они были ходячей совестью людской. Любил я их, любил даже и линейку Ивана Максимовича, которая ходила иногда по нашим рукам, школярским, испачканным. Ходила потому, что такая тогда «система» была, но ходила она, когда я того заслуживал, и никогда не ходила больно.
Где теперь та линейка, что выработала у меня стиль литературный? А писал ли бы я вообще, если бы не было старенького Ивана Максимовича и тихой Марии Андреевны?
В это самое время начала формироваться и моя классовая сознательность. Я уже знал, что вот это помещики и господа, а это не помещики и не господа. Частенько, бывало, отец, посылая меня с чем-нибудь к барыне в горницу, наказывал:
— Как войдешь, то сразу поцелуй барыне ручку!
«Важная, — думал про себя, — значит, барыня персона, если ее ручку целовать надо».
Каким-то неясным было тогда у меня классовое сознание. С одной стороны, целовал барыне ручку, а с другой стороны, как накричит, бывало, за что-нибудь барыня, ногами затопает, я залезу под господскую веранду и шепчу:
— Погоди, эксплуататорша! Придет Октябрьская революция, я тебе покажу, как триста лет из нас кровь пили! — И т. д. и т. п.
Отдали меня в школу рано. Не было, должно быть, мне и семи лет. Проучился я там четыре года, окончил школу. А отец и говорит:
— Мало еще ты учился! Повезу еще в Зеньков, уездный город, поучись еще там. Посмотрим, что из тебя выйдет.
Зеньковскую школу я окончил в 1903 году со свидетельством, что имею право быть почтово-телеграфным чиновником какого-то очень высокого (чуть ли не четырнадцатого) разряда. Да куда же мне в эти чиновники, когда «мне только тринадцать минуло»!
Приехал я домой.
— Рано ты, — говорит отец, — закончил науку. Куда же тебе, если ты еще такой маленький? Придется еще учиться, а у меня и без тебя уже двенадцать.
И повезла меня мать в самый Киев, в военно-фельдшерскую школу, поскольку отец, как бывший солдат, имел право учить детей в той школе на «казенный кошт».
Закончил я школу и сделался фельдшером.
А потом все учился, учился, учился, чтобы экстерном сдать экзамен на аттестат зрелости и постучаться в университет.
Удалось мне это сделать, когда мне было уже под тридцать лет.
Вот как добывалось когда-то образование!
А теперь наша молодежь в двадцать три года уже заканчивает высшую школу, они уже врачи, инженеры, агрономы, педагоги, председатели колхозов и т. д.
Вот что значит Советская власть!
Писать я начал, когда мне было уже тридцать лет с гаком. Начал с фельетонов. Было это в 1919 году.
С того времени пишу и пишу…
Так что же, спрашиваете вы, необходимо для того, чтобы стать писателем?
1. Хорошо учиться. На «отлично». Чтобы знать, где надо писать одно «н», где два «н», где нужен «ь», а где он не нужен, где ставится запятая, где точка, где тире, где «не» пишется вместе, а где раздельно.
2. Надо больше читать, чем писать.
3. Не надо писать так, как писали А. С. Пушкин, Тарас Шевченко, А. П. Чехов, Иван Франко, Владимир Маяковский и т. д. и т. п. У классиков и у всех хороших писателей надо учиться, а писать надо по-своему, чтобы читатели говорили:
— Глядите! Написал не Александр Сергеевич Пушкин, а Сергей Александрович Мушкин, а между тем тоже талантливо!
Да здравствует Мушкин!
4. Антон Павлович говорил, что основное в работе писателя не писать, а зачеркивать написанное. Очень ценный совет!
5. Необходим ли для писателя талант? Да, необходим. Но что такое талант? Чудесный, талантливый и «очень смешной» еврейский писатель Шолом Алейхем говорил: «Талант — это такая штука, если она есть, так она есть, а если ее нет, так ее нет!»
Великий писатель Максим Горький о таланте сказал так: «Талант — это труд, работа!»
…Давайте, дорогие товарищи, учиться и работать!
Перевел с украинского Е. Весенин.
Владимир КотовОН ОБОЖАЕТ КРИТИКУ, ИДУЩУЮ С НИЗОВ…
Это надобно понимать,
Как критику зажимать!
Иной ее зажимает грубо,
Навалится,
как медведь.
Ну, а другой зажмет так, что любо-
Дорого
посмотреть…
Он перестал быть грозным,
Как только
грянул гром,
Притих
под перекрестным
Критическим огнем.
Уж он не смотрит строго,
Он обещает,
кается,
Улыбчиво,
растроганно
(Как здесь и полагается…):
— Ой, верно!
Ой, как правильно!
Всю правду-матку чуя,
Возьмусь за дело пламенно
И горы сворочу я!
Ну, нет,
не слыл я нытиком,
Всегда вставал на зов,
И о-бо-жа-ю
критику,
Идущую с низов!..
Ошибочки не эти ли
Опутали меня?
Вы правильно подметили,
Отметили,
Наметили,
И с завтрашнего дня…
Но самокритик скоро
Обрел покой душе,
Засев за частоколом
Цветных
Карандашей.
Где ж
пылкость «обожания»!
Где ж сладость речи той?
Увы, все обещания
Еще на заседании
Он проглотил
С водой!..
Б. КежунОЙ, ГАРМОНЬ МОЯ, ГАРМОНЬ!Литературная пародия (М. Исаковский)
Ой, гармонь моя, гармонь!
Ой, вы, верстки-гранки!..
Раньше песенный огонь
Веселил гулянки.
А теперь и там и тут
Расцветают вишни,
Груши-яблоки цветут,
А тебя не слышно.
Потерял знакомый путь
Песенник-забава,
Не используя ничуть
Авторское право.
Дел подобный оборот
Видеть неприятно:
Всех обида нас берет,
Ясно и понятно!
Что ж ты песни позабыл?
Дорогой, послушай:
Что ж ты, Миша-Михаил,
Делаешь с «Катюшей»?!
Л. ГалкинНЕ ПОЙМАН, НО ВОР!
Мы знаем его! Он живет по соседству,
И часто мы слышим такой разговор:
— Ворует, наверно: живет не по средствам.
Да что тут поделать: не пойман — не вор!
Жена его — в шубе из меха куницы,
Сам важно и чинно в «Победе» рулит.
Бобровая шапка сверкает, искрится.
Известно, на воре и шапка горит!
В отделе снабжения нашего треста
Работает. Вырвался там на простор.
Все ясно: нашел себе теплое место,
Но, как говорится,
Не пойман — не вор!
И спрятать концы не приложит стараний.
Мы знаем, говаривал раньше народ,
Что воры не строят, мол, каменных зданий,
А этот построил себе и живет.
Откуда взялися и домик и дача?
Конечно, казенные денежки плачут!
Не пойман — не вор!
И мошенник беспечно
Живет припеваючи и без забот.
Не пойман — не вор! Это вором, конечно,
Такая пословица пущена в ход!
За жуликов следует взяться построже.
Пусть слышится чаще другой разговор:
— Не пойман! Ну что же, поймать мы поможем!
Не пойман, но жулик!
Не пойман, но вор!
Л. ЛагинПРО ЗЛУЮ МАЧЕХУ(Сказка для родителей младшего, среднего и старшего возраста)
Жил один вдовый гражданин. У него была дочь Тома. И была одна вдовая гражданка. У нее тоже была дочь, Дуся. Женился тот гражданин на той вдове. Стала Тома той вдове падчерицей. А бывшая вдова, понятно, стала Томе мачехой.
Тут все и началось.
Конечно, нынешние мачехи, как правило, не чета сказочным. Однако бывают и среди нынешних мачех исключения. Томина как раз и оказалась таким исключением. Она почему-то с первого взгляда невзлюбила Тому и решила ее извести. Но она была неглупая и довольно начитанная особа, все сказки в свое время основательно проработала, а про Золушку так даже законспектировала, и она знала, что сколько ты постылую падчерицу ни терзай, а та назло тебе будет день ото дня хорошеть, а придет она в совершенные лета, обязательно выйдет замуж за распрекрасного юного графа (в далекие сказочные времена графы считались завидной партией для небогатой девушки). А Томина мачеха любила жизнь во всех ее проявлениях и вовсе не собиралась раньше времени помирать от досады. Тем более что ее новый муж, тоже довольно начитанный в сказках, прямо так и заявил, когда они расписывались:
— Будешь моей Томочке плохой мачехой — разведусь!
Сказал и ушел заниматься мирным заседательным трудом.
Что делать? Время идет, падчерица час от часу хорошеет, злая мачеха час от часу чахнет, точит ее, точит черная злоба.
Кинулась мачеха к бабе-яге — проконсультироваться.
Ну, а у бабы-яги, конечно, все получается совершенно недиалектически, в полном отрыве от современности, проще говоря, по старинке.
— Разложи, — говорит эта милая старушка, — костры горючие, что ли, разогрей котлы чугунные, наточи ножи булатные, рубай поскорей постылую падчерицу на мелкие фрагменты да в котел ее, в котел!..
— Что вы, бабуся-яга?! А милиция?! Да она меня за такие дела…
— В таком случае пошли-ка ты ее, падчерицу свою, за каким-нибудь делом на самое дно моря-окияна, а уж там ее обязательно морской царь живьем заглотает. Это уж как пить дать!