два эсэсовских уркана,
говорят между собой:
— Дело — дрэк, конец плохой.
— Я один замучил триста
русских пленных большевистов.
— Нас в Швейцарии найдут.
И в Испании! И тут!..
Может, фюрера угробить?
Нас помилуют, должно быть!..
Под бетонным потолком,
под железным колпаком
Гитлер пальцем карту мерит,
веки щурит, зубы щерит:
— …До границы сорок точно,
за три дня пройдут они…
Сто — по Пруссии Восточной,
тоже считанные дни…
От Варшавы
до Берлина
всей дороги половина!..
А они — идут, идут,
скоро, скоро будут тут!
Надо золото скорее
отослать за Пиренеи…
Бриллиант зашить под кожу!..
Ужас корчит злую рожу,
истекает пеной рот,
черным мучимый недугом,
слышит он — шаги за Бугом,
видит свой последний год,
чует он петлю на шее
и на набережной Шпрее
слышит голос:
— Суд идет!
Алексей ТолстойКАРТИНА
Захотела свинья ландшафт писать. Подошла к забору, в грязи обвалялась, потерлась, потом грязным боком о забор — картина и готова.
Свинья отошла, прищурилась и хрюкнула.
Тут скворец подскочил, попрыгал, попикал и говорит:
— Плохо, скучно!
— Как? — сказала свинья и насупилась, прогнала скворца.
Пришли индюшки, шейками покивали, сказали:
— Так мило, так мило!
А индюк шаркнул крыльями, надулся, даже покраснел и гаркнул:
— Какое великое произведение!..
Прибежал тощий пес, обнюхал картину, сказал:
— Недурно, с чувством, продолжайте… — И поднял заднюю ногу.
Но свинья даже и не поглядела на пса.
Она лежала на боку, слушала похвалы и похрюкивала.
В это время маляр пихнул ногой свинью и стал забор красной краской мазать…
Завизжала свинья, на скотный двор побежала:
— Пропала моя картина, замазал ее маляр краской… я не переживу горя.
— Варвары… варвары… — закурлыкал голубь.
Все на скотном дворе охали, ахали, утешали свинью, а старый бык сказал:
— Врет она… переживет.
1946—1972
Морис СлободскойПЯТНА НА МРАМОРЕ
На мраморе прекрасных зданий
Распространенней всех изданий
Повсюду вывески висят.
Мы в день по сотне их читаем,
Как книгу, улицу листаем:
Страница — дом, строка — фасад.
Но эти все произведенья
Не доставляют наслажденья.
С фасадов кто-то каждый день
Нам преподносит дребедень.
Неудержимо и упрямо,
Как резолюцию на лист,
Большими буквами на мрамор
Кладет печать канцелярист.
Ни одного простого слова,
Слова — одно страшней другого,
Родной язык давно забыт,
И незаметно, постепенно,
Покинув мраморные стены,
Слова-уроды входят в быт.
Не магазин, а «райпродбаза»,
Не масло, а «животный жир»…
От этих слов скучнеет сразу
И блекнет многоцветный мир.
Я чувствую себя паршиво —
Вопрос передо мною вдруг:
Кто шьет в артели «индпошива»:
Индус, индеец иль индюк?
Мне неуютно в ресторане.
Зашел туда — и сам не рад:
На ресторане, как на бане,
Написано: «Второй разряд».
Вино стоит в бутылке старой,
Оно, как золото, блестит.
Но от названья «стеклотара»
Меня и без вина мутит.
К тому ж невкусно мне вино,
Когда на вес идет оно.
Бокал вина за здравье дамы
Готовы поднимать всегда мы,
Но поднимать за милых дам
Нельзя, допустим, двести грамм.
Нельзя любимой в самом деле
Дарить коробку «кондизделий».
И креп-сатин — уже не креп,
Когда он назван «ширпотреб»,
Итак, я ем «мясопродукты».
Хожу обедать в «пищеблок»,
Из «Горпродторга» «сухофрукты»
Я в «жилмассив» свой приволок…
Бледнею я от возмущенья,
Я всюду вижу сокращенья,
Я начинаю горячиться.
Схожу с ума. Я сам не свой:
— Гор-чица — городская чица?
Мужской порт-ной — портовый Ной?
Кол-басник — коллективный басник?
Гор-дыня… Господи, прости!..
Нет, право, нет меня несчастней!..
Куда бежать, куда уйти?!
Слова холодные роятся,
И скрыться некуда от них,
Слова конторских калькуляций
И канцелярских накладных!
Куда деваться, я не знаю,
От изуродованных слов —
Канцпринадлежность я кусаю
И бумпродукцию бросаю,
Не дописав сатирстихов!
Я. СашинБАЛЛАДА
На восемнадцатый этаж
Поднялся репортер.
В его портфеле репортаж
О трех десятках крупных краж
И радиообзор.
Редактор, сморщив толстый нос,
Сощурив рыжий глаз,
Солидным басом произнес:
— В обзоре освещен вопрос
Неправильно у вас.
Должны заботиться о том
Издатели газет,
Чтоб был доволен мистер Гром,
Чтоб был доволен мистер Бром,
Хотя между собой ни в чем
У них согласья нет.
— Так что ж мне делать, мистер Нуль?! —
Воскликнул репортер. —
При данных трудностях смогу ль
Я выправить обзор?
— Вы молоды еще, мой друг,
Вам трудности страшны,
Но прогоните свой испуг —
Мы круг практических наук
Осваивать должны.
И мистер Нуль, со стула встав,
Продолжил не спеша:
— У кошелька строптивый нрав.
Он в мире вводит свой устав,
Все прочие круша.
А мистер Бром и мистер Гром
Имеют крупный счет,
И мы, работая пером,
Должны учесть, что всё кругом
По-ихнему течет.
Да, мистер Гром влюблен в кино,
А Бром в балет влюблен.
Один, проснувшись, пьет вино,
Другой покушать любит, но
Блюдет сухой закон.
Да, мистер Гром — с недавних пор
Франкистам друг в душе,
А Бром ему наперекор
Имел интимный разговор
С китайским атташе.
У них различие во всем,
До платья и манер,
Но оба сходятся в одном:
Не любит Гром, не любит Бром
Страну ЭсЭсЭсЭр.
И Гром и Бром событий ход
Непрочь бы повернуть.
Конечно, если взять народ,
То он совсем наоборот.
Но не в народе суть.
Так вот вам Ариадны нить —
Исправьте свой обзор.
— Теперь я знаю, как мне быть! —
Воскликнул репортер.
И он тотчас же сел за стол
И через пять минут,
Забыв про виски, про футбол
И про прекрасный дамский пол,
Пространный начал труд.
Да, это был газетный блиц —
«Москва», «Москве», «Москвой» —
Пятнадцать пакостных страниц
Невероятных небылиц,
Вранье и злобный вой.
И был доволен мистер Гром,
И был доволен мистер Бром,
Читая эту муть.
Конечно, если взять народ,
То он совсем наоборот,
Но «не в народе суть».
Илья ЭренбургПОКЛОНЕНИЕ ДОЛЛАРУ
В Америке очень много зарегистрированных культов, однако самая популярная религия — это долларопоклонничество. Доллар не только деньги, доллар — это божество, благодать, мистерия.
Художественный критик, представив мне одного молодого художника, скороговоркой произнес фамилию, зато отчеканил: «Три тысячи долларов». Желая сказать приятелю комплимент, говорят: «Вы выглядите сегодня, как миллион долларов».
Меня пригласили на обед одного прогрессивного общества. Меню было обычным: компот с майонезом, куски гигантской курицы, которая по праву может быть названа пернатым бегемотом, мороженое; запивали это ледяной водой. Самые именитые гости сидели на подмостках. Когда все проглотили мороженое, председатель ударил деревянным молотком по столу и начал говорить о преимуществах мира над войной, вернее, он читал доклад, написанный заранее; то же самое проделали четыре других оратора. Вслед за этим к микрофону подошла певица и спела сентиментальный романс. Ее сменил пастор — специалист по сбору денег. Все знают, что пасторы умеют собирать деньги куда лучше, чем инженеры, врачи или журналисты, поэтому у пасторов существует подсобный заработок — ежевечерне на различных обедах они собирают деньги то в пользу частного университета, то на поддержку китайских миссионеров, то для сирот полицейских. В тот вечер пастор собирал на «дело защиты мира»; он говорил очень громко и страстно, обильно жестикулируя. Перед ним лежал список лиц, которые заранее согласились дать кто тысячу, кто пятьсот долларов. Изобразив удивление, пастор закричал: «Мистер Смитс потрясает меня своей щедростью — только что мне сообщили, что он жертвует тысячу долларов!» Раздались дружные аплодисменты; мистер Смитс встал, кокетливо раскланялся. Потом пастор перешел к тем, кто дал по двести долларов. Девушки рыскали между столиками и собирали чеки. Когда я сказал, что у нас люди, борясь за Родину, отдавали свою жизнь с большей скромностью, чем присутствующие дают доллары, меня не поняли, и один американец участливо спросил: «Вы не больны?..» Будучи «прогрессивным», он мог отрицать все, только не доллары.
Помимо культа доллара, общераспространен культ успеха. Равно восторгаются успехами сенатора и кинозвезды, боксера и гангстера.
Конферансье в кабаре объявляет публике: «Среди нас находится известный русский писатель». Аплодисменты. Потом конферансье объявляет, что в зале другие именитые гости: сенатор, знаменитая певица и некто Девис. Чем славен этот Девис?
У него магазин электрических приборов, и он «после войны увеличил втрое свои обороты». Овация.