— Поняла! — отозвалась сонным голосом Агафья. — Ложись уж…
Утром Потап проснулся с головной болью.
— Эх, елки зеленые!.. — пробормотал он, почесывая затылок. — Здорово, видать, вчера у кума урезали. Гришутка, а где мамка?
— В Совет ушедши, — ответил парнишка. — Корове замесила, печку истопила и ушла. А завтрак тебе бабка подаст.
Потап уже собирался снова завалиться спать, но в избу вошел десятник с палкой и сказал:
— Иди в Совет, Потап, тебя председатель требует!
— Какой председатель? — с недоумением взглянул на него Потап.
— Товарищ Агафья Лушкина, вот какой.
— Да это ж моя баба! — ухмыльнулся Потап.
— Это нам известно, — сказал десятник, — а, промежду прочим, требует тебя — и весь сказ. А наше дело подначальное.
Потап, ухмыляясь, надел шапку и пошел с десятником.
Когда он вошел в Совет, улыбка сбежала с его лица и глаза пугливо замигали. У дверей толпились десятники, за столом сидела Агафья, а перед ней стоял навытяжку Евсей Пузин. В стороне на полу валялся самогонный аппарат. Агафья строго внушала Пузину:
— И довольно даже стыдно, гражданин Пузин, займаться этакими делами. Чичас отправлю тебя вместе с плепаратом в волость для составления протоколу. А теперь иди сюда ты, товарищ Потап. Как мне известно, что ты имеешь приверженность к самогону, то ставлю тебе тюльтимат, чтобы, значит, с этого текущего момента никаких самогонов! А за то, что ты вчера был выпивши, назначаю тебе первую очередную подводу.
— Агаша… ты постой, Агаша, — робко заговорил Потап.
— Никакой тут для тебя нет Агаши! — резко оборвала его Агафья. — Твоя Агаша у тебя в избе. А здесь председатель. Понял? Можешь увольняться домой!
Потап вышел из Совета, бормоча себе под нос:
— Ну и дела!..
Вечером, когда Агафья вернулась из Совета, он подошел к ней и заискивающим тоном заговорил:
— А знаешь, Агаша, меня седни председатель вызывал в Совет.
— Да ну? — удивилась Агафья.
— Вызывал, верно говорю. И в первую очередную подводу назначил. А лошаденка-то у нас, сама знаешь, прицапывает на правую переднюю. Беда, да и только!
— Ну, ладно, я попрошу председателя, чтобы снял с тебя первый черед, — усмехнулась Агафья.
Потап развеселился.
Мих. КозыревЩЕТКА
Пелагея Тыркова, натирая мочалкой пол того учреждения, в котором она служила уборщицей, сказала находившемуся здесь сторожу:
— Хоть бы щетку купили, позаботились. Только зря спину гнешь! То ли дело со щеткой!
— Дура ты, — покровительственно ответил сторож. — Сказала бы коменданту — давно бы купили…
Утром Пелагея встретила помощника коменданта.
— Щетку бы мне купили, — неуверенно сказала она.
— Какую щетку?
— Поты мыть… Жесткие такие щетки есть… На палке…
«Что за щетка такая полы мыть? — подумал помощник коменданта. — Ну, я понимаю — швабра. Ну — метла… А то что выдумала — щетку!»
— Щетка — дело небольшое, — ответил он. — Только я за свой страх не могу. А вдруг отвечать придется? Спроси у коменданта!
Комендант выслушал Пелагею очень внимательно.
— Щетка? — переспросил он. — Вот хорошо! Надо купить…
— Купите, товарищ комендант… Невелик расход…
— Ну, конечно, куплю… Гм… Только вот что: напишите мне бумажку, что, мол, нужна щетка… Порядок все-таки…
Бумажку написал сам комендант, а Пелагея только расписалась под ней крупными корявыми буквами и ушла.
Комендант отложил бумажку на край стола и задумался.
«Щетка, — подумал он. — Какой же это расход? Домоуправления? Нет! Пелагея моет прихожую и полы в канцелярии… Значит, это канцелярский расход… А к тому же пол будто бы относится к самому дому и, следовательно, в моем ведении… Нет, этот вопрос необходимо согласовать, — решил он. — Произведешь расход, а его и не утвердят, и тебе же нагорит. Тем более, нет у меня такой ассигновки — на щетки…»
Он взял бумажку и побежал к управделами. Управдел брезгливо прикоснулся к бумажке:
— Уборщица? Сама написала? Я всегда говорил, что надо будить инициативу! Я это в докладе поставлю… «Даже уборщицы начинают понимать, что они работают в Советской стране… Каждая кухарка…»
Управдел взял перо, и оно быстро запрыгало по бумаге.
— А как же со щеткой? — спросил комендант.
— Что? Щетка? — удивился управдел. — Щетка — расход, а я расходных документов не подписываю… И вообще не могу взять на свою ответственность… Сходите к бухгалтеру…
Бухгалтер достал смету и долго искал соответствующую графу.
— Не предусмотрено, — ответил он, передавая бумажку коменданту.
— Пустяк, подпишите — и все, — ответил комендант.
— А если пустяк, так подпишите вы… Зачем я отвечать буду?
Комендант замялся.
— Не знаю… Как же я сам… Ответственность все-таки…
— А, ответственность, так и я не хочу отвечать… Из-за какой-то там щетки… Ну, ладно, доложу заведующему…
Заведующий только что окончил весьма неприятный разговор по телефону и был расстроен.
— Щетка? Накладной расход? — спросил он.
— Пустяк… Полтинник какой-нибудь…
— Сегодня щетка, завтра щетка, а послезавтра пылесос потребуется… А полтинник или рубль — значения не имеет. Важен принцип… Впрочем, — закончил он, — я этот вопрос в общем масштабе на коллегии поставлю… Пусть она отвечает…
И, свалив с себя ответственность, успокоился.
Вопрос о щетке быстро пошел по инстанциям. Коллегия, наткнувшись на этот вопрос, даже не читая, отложила его:
— Связано с денежными ассигнованиями… Не предусмотрено сметой. Доложить в наркомат.
Вместе с другими бумажка, подписанная Пелагеей, поехала в наркомат. Теперь это была уже не бумажка, а целый вопрос: «Об изменении сметного расписания расходов в связи…» С чем в связи — неинтересно. Вероятно, в связи со щеткой.
— Ну, и головотяпы же, — сказали в наркомате. — Беспокоят такими пустяками… Сколько денег на переписку ухлопали…
И «вопрос об изменении сметного расписания…» прибыл в учреждение с таким ответом:
«Делаем вам выговор за непроизводительную трату… Надеемся, что впредь… В то время, когда борьба с бюрократизмом…»
Одним словом, в ответе было все, что полагается.
Пелагея долго ждала ответа на свое заявление и наконец не вытерпела, спросила у коменданта:
— Щетка-то как же? Забыли?
— Забудешь ее, — злобно ответил комендант. — Целый скандал с этой щеткой! Выговор за нее получили!.. А тут еще покупай! Уходите вы с глаз долой со своей щеткой!
И. АбрамскийВСЕ В ПОРЯДКЕ
Товарищ Мерлушкин очень занят. Пятый день перед ним на столе лежит циркуляр о подготовке к зиме. В окно кабинета стучится нудный и мелкий осенний дождь.
Мерлушкин берется наконец за циркуляр и начинает сосредоточенно вчитываться: «Проверить готовность предприятий к зиме».
Мерлушкин поднимает телефонную трубку.
— Танюша! Пора готовиться к зиме. Как быть с твоей шубой?.. Что? Воротника нет?.. Хорошо, записано!
Он звонит по телефонам, ездит, долго ведет в магазине дискуссию о преимуществах выдры перед черно-бурой лисицей и, наконец, к вечеру возвращается домой, победно размахивая воротником из крашеной кошки.
Наутро циркуляр снова маячит перед его глазами.
«Необходимо утеплить все производственные помещения».
— Как я мог об этом забыть? — ужасается Мерлушкин. — Это же, по существу, основная проблема!..
И он уже советуется с завхозом, шепчется с управделом и оживленно беседует со старшим агентом. К концу трудового дня портфель туго набит войлоком для обивки входной двери его квартиры и первосортной замазкой для окон.
Мерлушкин облегченно вздыхает и снова возвращается к циркуляру. Но ему не дают сосредоточиться.
— Товарищ Мерлушкин, что у вас сделано по проверке овощехранилищ?
— Дорогие товарищи, — начинает привычно декламировать он, — я не могу разорваться, у меня только две руки и две ноги…
Не успел еще уйти сотрудник, как мозг Мерлушкина лихорадочно заработал:
— Как бы не остаться на зиму без квашеной капусты. До сих пор у Маруси нет кадушки…
И он лаконично отмечает в своем блокноте: «Тов. Ангельчиков — кадушка».
Ртуть в термометре катастрофически падает. И уже по утрам морозные ветры взапуски бегают по улицам.
Мерлушкин торопливо поднимает воротник. Он спешит: времени для подготовки к зиме остается все меньше и меньше. По дороге он заходит в театральную кассу и запасается абонементом в оперу на зимний сезон.
Обтрепавшийся, постаревший циркуляр продолжает лежать на столе. Мерлушкин дочитывает его последние строки:
«Вся работа по подготовке к зиме должна быть закончена не позднее 10 ноября».
Глаза его перебегают на листки календаря, уже перешагнувшие в ноябрь.
— Как я устал! — вдруг решает Мерлушкин. — Заработался. Изнервничался…
Мерлушкин отправляется в местком.
— Должен же и я когда-нибудь отдохнуть! — вздыхает он. — У меня только две руки и две ноги. Путевку мне, путевку!..
И вот Мерлушкин прощальным взглядом осматривает свой стол: сонная осенняя муха, последняя муха сезона, на лету замертво падает в чернильницу; сморщенный, пожелтевший циркуляр снова назойливо лезет в глаза.
Мерлушкин сердито хватает ручку и, волоча пером захваченную в чернильнице муху, пишет резолюцию:
«Тов. Пастухову. Ввиду моего отъезда в отпуск прошу выполнить к сроку. Мерлушкин».
Собственно говоря, Мерлушкин уже свободен: дела сданы, осенне-зимняя кампания закончена, впереди лазурное Черное море.
Он возвращается домой и внимательным, хозяйским глазом окидывает плоды своих трудов: в квартире пахнет свежей замазкой, дверь аккуратно обита войлоком, аппетитные кадушки заботливо поставлены на кухне, и роскошная крашеная кошка отныне прочно связала свою судьбу с жениной шубой.