— Стихи я тоже уважаю, — сказал Гарбузенко.
— Эх, Коля! — печально молвил Дысин и вздохнул.
От этого шума проснулся Лев Епифанов.
— Кто победил? — вяло спросил он.
— Да какая разница? — сказал Гарбузенко. Потом сел на краешек ковра и закурил.
— Ну вот еще, — забеспокоился Епифанов, — а что я корреспондентам скажу?
— Аркашка победил, — сказал Гарбузенко, — он красивый, пусть его фотографируют.
— Ты тоже симпатичный, — сказал Аркадий, — ты смуглый.
— В общем, ты судья, ты и решай, — произнес Гарбузенко, обращаясь к главному судье.
— Какой там судья! — махнул рукой Епифанов. — Бог вам судья, ребята.
— Идея! — воскликнул Дысин. Он попросил у Епифанова пятак и подкинул в воздух.
— Орел, — сказал Николай Гарбузенко.
— Решка, — поразмыслив, сказал Аркадий Дысин. Монета опустилась на ковер.
— Победил Аркадий Дысин! — воскликнул главный судья Лев Епифанов.
Все трое, обнявшись, вышли из зала.
Через минуту из-за угла, покачиваясь, выехал трамвай. Друзья поднялись в вагон. Трое юношей, по виду студенты, уступили им места.
Владимир МитинСАРЫНЬ НА КИЧКУ!
Моего знакомого грузчика Шихту вызвал директор и велел отвезти раскладушку к нему на дачу. Шихта категорически отказался.
— Жаба, — беззлобно сказал директор. — Краб ты. Хотя, постой, возможно, ты из принципа?
Шихта опять отказался.
— Считаю до тысячи. — Директор вперил в грузчика добрые перламутровые глаза. — Девятьсот девяносто восемь, девятьсот девяносто девять… Впрочем, иди, у тебя еще есть период времени для размышления.
Дома Шихта лег на кушетку и отвернулся к гобелену. Узнав, в чем дело, домашние забеспокоились, но Шихта заявил, что все равно он не лакей.
— Да ты опасный дурак! — взметнулась жена. — Я тотчас ухожу от тебя к маме.
Однако Шихта и тут не дрогнул. Через сорок минут прикатила теща. Она простирала к грузчику пухлые руки, и перстни ее были похожи на кастеты.
— Этот синьор, — кричала теща, — этот швейцарский гранд не может отнестись к начальству по-человечески!..
Ночью привезли дядю Альберта Лукича. Лукич долго дышал у кушетки, потом сказал:
— Все имеет свои плюсы и свои минусы. Чем ты думаешь кормить твоих детей? И почему нельзя морально пойти по линии дружеской поддержки?
Утром Шихта прибежал ко мне посоветоваться, как, мол, ему быть в этическом аспекте.
— Друже Шихта, — отвечал я. — Все зависит от взгляда на вещи. При желании любой подхалимаж можно так закамуфлировать, что пальчики оближешь! Послушай, какую историю мне рассказали в Придатске.
Григорий Васильевич Катеров, директор Придатского рыбокомбината, взошел на пригорок и осмотрел окрестность.
Днепр не был чуден, так как не было тихой погоды. С лимана налетал бейдевинд, такой морской ветер. Днепр более или менее вольно и плавно мчал на своих водах к Придатску всякую дребедень — прутики, ящик и даже доску с чьим-то выжженным сердцем, напоминавшим лавровый лист.
Директор вытер с бровей надднипрянськие брызги и хозяйственно подумал, что много, однако, гибнет вот так материялу ни за грош.
Затем Катеров посмотрел влево, где скрипело на волне вверенное ему судно «Скат». Потом вправо. Там, на его дачном участке, в четыре лопаты поспешала команда «Ската». Бригада поднимала целину под огород директора. Рядом с огородом надлежало вырасти будущей директорской даче. Сам же капитан «Ската» шкипер А. Горбов следовал за начальством и также обозревал днепровскую акваторию. Директор потянул носом ионизированный пиратский ветер.
— Сарынь на кичку, — застенчиво сказал Катеров и повел плечом.
— Вы учтите, — строго отозвался А. Горбов, — все, что происходит на данном участке, осуществляется в порядке дружеского содействия в отношении вас. А, может, вы полагаете как по-иному? Тогда скажите.
— Что ты, Александрушка, — пугался директор. — Ясное дело: человек человеку… Кстати, не кажется ли и тебе, что у моего берега мелковато? Фарватер паршивый. Суда со стройматериалами подойти смогут ли? Тут, я считаю, канал надо прорыть, использовав, правда, транспортное судно «Зюйд». У него нет специального устройства для копания, но ведь можно рыть и винтом. А?
— Можно-то можно, — нахмурился А. Горбов, — да вдруг вы подумаете, что это — использование гостехники в приватной сфере? Вы смотрите у нас, Григорий Васильевич…
— Ты что, Александрушка, — робел директор, — я разве купчик или другой какой мелкобуржуазный хозяйчик? Восприму в виде оказания помощи от подведомственного персонала…
— То-то же, — на всякий случай еще строже молвил Горбов и пошел доглядеть за экипажем.
Вечером, посадив кое-какие огородные культуры, команда погрузилась в судно, и «Скат» взял курс на Придатск. Солнце сваливалось с клотика в лиманный студень. В городских скверах веселые бабки катали суровых младенцев. Бейдевинд переходил в другой морской ветер — фордевинд…
На следующий день судно «Зюйд» вплыло в территориальные директорские воды и, причалив кормой к берегу, стало копать винтом канал, создавая надлежащий фарватер. Под сверхнагрузкой натужно завывал пятидесятисильный зюйдовский мотор.
Директору икалось. Он думал, что это его вспоминает народный контроль, и аврально хватался за карман, где хранились стройматериальные накладные со словом «уплочено»… Нет, директора поминал не контроль. Поминал механик Михуля, таскавший, как говорится, «на горбу» по недостроенному причалу материалы для дачи.
— Я не холуй! — вызывающе шумел на бегу Михуля, сгибаясь под тяжестью груза. — Нехай бы он себе сам таска…
Тут он рухнул в канал с ядерным всплеском. Вылезши из воды, синий, облепленный водорослью, механик накинулся на начальство.
— Или вы думаете, я подхалим, да? — Михуля, дрожа, пытался раскурить рыжий сигаретный окурок. — Тогда так и поставьте в известность!
— Михуля, — кричал Катеров, деликатно оттесняя ладошками мокрого механика, — ты ли это, Михуля?! Я же тебя просто не узнаю. Все ж знают твое золотое сердце, Михуля. Что ты не откажешь человеку…
Не отказал человеку и весь комбинат. После сооружения причала для генерального подвоза стройгрузов была мобилизована рыболовецкая флотилия в составе следующих водоизмещении: «Партизан», «Скат», «Литак» и тот же «Зюйд».
— Флаг и гюйс поднять! — скомандовали капитаны. — По местам стоять, с якорей сниматься. Подвахтенные, вниз!
По поднятию госфлага двинулись норд-нордвест, курсом на катеровскую обитель. Штормово дымя, флотилия входила в Днепр. Директорское лицо овевал такой очень сильный морской ветер — норд-ост. В свисте ветра слышалось нечто страстное, удалое, но Катеров трезво подумал, что все-таки сил одной флотилии маловато. Он вышел по рации в эфир. Из ящика долго сыпалась морзяночная чечетка и чуждая фокстротная лабуда, но Катеров поймал-таки голос председателя подчиненного рыбколхоза «Увага».
— Иванушко! — воззвал директор. — Шли парусник в подкрепление… Одним разом не могу все перевезть… И сарынь на кичку!
— Чего? — не понимал председатель. — Чего, кроме парусника?
Катеров устыдился. В самом деле, было в этой «сарыни» нечто не стенько-разинское, а, скорее, даже разбойничье. Тем не менее вскорости забелели реи колхозной бригантины.
Вечером же назрел конфликт. Капитаны морской походкой пришли в кабинет. Атмосфера была насыщена, как если бы каждый пришедший принес под бушлатом по электрическому скату.
— Мы окончательно заявляем, — сказал самый неразговорчивый капитан. — Вы нас за лакеев и лизоблюдов не считайте. Работаем в служебное время, а не в свободное. Факт?
— Факт, — подтвердил струсивший Катеров. — И я по-человечески, от души признателен вам за помощь. Что касается оплаты — не сомневайтесь…
— Ну-ну, годится! — удовлетворились капитаны и ушли.
Директору не спалось. Ему мнилась какая-то грядущая гадость, и таковая в подлинности произошла. У судна «Зюйд», того, что варварски рыл канал, сломался винт. Не выдержал, паразит! Благо, люди из своего ремонтного цеха, вникли по-человечески и поставили новый.
А так все в целом шло хорошо, по-товарищески! Рыбокомбинатская бригада каменщиков в поте лица помогала директору, ставя стены его дачи. Дружина плотников-богатырей с комбината оказывала поддержку по линии крыши…
Глядь-поглядь, благодаря дружескому энтузиазму сотрудников для директора был выстроен дом в окрестностях Придатска…
Вот какую поучительную историю пересказал я Шихте.
Вчера я встретил Шихту. Он прогуливал огромного директорского боксера. Это отвратительно ласковое животное то и дело лезло к грузчику целоваться.
— Тьфу, — отплевывался Шихта. — Помогаю вот… Позор, конечно, но родня загрызла. Фу же!..
В обед подходит к ним младший грузчик с двойной фамилией Елин-Палкин. Глядя на его преданное улыбающееся лицо, Шихта думает, что, наверное, обезьяна произошла от человека, а не наоборот. Он дает Елину мелочь, а тот идет за бутербродами для собаки. Считается, будто Елин по-дружески подсобляет Шихте, но в глубине души оба знают, что они моллюски.
Михаил ЗаборскийЖЕНИХ
Мы сидели неподалеку от уже грязной, пропотевшей дороги, пересекающей широкое озеро, и ловили икряных «королевских» ершей. Прекрасная рыба — апрельский ерш, этакая колючая черно-бурая шестеренка, которая, упираясь на тонкой лесе, никак не желает лезть в лунку! Солнышко неторопливо подбиралось к закату, было очень тепло и тихо, появилась первая мошкара, настроение у всех было отличное. По дороге то и дело проходили люди. Кое-кто на минутку останавливался поглазеть на наши успехи.
Остановился и этот паренек. Он был свеж и румян. Лицо у него было простое, чуть лубочное, как часто изображают графики «добрых молодцев», иллюстрируя русские народные сказки. Густой чубчик громоздился из-под кроличьей ушанки, сдвинутой далеко на затылок. Он был одет в новое зимнее пальто, сидевшее на нем несколько мешковато, в подвернутые валенки домашней валки, с ослепительными тупоносыми галошами. И перчатки были у него кожаные, малонадеванные и переливчатый шарф, яркий, как оперение попугая.