Любовь к рекордам. Один проповедник недавно сказал в церкви: «Особенно велик Иисус Навин, который, остановит солнце, побил этим рекорд чудес…»
Михаил ИсаковскийОПЛОШНОСТЬ
Наш колхоз по телефону
Извещал он всякий раз:
«Дескать, езжу по району,
Буду, значит, и у вас.
Надо встретиться с народом,
Разузнать про все дела.
Говорят, что много меду
Ваша пасека дала…»
Говорил он веско, четко
И кончал, бывало, так,
Что яичница и водка —
Это тоже важный факт.
Пить он мог и днем и ночью —
Не за свой, конечно, счет.
А еще любил он очень,
Чтобы был ему почет,
Чтоб у нас его встречали
Честь по чести у двора,
А как выпьет, чтоб качали
И кричали бы «ура».
Эта вещь — уж будь надежен! —
Не знакома все была.
Но одна оплошность все же
И у нас произошла.
Не смекнули мы вначале,
Не сумели оценить:
Мы качать его качали,
Но… забыли уронить!
Вл. Масс, Мих. ЧервинскийНОРМЫ ДЛЯ ПРОФОРМЫ
Ждать, казалось, бесполезно,
Мы сидим — его все нет.
Вдруг он вышел и любезно
Пригласил нас в кабинет.
Он нас принял очень мило.
Закурил, потом сказал:
— Значит, вы из «Крокодила»?
Да, знакомый мне журнал!
Вы, наверно, знать хотите,
Кто у нас передовой?
Если так, тогда берите
Сразу весь участок мой.
Все — стахановцы! Участок —
Уж поверьте — первый класс!
Повышаем норму часто
Мы и в пять и в десять раз.
Все по 1 000 процентов! —
Вот отныне наша цель.
Цифры? Это я моментом,
Дайте только взять портфель.
Вот. Прошу вас убедиться.
Землекопы. Все подряд:
Норма выработки — тридцать,
Дали — двести пятьдесят.
Или вот вам Костин — плотник.
Цифры — просто чудеса.
Замечательный работник:
Сделал норму в полчаса!
В полчаса? Вот это сроки!
Но неясно нам пока:
То ли люди так высоки,
То ли норма так низка?
Как у вас, скажите, нормы?
— Мне понятен ваш намек.
Дело в том, что до сих пор мы
Брали нормы…
— На глазок?
— Нет, зачем! Мы можем вскоре
Сверить цифры…
— У станка?
— Нет, на месте, здесь, в конторе.
Мы возьмем их…
— С потолка?
— Нет, зачем! Смотрите, кипу
Разных данных я собрал.
Мы берем в основу…
— Липу?
— Нет, не липу — матерьял!
— Матерьял научный?
— Ясно!
Всё по форме мы берем.
Арифметика прекрасно
Помогает нам во всем.
Я не первый, не последний,
Это мне не в первый раз…
Матерьял, конечно, средне-
статистический у нас.
Пять работников похуже,
Двух совсем берем плохих,
Ну и трех неважных тут же,
Этих множим на других.
Делим этих мы на этих,
Вычитаем тех из тех.
Сбросим с этих по две третьих —
Норма есть, и есть успех!
— В чем успех?
— Успехи эти
Мне нетрудно доказать:
Нашу норму даже дети
Могут перевыполнять.
В результате скажем прямо:
Учтено все до конца.
Каждый день у нас программа
Пере-выпол-няет-ся!
Наши нормы…
— Для проформы!
— Что вы!.. Мы со всех сторон…
Тут прервали разговор мы,
Чтобы сесть за фельетон.
Александр БезыменскийКИТЫ И ПЛОТВА
За многотомными спесивыми китами
Плыла литературная плотва.
Киты смотрели темными глазами
И говорили строгие слова
О том, что некогда возиться им с плотвою,
Со всякой мелочью литературных вод,
Что мелких рыб количество такое
В святилище бессмертных
не войдет.
Но вот китам
сурово разъяснили,
Что так к плотве не надо подходить,
Что лишь вчера
киты плотвою были,
Что надо им в другом работать стиле:
Плодить плотву!
Выращивать!
Любить!
…И вновь за многотомными китами
Плыла литературная плотва.
Киты смотрели томными глазами
И говорили нежные слова
О том, что надобно возиться и с плотвою,
С любою мелочью литературных вод.
Пускай живет содружество святое!
Ура-ура! Вперед-вперед-вперед!
И, чтобы ясности придать своим словам,
Плотву направили к дельфинам-
консультантам,
Которые с присущим им талантом
Хвостами шлепнули плотву по головам!
Мы молодых печатаем все шире,
Все больше к ним любви и доброты!
Но, к сожалению,
в литературном мире
Еще встречаются спесивые киты.
Илья СельвинскийБЛОХОИСКАТЕЛЬ ВАСЮК
Среди граждан Советского Союза, живущих высокими духовными интересами, есть и такой: Васюк, Николай Иваныч.
Анкетой его мы заниматься не будем, скажем только, что служит он младшим экономистом в одном из московских учреждений. Но это не главное в его жизни, и теперь вы поймете, почему нас не может интересовать такая сухая вещь, как анкета. Главное в этом человеке — неутолимая, неистребимая любовь к искусству. Точнее, к литературе. Еще точнее, к поэзии. Не успеет Васюк прийти с работы домой, как тут же садится за стол и, вдохновенно ткнув перо в чернильницу, пишет, пишет, пишет.
Какого же рода изящную словесность избрал для своего творчества живущий духовными интересами Васюк?
«Уважаемый тов. редактор!
Во вчерашнем номере Вашей газеты прочитал я стихотворение, в котором имеются следующие строки, вызывающие у массового читателя вполне закономерное недоумение:
«Высоко́, высо́ко ли
Пролетали соколы…»
Не говоря уже о том, что автор так и не ответил на им же самим поставленный вопрос, на каком именно уровне соколы пролетали, мы даже не знаем того, пролетали они «высо́ко», как говорят на севере, или же «высоко́», как произносят на юге».
Почти ежедневно в большой редакционной почте среди настоящих читательских писем, среди горячих и взволнованных откликов мы находим и корявое письмецо Васюка.
Однажды с Васюком произошел конфуз, который чуть было не выбил из-под него почву. И если этого не случилось, то исключительно благодаря твердости его характера.
В редакцию поступило очередное послание Васюка:
«Уважаемый тов. редактор!
С недоумением и даже негодованием прочитал я на страницах Вашей газеты цитату из какого-то стихотворца:
«В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я…»
Хотя буква «С» повторяется здесь дважды, но ведь звук-то ее слышится однажды! И возникает вопрос: с каким таким «винцом» недвижимо лежал незадачливый автор сих, с позволения сказать, «виршей». Стихотворца я, конечно, понимаю: стихотворцу важен гонорар. Но куда смотрит редакция? В надежде, что вы напечатаете это мое письмо.
Письма, конечно, не напечатали, и Васюк явился ко мне поплакать в жилетку:
— Вот ваши литературные нравы! Не напечатали? Ясное дело — дружки, небось, и выпивают вместе. Нет, что ни говорите, а не любят у нас самокритику.
— Вы не совсем правы, гражданин Васюк: выпивать с автором этих стихов сейчас довольно затруднительно, поскольку он все-таки, знаете, Лермонтов.
— Нет, вы серьезно?
— Могу доказать.
Я потянулся к полке за книгой.
— М-да… — разочарованно протянул Васюк, и глаза его утратили присущий им ядовитый оттенок. — М-да-а…
Я глядел на Васюка соболезнующим взглядом, но в глубине души коварно надеялся, что этот «случай с классиком» произведет на него отрезвляющее действие.
Но — увы! — я плохо знал Васюка.
— Как живете, Николай Иваныч? — спросил я его через неделю. — По-прежнему истребляете нашего брата, современника?
— Нет уж. Подымай выше. На классику перешел.
— ?!?
— Лермонтовым занимаюсь.
— Биографию, что ли?
— Подымай выше: ищу блох.
— Чего-чего?
— Блох ищу. Я имею в виду всякие словесные блошки. Извольте полюбопытствовать.
Он вынул блокнот.
— Я человек нелицеприятный. Лермонтов, не Лермонтов — меня это не интересует. Важен критический метод, ибо только он может дать явлению, так сказать, литературы подлинно объективную оценку, не зависящую от вкусовщины. Возьмем так называемого Лермонтова. Вы, конечно, согласны с тем, что «Мцыри» — одно из лучших его произведений, а бой Мцыри с барсом — одно из лучших мест этого произведения. Так вот, глядите, что вскрывает мой метод:
«То был пустыни вечный гость,
Могучий барс».
Блоха № 1. «Вечный гость»! Гость, дорогие товарищи, — это такое лицо, которое приходит на время, а ежели оно торчит у вас вечно, то это уж, извините меня, хозяин!