— Не просьбы — просьбишки, — сказал он. — Во-первых, я выхожу на пенсию. Так вот, надо сделать не простую пенсию, а персональную. Как-никак, а я тебе не чужой. Во-вторых, под старость деньжонок скопил, хочу купить «Волгу». Но только черную и в импортном исполнении. Ну и последнее, хочу остатние годы провести в столице. Я уж тут и новый домишко присмотрел на Ленинском проспекте. Давай, действуй.
Все сделал. С квартирой заминка вышла.
— Ну, вот что, — сказал дядя Петя, — мне давно в Лучезарске говорили, что ты тут землякам не помогаешь, что ты зазнался, зажирел. Значит, так: ты переезжай в мою комнату, в Лучезарск, а я твою квартиру займу. Так уж и быть, хоть квартира у тебя и не новая да и не на Ленинском проспекте. Но что с тебя возьмешь!.. Пакуй вещички. Через неделю приеду.
И он уехал. А я сижу жду…
Семен КомиссаренкоУЗЕЛОК
К чертежной доске приколот чистый лист ватмана. За доской — техник Филякин. Сидит, курит. Подходит ведущий конструктор:
— Узелок надо начертить: две втулки, одна в другой. Вот размеры…
Часа через два ведущий подходит снова. На доске чистый лист.
— Вот вы сказали «одна в другой», — задумчиво произносит Филякин, — а какая в какой, не сказали.
— А что тут говорить? Снаружи наружная, а внутри, само собой, внутренняя!
После обеда ведущий опять у доски.
— Я вот сижу, думаю, — говорит Филякин, — как бы они не спутались там…
— Кто?
— Втулки эти. Снаружи, значит, очутится внутренняя, а внутри, наоборот, наружная!
— Как это «очутится внутри», если ей положено быть снаружи? — нервничает ведущий.
— Значит, советуете сначала начертить втулки, а потом уже их назвать: ту, что снаружи, — наружная, а ту, что внутри…
— Вот именно, советую начертить! Между прочим, чтоб не путаться, запомните, Филякин, внутренняя втулка еще «плавающей» называется…
На следующий день Филякин подходит к ведущему сам. Чистый лист ватмана обрамлен рамкой.
— А уплыть она не может?
— Кто?
— Втулка…
— Ну зачем же ей уплывать? — с волнением спрашивает ведущий.
— Вы же сами сказали «плавающая»…
— Так ведь это ж условное название, Филякин, символическое! Ну, например, как «лошадиная сила». Но это ж не значит, что она потребляет овес, Филякин! А «плавающая» втулка есть подвижная, свободно передвигающаяся деталь, в отличие от неподвижной…
После обеда ведущий снова у доски. На чистом листе ватмана, обрамленном рамкой, — одна осевая линия…
— Интересно, — говорит Филякин, — а как символически называется неподвижная втулка?..
Тут не выдержал ведущий. Опустился на стул… И начертил узелок.
С тех пор и не обращается к Филякину. Если что начертить надо, — чертит сам!
А Филякин сидит, развалившись у доски, курит.
— Не надоело еще, — спрашивают, — в дураках?
— Неприятно, конечно, — тяжело вздыхает Филякин. — Но это необременительно: с дурака какой спрос?
Феликс ВибеНЕ ЩАДЯ ЖИВОТА
Я просто счастлив, что наконец работаю в институте, где есть принципиальные люди. Не верите? Приходите к нам на заседание ученого совета. Я, например, сижу и получаю чистое наслаждение. И вопрос-то, казалось бы, пустяковый. Чем крыть крышу десятого корпуса: шифером или железом? Но, видно, для людей государственного ума нет незначительных дел.
Сначала один массивный товарищ, похожий на мамонта (фамилия его оказалась Мошкин), сделал доклад, из которого всем стало ясно, что крыть десятый корпус надо только шифером. Все было доказано так обстоятельно, что я чуть не зааплодировал, когда он кончил.
Но уже в следующую минуту мне стало стыдно за свою наивность. Научный сотрудник Сиворяб (он работает в нашем отделе) поднялся на трибуну и начисто отверг шифер. Он привел цепь доказательств, из которых всем стало ясно, что если крыша будет железной, то государство сэкономит на ремонте более восемнадцати копеек.
Когда Мошкин услышал это, на его лице появилось упрямое выражение закаленного бойца. И он взял слово для справки и напомнил присутствующим об извечном враге металла коррозии.
— Экономия, полученная на железной крыше, эфемерна, — сказал он. — Окраска кровли масляной краской поглотит эти «более восемнадцати копеек» в первые же, — тут Мошкин вытащил из кармана логарифмическую линейку, — первые же… э-э-э… четыре секунды эксплуатации.
Вы думаете, Сиворяб сдался? Дудки! Он набросал перед нами душераздирающие картины потерь: хрупкий шифер ломается при перевозке, уходит налево как дефицитный материал, трещит под ногами озорников-мальчишек.
Снова выступил Мошкин…
Короче, прошло уже два часа, а спорщики не унимались. Как хотите, но я просто полюбил этих людей.
Полюбил я их, но и разозлился: стоит ли из-за двугривенного так распаляться? Ведь посинели оба, трясутся, близки к инфаркту. Так мы быстро лишимся наших лучших кадров. Надо как-то с этим бороться. Может быть, все дело в том, что двое гробят себя, а остальные пассивны?
Когда в перерыве мы вышли покурить, я попытался расшевелить одного из своих новых коллег:
— Простите, а вы за шифер или за железо? Что, по-вашему, лучше?
— Лучший материал — это тот, который достанет завхоз, — ответил он цинично.
— Где же ваша принципиальность? — не сдержался я.
— А, вы о наших ораторах? — засмеялся он. — Не обращайте внимания. Когда восемь лет назад Сиворяб защищал диссертацию, Мошкин голосовал против. Вот они с тех пор и сводят счеты.
Юрий НикольскийИСПОВЕДЬ
Я воровал кровельное железо и сбывал его индивидуальным застройщикам. Жадностью, которая, как известно, губит нашего брата, я не страдал, воровал понемногу и мог бы долго продолжать в том же духе. Меня подвела набожность. Чтобы облегчить душу, я отправился на исповедь.
— В чем грешен, сын мой? — спросил меня священник.
— Ворую, святой отец.
— Что, где и в каком количестве?
— Кровельное железо на заводе. Листов двадцать в неделю.
— Какой сорт?
— Первый. Оцинкованное.
— Размер листа?
— Пятьдесят на семьдесят.
— Сколько за лист?
— Рубль.
— Отпущение греха и двадцать копеек за лист! Аминь?
— Заметано. Сколько вам нужно, святой отец?
— Во имя отца и сына и святого духа! Триста листов.
— Постараюсь ради святой церкви…
Через неделю меня доставили на исповедь к следователю.
Михаил КокшеновРЕКОРД
Решил один штангист побить рекорд.
Целый год готовился к рекорду, пока соревнования не подошли. Начались соревнования, вышел он на помост, взвалил рекордный вес на грудь и выжал его без сучка без задоринки.
Весь зал так и ахнул, заревел весь зал от восторга.
А он поднял штангу и не опускает.
Ему кричат:
— Вес взят, можешь опустить…
А он держит.
Товарищи к нему подошли.
— Вась, опускай, ведь ты рекорд побил. А он отвечает:
— Побить-то побил, да еще удержать хочу.
И стоит. Час стоит, два стоит, уже соревнования кончились, народ домой разошелся, а он все стоит и стоит.
День стоит, два стоит. Жена ему обеды носит, с ложки его кормит, а он все стоит — рекорд держит.
А тем временем в другом зале его рекорд побили, а он все стоял и держал бывший рекорд. И было ему невдомек, что, стоя на месте, рекорд удержать нельзя.
Зиновий ЮрьевСТРАХ
Улицы американских городов залиты страхом. Подобно болотным испарениям, он застаивается на перекрестках, сочится из переулков, плывет над парками. Он проникает повсюду, упорный и постоянный. Днем и ночью он обволакивает людей, заставляет их вздрагивать при звуке шагов за спиной, шарахаться от собственной тени, он иссушает души, делая горожан подозрительными и нелюдимыми.
Абстрактные цифры роста преступности в США (семнадцать процентов лишь за прошлый год) давно уже перестали быть сухой статистикой. Они врываются в дома, угоняют машины, вытаскивают бумажники, выхватывают сумочки, нажимают на курок. Они вошли в американский образ жизни, стали его плотью и кровью.
Для четырехсот тысяч американцев каждый год эти цифры означают нападение грабителей. Семьдесят тысяч американцев в результате этих нападений оказываются в больнице, десять тысяч — в морге.
Статистика, как известно, оперирует средними цифрами. В беседе с корреспондентом журнала «Ньюсуик» одна жительница Вашингтона жаловалась:
— Остается только ждать, пока не окажешься жертвой. За полтора года у меня один раз выхватили на улице сумочку, раз украли деньги, раз обчистили квартиру и раз под угрозой оружия обобрали на улице. Люди стояли у своих подъездов, смотрели в окна, но никто даже не закричал, не говоря уже о том, чтобы прийти на помощь…
Ждет не одна она. Жительница Нью-Йорка миссис Сильвия Бэртон, мать восьмерых детей, получает ежемесячное благотворительное пособие. Но не всегда оно доходит до нее. Если она замешкается и не вынет вовремя чек из почтового ящика, ее опередят воры, которые унесут чек вместе с ящиком.
— Я в отчаянии, — говорит миссис Бэртон. — За последнее время у меня сорвали четыре почтовых ящика.
У архитектора из Сан-Франциско Питера Уитмера больше возможностей для охраны своего имущества, чем у нью-йоркской многодетной вдовы. Он установил в своем доме тройные рамы из закаленного пуленепробиваемого стекла и окружил свое жилище четырехметровым забором, утыканным поверху острыми шипами. Вернувшись недавно с работы, он обнаружил, что его ограбили.
Водительница такси из Атланты Лиз Дикерсон не может полагаться на высокий забор, и рядом с ней на сиденье ее машины марки «чекер» постоянно лежат два пистолета: один обычный, тридцать второго калибра, второй с зарядом слезоточивого газа.