й каракулевой шерсти и одобрительно вздыхал: «О моя добрая собака!»
Потом собака с большими перерывами произнесла слова: абер, унзер и брудер. Затем она повалилась боком на песок, долго думала и наконец сказала:
— Их штербе.
Необходимо заметить, что в этом месте обычно раздавались аплодисменты. Собака к ним привыкла и вместе с хозяином отвешивала поклоны. Но художественный совет сурово молчал.
И капитан Мазуччио, беспокойно оглянувшись, приступил к последнему, самому ответственному номеру программы. Он взял в руки скрипку. Брунгильда присела на задние лапы и, выдержав несколько титров, трусливо, громко и невнятно запела:
— Их бин фон копф бис фусс ауф либе айгенштельт…
— Что, что их бин? — спросил председатель худсовета.
— Их бин фон копф бис фусс, — пробормотал коммерческий директор.
— Переведите.
— С головы до ног я создана для любви.
— Для любви? — переспросил председатель, бледнея. — Такой собаке надо дать по рукам. Этот номер не может быть допущен.
Тут пришла очередь бледнеть коммерческому директору.
— Почему? За что же по рукам? Знаменитая говорящая собака в своем репертуаре. Европейский успех. Что тут плохого?
— Плохо то, что именно в своем репертуаре, в архибуржуазном, мещанском, лишенном воспитательного значения.
— Да, но мы уже затратили средства. И потом эта собака со своим… как его… Бокаччио живет в «Метрополе» и жрет кавьяр. Капитан говорит, что без икры он не может играть. Это государству тоже стоит денег.
— Одним словом, — раздельно сказал председатель, — в таком виде номер пройти не может. Собаке нужно дать наш, созвучный, куда-то зовущий репертуар, а не этот… демобилизующий. Вы только вдумайтесь! «Их штербе». «Их либе». Да ведь это же проблема любви и смерти! Искусство для искусства! Отсюда один шаг до некритического освоения наследия классиков. Нет, нет, номер нужно коренным образом переработать.
— Я как коммерческий директор, — грустно молвил коммерческий директор, — идеологии не касаюсь. Но скажу вам как старый идейный работник на фронте циркового искусства: не режьте курицу, которая несет золотые яйца.
Но предложение о написании для собаки нового репертуара уже голосовалось. Единогласно решили заказать таковой репертуар шестой сквозной бригаде малых форм в составе Усышкина-Вертера и трех его братьев: Усышкина-Вагранки, Усышкина-Овича, Усышкина-Деда Мурзилки.
Ничего не понявшего капитана Мазуччио увели в «Метрополь» и предложили покуда отдохнуть.
Шестая сквозная нисколько не удивилась предложению сделать репертуар для собаки. Братья в такт закивали головами и даже не переглянулись. При этом вид у них был такой, будто они всю жизнь писали для собак, кошек или дрессированных прусаков. Вообще они закалились в литературных боях и умели писать с цирковой идеологией — самой строгой, самой пуританской.
Трудолюбивый род Усышкиных немедля уселся за работу.
— Может быть, используем то, что мы писали для женщины-паука? — предложил Дед Мурзилка. — Помните, был такой саратовский аттракцион, который нужно было оформить в плане политизации цирка? Помните? Женщина-паук олицетворяла финансовый капитал, проникающий в колонии и доминионы. Хороший был номер.
— Нет, вы же слышали. Они не хотят голого смехачества. Собаку нужно разрешать в плане героики сегодняшнего дня! — возразил Ович. — Во-первых, нужно писать в стихах.
— А она может стихами?
— Какое нам дело! Пусть перестроится. У нее для этого есть целая неделя.
— Обязательно в стихах. Куплеты, значит, героические — про блюминги или эти… как они называются… банкаброши. А рефрен можно полегче, специально для собаки, с юмористическим уклоном. Например… сейчас… сейчас… та-ра, та-ра, та-ра… Ага… Вот:
«Побольше штреков, шахт и лав.
Гав-гав,
Гав-гав,
Гав-гав».
— Ты дурак, Бука! — закричал Вертер. — Так тебе худсовет и позволит, чтоб собака говорила «гав-гав!». Они против этого. За собакой нельзя забывать живого человека.
— Надо переделать… Ту-ру, ту-ру, ту-ру… Так. Готово:
«Побольше штреков, шахт и лав,
Ура! Да здравствует Моснав!»
— А это не мелко для собаки?
— Глупое замечание! Моснав — это общество спасения на водах. Там, где мелко, они не спасают.
— Давайте вообще бросим стихи. Стихи всегда толкают на ошибки, на вульгаризаторство. Стесняют размер, метрика. Только хочешь высказать правильную критическую мысль, мешает цезура, или рифмы нет.
— Может, дать собаке разговорный жанр? Монолог? Фельетон?
— Не стоит. В этом тоже таятся опасности. Того не отразишь, этого не отобразишь. Надо все иначе.
Репертуар для говорящей собаки Брунгильды был доставлен в условленный срок.
Под сумеречным куполом цирка собрались все — и худсовет в полном составе, и несколько опухший Мазуччио, что надо приписать неумеренному употреблению кавьяра, и размагнитившаяся от безделья Брунгильда.
Читку вел Вертер.
Он же и давал объяснения.
Шпрехшталмейстер объявляет выход говорящей собаки. Выносят маленький стол, накрытый сукном. На столе графин и колокольчик. Появляется Брунгильда. Конечно, все эти буржуазные штуки — бубенчики, бантики и локоны — долой. Скромная толстовка и брезентовый портфель. Костюм рядового общественника. И Брунгильда читает небольшой, двенадцать страниц на машинке, творческий документ…
И Вертер уже открыл розовую пасть, чтобы огласить речь Брунгильды, как вдруг капитан Мазуччио сделал шаг вперед.
— Вифиль? — спросил он. — Сколько страниц?
— На машинке двенадцать, — ответил Дед Мурзилка.
— Абер, — сказал капитан, — их штербе — я умираю. Ведь это все-таки собака, так сказать, хунд. Она не может двенадцать страниц на машинке.
— Это что же? — спросил председатель. — Нет, теперь я ясно вижу, что этой собаке нужно дать по рукам. И крепко дать.
— Брудер, — умоляюще сказал Мазуччио. — Это еще юная хунд. Она еще не все знает. Нужно время — цайт. Не надо так быстро шпринген — прыгать. Она хочет. Но она еще не может.
— Некогда, некогда, — молвил председатель, — обойдемся без собаки, будет одним номером меньше.
Здесь побледнел даже неустрашимый капитан. Он подозвал Брунгильду и вышел из цирка, размахивая руками и бормоча: «Это все-таки хунд. Она не может все сразу».
Следы говорящей собаки потерялись.
Одни утверждают, что собака опустилась, разучилась говорить свои унзер, брудер, абер, что она превратилась в обыкновенную дворнягу и что теперь ее зовут Полкан.
Но это нытики-одиночки, комнатные скептики.
Другие говорят иное. Они заявляют, что сведения у них самые свежие, что Брунгильда здорова, выступает и имеет успех. Говорят даже, что, кроме старых слов, она освоила несколько новых. Конечно, это не двенадцать страниц на машинке, но все-таки кое-что.
АргоТОВАРИЩ БЕРАНЖЕ
Ваш юбилей в литературном цехе
Прошел под знаком нынешнего дня.
Вы думаете: «Говорят о смехе, —
Так позабыть не могут и меня!»
И правильно: забытого поэта
На вольный воздух волокут уже,
И смех цветет, с улыбки сняли вето, —
Вам нравится ли это,
Товарищ Беранже?
И вот проделан творческий анализ
И выявлено ваше мастерство!
А прежде как о вас же отзывались!
«Малоформист — и больше ничего!
Писал себе какие-то куплеты
О бодрости, любви и мятеже!
Ему в большом искусстве места нету».
Вам нравилось ли это,
Товарищ Беранже?
Поэты наши намудрили вдосталь,
А ваша простота — сегодня клад!
Идти за вами — это значит просто
Идти вперед, а вовсе не назад!
Нет, ваша песенка еще не спета,
Она претит педанту и ханже,
В ней много ласки, и тепла, и света.
И нравится нам это,
Товарищ Беранже!
Вы как поэт честны и бескорыстны.
Вот он, Париж Киаппа и Тардье,
Они для вас должны быть ненавистны
При вашем на мошенников чутье.
Идите к нам, одна шестая света
Вас перечтет в повторном тираже.
Вот предложенье от Страны Советов, —
Вам нравится ли это,
Товарищ Беранже?
Поверьте мне, что, с нами поработав,
Вы молодость узнали бы опять,
Вы указали б на «Искариотов?»
И «червяков» смогли бы отыскать.
Вы притянули б пошляка к ответу,
Нашли бы всех примазавшихся «лже».
Работа есть, — на правду нет запрета!
Вам нравится ли это,
Товарищ Беранже?
А. Д’АктильКОЛЕСА И ПОЛОЗЬЯ
«Зима. Крестьянин, торжествуя…»
Живя мечтою: жать, не сея
Без задних мыслей на уме,
Бывало, старая Расея,
Кряхтя, готовилась к зиме
Да и какая подготовка?
Уж так от дедов и отцов:
Была бы темная кладовка
Полна соленых огурцов;
Да чтобы шуба в нафталине,
Да чтобы с лета на малине,
Ароматичный и густой
Хмелел испытанный настой;
Да чтобы сменою телеге
Стояли легкие в разбеге
Утехою морозных дней
Все разновидности саней.
Вопрос восходит к печенегам,