Вот взобраться бы сейчас на эти плечи да поездить, как бывало, по комнатам, доставая пальцами то округлое медное лицо барометра, то часы.
Но теперь этого делать нельзя: папа тоже стал вечно занятым и сердитым.
— Пап, а пап!.. Почему ты шляпу режешь? — спрашивает Витенька.
Папа нехотя поворачивает голову, не сразу отрывая глаза от своего рукоделья, скупо улыбается:
— Это ты, шалун? Мешать пришел? Я, братец ты мой, Аленушке нашей тапочки выкраиваю. Будет скоро по комнаткам чапать: чап, чап!
— Пап, а пап!.. А почему это мой зайчик на Володькину Альфу похож? — несмело трется о кресло Витенька.
— А я почем знаю! Рисовать, значит, не умеешь. Другого нарисуй, — скороговоркой выпаливает папа.
— А ты покажи, как…
— Как, как! Маленький, что ли? Иди! — строго бросает папа, локтем отталкивая Витеньку к двери.
Мальчик робко пятится назад, комкает свой рисунок и плетется в кухню.
Мама, чистенькая, сияющая, в беленьком кружевном фартуке, стоит у плиты и спокойно помешивает манную кашку. Она долго не замечает Витеньку, пока наконец не наступает ему на ножку.
— Ты что, мамуха! — вскрикивает Витенька.
— Это ты бродишь, большун? Ну, чего тебе?
— Мам!.. Мамочка! А почему… почему…
— Ну, вот, започемучкал! — нервно обрывает мама. — Вон какой верзилушка вырос, через два года в школу пойдешь, а все почемучкаешь!
— Я спросить хочу: почему тетю Маришу каучуконосом зовут? — обидчиво заканчивает Витенька.
— Кто зовет?
— Мальчишки.
— Дураки твои мальчишки.
— А Вовка говорит, потому, что она туфли на толстой резине носит.
— Ну, ладно, марш к своему Вовке! Займись чем-нибудь!
Витенька мрачнеет, спотыкается о порог и идет в спальню.
Аленка спит. Окна зашторены. Оставлена лишь узенькая щелочка, сквозь которую падает веселый пучок солнечных лучей. Тетя Мариша на цыпочках ходит вокруг кроватки, то и дело поправляя узорчатую кисею.
— Тсс! — шипит она по-гусиному, заметив Витеньку. — Ты зачем сюда?
— Не бойтесь, не трону, — шепчет Витенька.
Растопырив руки, тетя Мариша, как привидение, движется на него, намереваясь выдворить из спальни.
Но Витеньке удается юркнуть в сторону. Под руки попадается красивая рубчатая ваза для цветов. Он хватает ее, приставляет к глазам и, озоруя, смотрит на золотистый солнечный ручей, который струится из-за зеленой шторы. Грани ярко отсвечивают полированным серебром, и по стенам проворно бегают разноцветные «зайчики».
— Сейчас же поставь! Это хрусталь! Понимаешь, голова садовая: хру-сталь! — испуганно лепечет тетя Мариша.
— А почему он не хрустит?
— Кокнешь, вот и захрустит! Поставь! Такой большой, а озоруешь! Кыш!
С минуту Витенька недвижно стоит в полуосвещенном коридоре, затем, пораздумав о своем горестном одиночестве, уходит на улицу.
Уже за полдень. Огромное бронзовое солнце вот-вот коснется крыши семиэтажного дома, который высится напротив угловатым сундуком. Следом за солнечным колесом ползет рыжебокая туча, похожая на медведя.
— Витька! Давай в медяки! — кричит смуглолицый Володька, выскочивший из-за угла.
— У меня нет копеек…
— А у матери в сумке? Эх, ты, разиня!.. Ну, ладно. Давай на щелчки. Будешь?
— Буду, — соглашается Витенька.
Он неумело бросает о стенку желтенькую монетку, тщетно пытается дотянуться пухлой ладошкой до другой такой же монетки, лежащей на песке, и покорно подставляет противнику свой лоб.
Володька бьет с азартом, невзирая на возраст случайно подвернувшегося партнера, смачивает слюной палец, которым лепит щелчки, злорадно улыбается.
— Больно же! — крутит головой Витенька.
— Ничего, закаляйся!..
— Эй, ты, ангел! За что мальчонку истязаешь? — слышится из подъезда басовитый окрик Егора Денисовича.
Володька, испуганно оглянувшись на дворника, хватает пятаки и исчезает за изгородью.
Егор Денисович парусиновым фартуком сметает край скамейки, чинно усаживается и достает из кармана горсть земляных орехов, похожих на маленькие кувшинчики.
— Милости прошу к нашему шалашу! — зовет он Витеньку. — Иди, фисташками ядреными угощу! Сладкие, как горох.
Витенька, обрадовавшись ласковому слову, стремглав летит к Егору Денисовичу, которого он долгое время считал настоящим дедом-морозом, усаживается рядышком на чистое местечко, и они долго грызут орехи, молча наблюдая жизнь городской улицы. Мимо один за другим гуськом проходят трамваи.
— Дедушка Егор, а почему трамвай едет? Без лошадей, а едет? — любопытствует Витенька, пытливо заглядывая в добрые глаза Егора Денисовича.
— Почему?.. Очень просто, мил человек: прет по рельсам, да и шабаш, — сбивчиво отвечает старик.
— А почему прет?
— Вот чудак человек!.. Видишь вон тот железный ящик? У вожатого под рукой?.. Вот в нем махонький такой чертик сидит, горбатенький, с железными ножками…
— Ишь ты! — всерьез восхищается Витенька.
— Чиркает этот чертик ножками по шестеренке, а она, шельма, крутится. Слышишь, как дребезжит?
Повеяло прохладой. Туча закрыла уже полнеба и крутым козырьком свисает над частоколом антенн. В отдалении слышится глухая барабанная дробь грома.
— Дедушка, что это? Почему гремит? — боязливо ежится Витенька, вплотную пододвигаясь к Егору Денисовичу.
— Старые люди говорят, будто Илья-пророк на огненной колеснице по небу катается. По-теперешнему: в командировку едет, — смеется старик. Сощурив по-степному глаза и склонив набок волосатую голову, он долго озирает окрестности и сообщает: — Будем сматываться, сынок! Сейчас этот Илья таким дождиком хлестанет, держись только! Вот как я из шланга. Давай провожу тебя, сердечный…
Он осторожно берет Витеньку на руки и несет через весь двор в крайнее парадное. Асфальт пятнают первые крупные капли дождя.
— Опять «сироту» нянчили, Егор Денисович? — слышится шутливый голос лифтерши.
— Приходится, милая…
Проводив Витеньку и осмотревшись вокруг, Егор Денисович поясняет полушепотком:
— Вот, скажи на милость, семья! У Кравцовых четверо, и каждому из них мать с отцом уделяют внимание. А этим Аленка весь свет загородила. И люди вроде неглупые: он в институте работает.
В прихожей унылая тишина. Все в детской: Аленка проснулась. Мама бежит за чем-то в кухню и натыкается на Витеньку.
— Ах, Витенька! Ты ведь еще не ужинал… Ну-ка за стол быстренько!
Витенька долго жует сухие, словно деревянные, коржики, пьет молоко и таинственно сообщает маме:
— А в трамвае чертик сидит. Малюсенький такой, ножки железные…
— Что ты мелешь! Какой чертик?
— Честное слово, сидит!.. А по облакам, знаешь, кто гремит? Дедушка один на пожарной машине. Он и дождик делает…
— Перестань! Кто тебя научил этой чепухе? Мал еще про такие дела рассуждать!
Витенька идет к своей кроватке, но на ней целая гора Аленкиных кукол, медвежат и погремушек. Подушки нет, ватная перинка взбита комом. Осмотревшись вокруг, Витенька одиноко садится в кресло и, запрокинув голову, долго смотрит на потолок. Смотрит и мечтает: хорошо бы позвать сейчас дедушку Егора. Он бы и сказочку рассказал и смешной прибауткой порадовал.
Из смежной комнаты доносится монотонная восторженная воркотня, которая быстро убаюкивает Витеньку.
И видится ему широкая, как поле, улица, выстланная рыхлыми облаками. По облакам, словно по вате, степенно расхаживает дедушка Егор. Из прозрачного шланга, который он держит над головой, радужно бьет дождевой фонтан. Крупные, как орех, капли с ветром залетают в открытое окно и падают на Аленку, на маму, на тетю Маришу. А они спят, как ни в чем не бывало. Витенька, не раздумывая, вскакивает на подоконник и закрывает окно.
Над самым ухом слышится треск грома, и мальчик испуганно открывает глаза. Оказывается, мама свалила нечаянно железный тазик.
— Мамочка! Мама! Позови сюда дедушку Егора!.. Позови его! — взволнованно упрашивает Витенька.
— Что ты, мальчик! Зачем он тебе? — слышится из полумрака.
— Пускай он… мою постельку… разберет.
Мама зажигает свет, видит сына, уснувшего в кресле, ворох игрушек на взбитой постели, и краска стыда ощутимо заливает ее щеки.
Михаил ЭдельЗЕМЛЯК
Должно же было случиться, что вновь назначенный директор завода Алексей Алексеевич Полуэктов оказался земляком и другом юности экономиста производственного отдела Клещикова!
Об этом экономист доверительно сообщил своему начальнику, тихому и аккуратному Виталию Борисовичу.
— Алексей без моего совета шагу не делал. Какой был умница! Смешно вспомнить, но Алеша Полуэктов обожал парную баню и ледяной квас. Вы поверите?
Однако это сообщение не очень потрясло Виталия Борисовича.
Начальник неопределенно кивнул головой, пригладил пробор на седой голове, снял телефонную трубку и как ни в чем не бывало стал разговаривать по телефону.
«Старый сухарь! Никаких чувств! — подумал Клещиков. — Чудак! В самом деле, не каждый же день директором завода оказывается твой старый друг и товарищ!»
В коридоре заводоуправления Клещиков наткнулся на завхоза, пугливого и суетливого Келейкина.
— Сильвестр Петрович! — поманил Клещиков завхоза. — Я вам желаю добра. Стройте немедленно персональную баню для нового директора. Алексей Алексеевич — мой друг с малых лет. Также советую подыскать специалиста по квасу. Действуйте. Не задавайте мне лишних вопросов! Потом будете благодарить.
Оставив завхоза осмысливать новую задачу, Клещиков помчался дальше. Калькуляцию и расчеты стоимости круглой и листовой стали экономист оставил в покое. Не до этого. Взыграли мечты. Давние, глубоко затаенные… Клещиков стал горд и рассеян.
Чтобы помочь своему подчиненному привести себя в чувство, тихий Виталий Борисович объявил ему выговор с предупреждением за необоснованное повышение стоимости рессорной стали в квартальном отчете.
— В такое время и такое взыскание! — воскликнул экономист. — Посмотрим!..