три дня никто не шел и не тащил за собой деда Гаврилу. Вечером четвертого дня Винтертум лег на пуховик в своей комнате, в бывшей сельской амбулатории. Подвинув к постели ночник, он углубился в чтение очередных инструкций по внедрению в население любви к Германии и заснул за этим почтенным занятием. Он проснулся от невежливого толчка в бок, протер глаза и едва не свалился с пуховика, увидев у своего ложа трех бородачей с пистолетами, направленными ему в переносицу.
— Вас ист дас? — спросил изумленный штурмбаннфюрер.
— Третий час, — в рифму ответил ему один из бородачей. — Вставай, чучело немецкое, давай знакомиться. Я дед Гаврила.
Винтертум сидел на пуховике и хлопал выпученными глазами.
— Да что ты, как будто не рад? — спросил бородач. — Вот же чудак! То объявление вешает, чтобы меня к нему доставить, а когда сам доставился, он, гляди, недоволен.
— Что вы будете с меня делать? — с трудом выговорил Винтертум, щелкнув зубами.
— А ничего, — засмеялся бородач, — просто пришли на тебя поглядеть да побалакать маленько. Это же ты сам писал? — И перед лицом Винтертума закачалось вышеуказанное объявление.
— Я писал, — скромно ответил штурманнфюрер, — капут Гитлер!
— Что Гитлер капут, это безусловно, — согласился партизан. — Но про Гитлера разговор потом. Сперва у нас с тобой отдельная беседа состоится. Садись за стол, гостем будешь.
И так как Винтертум медлил последовать приглашению, железная рука подняла его за ворот и плюхнула на табурет у стола.
— Вот, видишь, милок, — сказал дед Гаврила, — прочел я твое объявление и, прямо скажу, расстроился. До чего же вы, немцы, щедрый народ! За такую незначительную личность, как я, целых шесть гектаров отваливаете! Видать, что у вас госконтроля нет, потому так и швыряетесь. А вот насчет шнапса — это дело другое. Вот и хочу тебя, дружок, угостить. Степа, поставь их благородию шнапсу. Тринкай! Битте шнапс за наше здоровье!
— Данке, — робко произнес Винтертум, — я не любиль пить на ночь.
— Чепуха, — ответил дед Гаврила и неторопливо вытащил из кобуры пистолет. — Пей, голубок! Ночью еще способней, чем днем. Бог в темноте пьяницу не видит. Ты извини, что без закуски.
Дед еще ближе придвинул кружку и взвел курок пистолета. Услыхав этот звук, Винтертум зажмурился и поспешно опрокинул кружку в рот. Водка огнем хлынула по его телу, и он закашлялся.
— Чихни! — ласково сказал дед Гаврила, наполняя кружку опять. — Это помогает.
— Я… я больше не могу, — пролепетал штурмбаннфюрер, дрожа.
Черный кружок пистолетного дула уставился в его глаза, и голос деда Гаврилы, внезапно ставший угрожающим, загремел:
— Что? Партизанским угощением брезгуешь? Да как ты смеешь! Пей, собака!
Винтертум простонал и, закрыв глаза, выпил вторую кружку. Дед Гаврила тотчас же наполнил ее в третий раз. Изба поплыла у немца перед глазами, и дед Гаврила раздвоился.
— Пей, пей, милок! — приговаривал партизан. — Водка — чистый первач! Пей без капризу!.. А то у меня характер нетерпеливый стал.
Винтертум выпил, вдруг заклохтал, как курица, и грузно сполз под стол.
— Пущай передохнет, — сказал дед Гаврила. — Достаньте-ка, хлопцы, огурчиков, теперь мы выпьем по кружечке.
Через полчаса дед Гаврила приказал поднять Винтертума. Но тот не очнулся даже от пинка сапогом. Тогда Степа наклонился над ним и заглянул в лицо.
— Не дышит, — сказал Степа, выпрямляясь.
— Да ну? — удивился дед Гаврила. — Вот те и на! Не ожидал. Я думал малость споить его, чтоб легче было утащить его в лес, а он того-с… До чего слабая нация! Непрочный элемент! Сплошные эрзацы! Пора, ребята, до лесу! Пошли!
И, закончив надгробное слово над Винтертумом, дед Гаврила вместе с товарищами вышел из избы, и все трое растаяли в серых предрассветных сумерках.
Семен КирсановСОН ЗЛОВЕЩИЙ, ЗЕЛО ВЕЩИЙ
Под бетонным потолком,
под железным колпаком
фюрер спит в подземной спальне,
страхом скрючена рука,
острый нос на роже сальной,
под глазами два мешка,
над губой торчит щетина,
спит Адольф-полумужчина,
над Берлином бомбопад,
остальные все не спят.
Мимо спальни ходят слуги,
сообщают тихо слухи:
— Говорят… опять котел:
…Русс… до Пруссии дошел…
Говорят… Иван уже…
на германском рубеже…
…Говорят… попался Гаман…
Расстрелял сто тысяч там он.
…Как податься нам в Мадрид…
…Тише, с фюрером припадок…
Сон его теперь несладок,
он рычит, он говорит…
Фюрер спит под колпаком,
под бетонным потолком,
на лице его ожоги,
забинтованные ноги.
Фюрер мечется в постели,
он увидел вещий сон,
что два раза был расстрелян
и сто раз повешен он.
Видел он
в своем кошмаре,
что по длинному шоссе
он шагал, его по харе
били, били, били все.
Он проснулся
весь в поту
и уперся в темноту.
У дверей стоит охрана —