коралловых рифах и, естественно, о китах.
— Ус у них большой. Китовый. И ростом они разные. Помнится, близ Кейптауна загарпунил я двоих…
Вскоре китобой окончательно переселился к Вере Семеновне. Со всем своим скарбом: домашними туфлями, зубной щеткой и старинной шпагой с надписью «Толедо».
— О, эта шпага! — воскликнул он, поцеловав эфес. — Ее подарил мне индийский принц. Несчастный погибал среди акул в Индийском океане, а я тут как тут…
Жених с сожалением посмотрел на свой потрепанный костюм и добавил:
— Перевод я получить должен. Три тысячи. И все не шлют. Бюрократы. Вчера пробовал душить кассира — не помогло. Костюм купить надо. Грешно носить шпагу при таком костюме.
Вера Семеновна понимающе кивнула и выложила деньги на бочку.
Получив триста рублей, китобой вышел на улицу, где и повстречал заведующую химчисткой Аглаю Никифоровну.
— Розы, — сказал он, приподняв капитанскую фуражку с крабом. — Такая женщина, как вы, любит розы, Нептун меня побери! Подождите на углу.
Потом китобой куда-то исчез, но вскоре появился с огромным букетом роз.
— Я человек прямой, — начал китобой. — Сказал — загарпунил. Свяжемся морским узлом, а?
— А я женщина честная, — обиделась Аглая Никифоровна. — Я только через загс свяжусь.
— Ну загс так загс, — вздохнул китобой. — Пошли.
Вера Семеновна была забыта. В утешение ей остались домашние туфли, зубная щетка и старинная шпага с надписью «Толедо».
Через пару дней Владимир повел свою новую супругу на Ленинский проспект.
— Видишь этот дредноут? — показал он на только что отстроенный дом. — А теперь посмотри на шесть иллюминаторов, что на третьем этаже. Это наша каюта. А сейчас дай мне немножко денег — мастику купить, пол натереть. Четыре тысячи завтра получу: сегодня недосуг.
Китобой вернулся домой под утро. Вошел в комнату, едва волоча ноги, и озабоченно сказал:
— Уезжаю в Ригу. Зачем? Военно-морская тайна. Спецзадание, связанное с китами. Дай пока рублей сто. Вернусь — получим наши пять тысяч.
Вместо Риги капитан прибыл на пригородную станцию Колшево. Разыскал нужный дом, радостно ворвался в квартиру и, стиснув могучими руками двух стариков, просто сказал:
— А вот и я.
— То есть к-как я? — ахнули старики.
— Да это же я! Я ваш сынок Вовик.
— К-какой… Вовик? — изумились старики.
Тогда китобой выхватил из кармана свой паспорт и показал штамп регистрации брака.
— А разве не может быть сыном муж вашей любимой племянницы Аглаи Никифоровны? Я ведь прошу немного — только пятьсот. Сами понимаете: мебель, такси, медовый месяц…
Старики торопливо выложили из заветного места пятьсот рублей, и капитан благополучно отбыл в неизвестном направлении.
Больше знаменитого китобоя никто не видел.
Вера Семеновна и Аглая Никифоровна долго плакали. Выплакавшись, они писали письма во все китобойные флотилии. Безуспешно. Капитан как в воду канул.
Сведения о рейсах этого морского волка, впрочем, начали потихоньку просачиваться в милицию. Биография морского волка оказалась отнюдь не морской, но волчьей.
В сорок первом он поступил в балет. Потом стал бродяжничать. Время от времени поворовывал и коротал дни в специальных местах. Потом купил капитанскую фуражку с крабом и ушел на жениховские промыслы.
Он весь как на ладони, этот универсальный альфонс. И просто диву даешься, как на удочку с тухлым крабом на крючке могли клюнуть отдельные легковерные гражданки.
Виктор СапаринТЕЛЕСТРАДАНИЯ
Сначала пожилой человек, не поднимая глаз, читал лежащие перед ним листки. Читал он хуже, чем диктор-профессионал, в остальном ничем от него не отличаясь.
Закончив, он с выражением явного облегчения на лице оторвал наконец глаза от бумаги и тут же исчез, как привидение.
— Мы передавали беседу из серии «Спрашивайте — не стесняйтесь», — сообщил диктор. — Беседу вел профессор…
Потом за овальным столиком, рассевшись в разнокалиберных креслах, трое мужчин и две женщины, замерев с напряженными лицами, уставились в аппарат.
— Начинаем передачу «Давайте поспорим!» — объявил диктор. — Спор ведут сегодня…
Он назвал фамилии, и их обладатели стесненно заулыбались.
Константину Петровичу стало их жалко.
— Мучаются бедняги, — сказал он жене. — Силком их заставили, что ли?
Крайний из сидящих за столиком с решительным видом произнес несколько фраз. Его сосед, которому он задал вопрос, покорно поддакнул. Одна из женщин пролепетала свое мнение и, не скрывая удовлетворения тем, что ее миссия благополучно закончилась, непринужденно откинулась в кресле. Теперь она стала похожей на себя и с обыкновенным человеческим интересом следила за продолжением дискуссии. Остальные держались скованно и мямлили, словно актеры, плохо выучившие роль.
— Нет, — сказал Константин Петрович. — Какие-то скучные устраивают передачи. Неужели нельзя пригласить настоящих, интересных людей?
Телефонный звонок прервал его рассуждения.
— Тебя, — сказала жена, передавая трубку.
— Константин Петрович? — заверещала трубка. — Это говорят из студии телевидения. Мы просим вас принять участие в нашей очередной передаче «Рассказы бывалых людей». Расскажите о вашей последней экспедиции.
Через несколько дней Константин Петрович с другими участниками передачи находился в телестудии.
— Сюда, сюда! — командовал режиссер, невысокий, плотный, озабоченный человек. — Нет, лучше сюда. Держите колени вместе. Можете положить ногу на ногу. Не шевелите носком. Руки лучше положите на колени. Вот так. Придвиньте плечо к соседу. Хорошо. Помните: когда зажжется красный огонек, вы должны смотреть на него и улыбаться.
До сих пор Константин Петрович улыбался только тогда, когда хотелось. Сейчас такого настроения у него не было. Поэтому на настойчивые повторные предложения попробовать улыбнуться он механически раздвинул губы, как картонная кукла, когда ее дергают за нитку.
— Шире! — строго потребовал режиссер.
Константин Петрович показал зубы, как если бы находился в кабинете дантиста.
— Вы что, всегда так улыбаетесь? — удивился режиссер. — Надо, чтобы улыбка была как можно более естественной. Потренируйтесь немножко.
Константин Петрович из вежливости поупражнял немного лицевую мускулатуру. Но естественности как назло не получалось.
— Переходим к выступлениям, — объявил режиссер. — Внимание!
Константину Петровичу приходилось рассказывать о своих научных исследованиях в разных аудиториях. Говорил он обычно сдержанно, с едва заметной иронией, с внутренней, мягкой улыбкой. Знакомые и сослуживцы считали его интересным рассказчиком.
Он и начал в обычной своей манере.
— Больше бодрости, — прервали его на первой же фразе. — Очень вяло! Потом нехорошо, когда лицо такое неподвижное. Здесь вам надо показать удивление. Вот так, глазами. Попробуйте. Нет, не так. Повторим!
Но как актер Константин Петрович оказался полной бездарностью.
Режиссер совсем замучился.
— Ладно, — сказал он, обессилев. — На сегодня хватит. Репетиция окончена. Выступление в пятницу, в семь вечера. Значит, приезжайте к трем часам дня.
— Почему же к трем? — удивился Константин Петрович.
— Будет тракт, — загадочно произнес режиссер.
Два дня удрученный сознанием собственной бездарности Константин Петрович со страхом думал о предстоящем тракте. Он представлялся ему чем-то вроде хирургической операции.
Тракт оказался на деле генеральной репетицией.
Заглянув в текст выступления, перепечатанный в студии на машинке, Константин Петрович не узнал многих своих фраз, а главное, своего привычного строя мысли. С удивлением он обнаружил чуждые ему, короткие, как спички, и столь же простые предложения.
— Так лучше, — сказала редактор, розовощекая девушка с голубыми глазами. — А то у вас очень длинные фразы.
— Сейчас можете заглядывать в текст! — снисходительно заметил режиссер. — А потом, в перерыве, поучите.
В перерыве Константин Петрович сидел на диване в большом, заполненном людьми помещении, похожем на зал ожидания аэропорта, и уныло зубрил составленную для него роль, чувствуя себя не то школьником, не то начинающим членом театрального кружка.
К началу передачи он окончательно потерял уверенность в себе. Вместе с другими он покорно уселся в предписанной позе за круглым столом.
— Тишина! — испуганно прошептал чей-то голос.
Операторы сделали серьезные лица и двинули камеры на сидящих.
Ведущий лихо затараторил вступление.
Растерявшийся от многообразия требований, отупевший от долгого ожидания, Константин Петрович с ужасом обнаружил, что никак не может вспомнить отредактированный девушкой с голубыми глазами текст и многочисленные советы режиссера. Поэтому, когда очередь дошла до Константина Петровича, он, обливаясь потом, глухо и безжизненно стал произносить слова, которые приходили ему на память, перемежая их длиннющими «э-э» и «м-мэ»…
— Очень интересно, — бодро произнес ведущий, когда Константин Петрович перестал наконец мямлить. — А сейчас попросим Ивана Ивановича…
Но все на свете кончается; кончилась и передача…
— У вас был такой замученный вид, — говорили потом с сочувствием знакомые Константину Петровичу. — Вы были нездоровы? И говорили как-то еле-еле. Совсем непохожи на себя. Почему вы не отказались, раз чувствовали себя плохо?
А режиссер вечером жаловался жене:
— Бьешься, бьешься с этими бывалыми людьми… Ну, никак у них естественности и непринужденности не получается! Прямо, знаешь, руки опускаются.
Л. ТатьяничеваЗЛЫЕ СТИХИ О ГОСТЕПРИИМСТВЕ
Приходит к нам незваный гость —
Известный сплетник
И ханжа.
Ненужный, как январский дождь,
И разъедающий, как ржа.