— Не знаю, врет шурин или нет, — говорил он, тыча вилкой в огурец, который увертывался, как живой, — а будто у некоторых писателей такой порядок: если кто долго не работает, сейчас дают аванс. Он опять не работает, ему еще аванс, и так, пока не помрет. А вот я не выйди утром с метлой…
— Труд писателя нужно понимать и уважать, — внушительно сказал Синицын, опечаленный тем, что читательское благоговение страдает от досужих толков.
Выпив еще стакан пива, он уже хотел было прощаться, но тут дверь открылась и… «вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос», — оторопев, подумал Синицын гекзаметром и поправил галстук.
Младая Эос вежливо поклонилась, бросила ледяной взгляд на пивные бутылки и, сняв берет, села к столу.
«Какие же, однако, розы цветут в этих руинах!» — восторгался про себя писатель. Дворник было засновал, стуча тарелками, но будущая певица сказала равнодушно и чеканно:
— Ты, папа, в принципе правильно решаешь поставленные перед тобой хозяйственные задачи. Но, отметив твою высокую активность, проведенную тобой значительную работу по подготовке данного обеда и проявленную при этом заботу о высоком качестве такового, я тем не менее намерена ликвидировать его скоростными методами ввиду того, что мой лимит времени резко ограничен.
«Что она говорит?! — ужаснулся про себя писатель. — Кошмар, бред какой-то!»
— Вы, кажется, учитесь петь? — попытался он перевести разговор. — Прекрасное искусство!
— Учусь, — охотно отозвалась девушка. — Стараюсь ударно и интенсивно осваивать существующие учебные программы. Но для того, чтоб закрепить успехи, достигнутые в этом сезоне, и, не снижая темпов, напряженно бороться за дальнейший подъем, я должна проанализировать и продуктивно использовать как опыт лучших мастеров отечественной вокальной культуры, так и…
— Маргарита, ты пообедай, — вмешался дворник, испуганно глядя на дочь.
— Папа, не подменяй администрированием принцип, — поморщилась девушка. — Впрочем, для того, чтобы развить и поддержать твою инициативу, я пока выпью чаю.
С безграничным изумлением слушал Синицын молодое, милое существо.
— Вы как-то странно говорите, — мягко заметил он. — С кем вам, простите, приходится общаться, если ваша разговорная речь стала такой, еще раз простите, ради бога, стандартной, сухой, нищен… гм… я бы сказал, бедноватой?
— Да видите ли… — Девушка чуть-чуть задумалась. — Мы, студенты, народ молодой, восприимчивый. Прочтешь какую-нибудь книгу и долго думаешь о ней. Вот я прочитала роман Николая Синицына «Тупик» и невольно подражаю тому, как говорят его герои. Вы знаете этот роман?
— Я?.. Знаком… Э-э… в общих чертах…
— Вот, послушайте. — Она взяла с полки книгу. — Я прочту отрывок из главы, которая называется «Шестое чувство». Героиня романа, зоохирург, прощается со своим женихом. Он едет на новостройку, а она не хочет бросить институт, где ведет научную работу. Словом, разлука влюбленных.
«Вера перестала анатомировать лягушку.
— Мой лимит времени резко ограничен, — сказала она Сергею, машинально вертевшему в руках портсигар. — Ты едешь сквозным или транзитом?
— Транзитом, — ответил Сергей. — Твое решение бесповоротно?
— Да. — Вера медленно вытирала ланцет. — Я приняла это решение, достаточно проверив материал, обосновывающий правильность моего выбора. Я не могу заморозить мои научные опыты, занимаясь разработкой только теоретических проблем. А распыленность семьи, как правило, дает отрицательные результаты.
Сергей машинально повертел в руках лягушиную лапку.
— Учти, что я тебя люблю.
— Учту, — отозвалась Вера.
— Когда ты учтешь?
— Учту тогда, когда произведу детальный анализ всего комплекса моих чувств к тебе.
За окном гудели провода. Каким-то шестым, а может быть, седьмым или восьмым чувством Сергей понял, что еще не все потеряно.
Машинально повертев в руках абажур от лампы, он бодро направился к выходу.
— Счастливый путь! — говорила Вера, провожая его до двери. — Обобщай и распространяй опыт передовиков стройки. Не подменяй принцип мелочным администрированием. Участвуй, Сережа, в художественной самодеятельности. Пиши мне не кампанейски, а систематически, это явится основным вкладом в дело улучшения наших отношений и поможет ликвидировать кризисную ситуацию скоростными методами.
Сергей машинально…» Вам жарко?
Это уже относилось к гостю, усиленно вытиравшему взмокшим платком лоб и шею.
— Ничего…
— Ну, скажите на милость, где писатель выискал такую молодежь, где он услышал такой язык?
— Говорят, — пробормотал Синицын, откашлявшись, — будто автор собирается переделывать свой роман.
— А пусть он бросит его в печку, — предложил дворник. — Мне шурин рассказывал, не знаю, врет или нет, что будто у них в писательском доме всем жильцам велели писать понятно и народный язык изучать. Вызывает это один ихний жилец шурина к себе домой. Ну, угостил, конечно. А ну-ка, говорит, Кузя, ты же сам родом деревенский; вот давай сделаем маленький — как это он назвал? — тренинг, что ли… Побалакаем, говорит, покалякаем, погутарим с тобой, по-сельскому, по-деревенскому. Ну, шурин застеснялся… Вы уже уходите?
— Милости просим, навещайте нас, — сказали в один голос дворник и его дочь.
Когда гость ушел, она долго смеялась:
— Знаешь папа, ведь это был Синицын; я его сразу узнала!
— Экая жалость! — огорчился дворник. — Не придет он теперь. Обиделся.
Но Синицын пришел на другой же день. И у него с дворником и его дочерью завязалась дружба. Говорят, что он отказался от мысли переделать свой роман и пишет новый: «Прощай, тупик!».
Мих. ЗощенкоДЖЕНТЛЬМЕНСКИЕ НРАВЫ
Дрю Пирсон заслуживает того, чтобы его знали. Тем более что там, у себя в США, это довольно-таки крупная личность, согретая лучами сомнительной славы.
В двух словах расскажем, что он собой представляет. Это журналист. Ближайший сотрудник газеты «Дейли миррор». Видный радиокомментатор и радиообозреватель.
Политическая физиономия его лишена полутонов. Его собрат по перу, некто Роберт Аллен, так охарактеризовал Пирсона: «Среди представителей печати Дрю является самым ярым сторонником программы справедливого курса».
А так как в Америке «справедливым курсом» официально называют курс нынешнего правительства, то (в переводе с английского) получается, что Пирсон является ярым сторонником и поджигателем новой мировой войны. И общеизвестно, что эту свою линию он ведет систематически и неуклонно.
Свою карьеру Пирсон начал довольно оригинально. На поприще журналистики он избрал также и обличительный жанр. Он разоблачал видных деятелей США. Описывал скандалы из их личной жизни и всякого рода аферы этих власть имущих людей.
Конечно, особого вреда (кроме беспокойства) видным деятелям он не причинял, тем не менее в журналистике он занял позицию обличителя.
Однако, «бичуя» пороки и «вскрывая» язвы, Дрю Пирсон отнюдь не стремился к уничтожению их. Напротив, как раз на обилии пороков он строил свой «маленький бизнес». Нарывы и язвы помогали ему «делать деньги». Зачем же уничтожать то, что приносит благо? Абсурд с коммерческой точки зрения.
Такая маскировка под благородного обличителя приносила Пирсону добавочные доходы и выгоды. Обывателям нравились его скандальные статейки с благородной моралью. Спрос на его продукцию возрастал. И Пирсон стал богатеть. Его заработок достиг 300 тысяч долларов в год.
Это уже были те приличные деньги, которые открывали двери в высшие сферы.
Правда, о Пирсоне отзывались кисло. Нередко добавляли к его пресветлому имени колкие эпитеты, например: «лживый дегенерат», «продажная свинья». Но это не меняло дела, и Пирсон со своими распухшими карманами поднимался все выше и выше по ступеням капиталистической лестницы.
И наконец исполнилась мечта его жизни: его стали приглашать в лучшие американские дома на званые обеды и балы.
На одном таком званом обеде случилось происшествие, которое увенчало Дрю Пирсона неувядаемой славой.
Однако скажем несколько слов о том, что случилось до званого обеда.
Незадолго до этого пышного события мистер Пирсон имел неосторожность коснуться своим нержавеющим пером сенатора Джо Маккарти — бешеного сторонника всего реакционного и фашистского.
Конечно, Пирсон знал, с кем он имеет дело, но он, так сказать, недоучел некоторые душевные свойства сенатора. Это только потом, по окончании всей истории, Пирсон (в своем заявлении, поданном в суд) охарактеризовал сенатора Маккарти как человека «с жульническими манерами гангстера».
А до этого Пирсон, не ожидая никаких бед, задел сенатора в своем выступлении, уличая его в каких-то неблаговидных поступках.
Обвинения были близки к истине. Сенатор Маккарти пришел в неописуемую ярость и решил при случае рассчитаться «с этим дегенератом Пирсоном».
Такой случай вскоре представился.
Журнал «Тайм» игриво сообщает, что «в столице США имеют привычку забавляться: приглашают на званые обеды заядлых врагов и затем потешаются теми скандалами, которые возникают в результате этих встреч».
Так произошло и тут. Некая представительница высших сфер, Луиза Штейман, желая повеселить своих гостей, пригласила на обед сенатора Джо Маккарти и журналиста Пирсона.
Враги столкнулись почти что сразу, еще не успев, так сказать, вкусить обеда. Сенатор Маккарти, узрев среди гостей журналиста, с яростью тигра кинулся на него.
Солидная газета «Вашингтон пост» не без удовольствия сообщает, что «сенатор Маккарти схватил Пирсона за шиворот и, ударив по животу, причинил ему боль».
Журнал «Тайм» описывает эту дикую сцену более подробно:
«Схватив Пирсона за шиворот, сенатор потащил его за собой. Затем, ударив ладонью по лицу, сбил его с ног. А когда Пирсон поднимался с пола, сенатор дважды ударил его ногой по животу».