— Послушай, сейчас половина одиннадцатого. Неужели еще никто не приходил на работу?
— Почему не приходил? — обидчиво сказал сотрудник. — Пришли и ушли. Все ушли.
— Не скажешь ли, куда?
Сотрудник так скорбно посмотрел на меня, что мне захотелось его утешить.
— Садись, пожалуйста, — сказал он. — Будешь моим гостем. Раздели мое одиночество. Будем пить чай самого лучшего сорта, самый ароматный.
Я сел. Стал пить чай. Самого лучшего сорта. Самый ароматный.
— И все-таки, — осторожно спросил я, — куда ушли все сотрудники и начальство? Если это не секрет, конечно.
— На похороны. Умерла тетя директора. Хорошая женщина. Очень добрая женщина.
— Это ужасно. Терять хорошую, добрую тетю так неприятно! — посочувствовал я. — Но все-таки почему ушла вся контора?
— Из уважения к директору.
— Ага. У вас очень отзывчивые сотрудники. Но, надеюсь, после похорон они зайдут в контору?
— Нет, дорогой мой, не зайдут. Вся контора будет сопровождать директора на поминки.
— Понимаю. Сотрудники очень уважают вашего директора?
— Уважают? — вскричал сотрудник. — Обожают! — И просветленно улыбнулся, словно раннее солнце, выглянувшее из-за вершины горы.
Я поблагодарил за чай и пошел к морю, чтобы как-то успокоиться. Меня не на шутку тронула столь горячая и единодушная любовь сотрудников конторы к директору и его усопшей тете.
На другое утро я снова пил чай. Ароматный. Лучшего сорта. Конечно, в компании любезного сотрудника, или — как он мне по-приятельски назвал свою должность — первого заместителя заведующего хозяйством.
— Ах, ах, опять тебе не повезло, — сказал он в перерыве между двумя глотками. — Директор и сотрудники поехали в больницу навестить больную жену вышестоящего начальника.
Я опять задал наивный вопрос:
— Но почему ушли все сразу?
— Ради экономии средств. Для сотрудников заказали автобус, а он как раз вмещает всю контору.
Я поблагодарил за конторский чай и пошел к фонтанам у театра. Говорят, они успокаивают лучше, чем морские волны.
На третий день я приступил к делу сразу.
— Говори, дорогой, без чаепития, куда контора уехала сегодня?
— На свадьбу, — очень охотно отвечал заместитель завхоза. — На свадьбу нашей секретарши.
Ну что тут скажешь? Девушка выходит замуж, дело житейское… Я сел пить чай. Самого лучшего сорта. Ароматный. Мой друг между тем не спеша рассказывал свою биографию.
— Послушай, дорогой, — прервал я его как раз на том месте, когда он начал ходить в школу. — Бывают такие дни, когда ваша контора работает?
— Конечно, бывают… В тех случаях, когда никто из родственников директора не болеет, не умирает, не женится, не справляет новоселье, день рождения ребенка, свадьбу или десятилетие со дня смерти предка. Наш директор уважает обычаи. А сотрудники обожают директора.
Я почувствовал, что пора бежать к фонтанам. «Пофонтанившисъ», спешно вернулся в контору, чтобы использовать антинервную зарядку.
— Дорогой, поведи меня, пожалуйста, на свадьбу вашей секретарши. Может быть, я уговорю директора выдать мне справку, — попросил я.
— Я бы, уважаемый, с удовольствием поехал с тобой, но у нас кончились лимиты на транспорт.
— А это далеко?
— Да. Придется взять такси.
Первый зам. завхоза пригнал за мой счет такси и деловито погрузил в него пишущую машинку, папку с бумагой и копиркой.
Справку напечатала сама невеста, директор подписал и поставил печать. Я вернулся домой веселый и хмельной: вы сами понимаете, жених и невеста долго не отпускали меня. Эта контора умела кутить.
Когда я положил проклятую справку на стол моего начальника, он изумился:
— Какая справка? Ах да, помню, помню. Но, дорогой, ты ужасно опоздал.
В нашем городе нет спасительных фонтанов, поэтому я закричал:
— Какого черта вы гоняете меня за справкой о том, что я — это я?!. Я три дня подряд пил конторский фонтан, заряжался чаем, танцевал на свадьбе с пишущей машинкой, целовался с первым заместителем завхоза…
Начальник с беспокойством посмотрел на меня.
— Голубчик, не надо… Вы расстроены. Вам надо подлечить нервы. Сходите-ка лучше к психиатру… Пусть он выдаст вам справку о состоянии вашего здоровья.
Я вновь поехал в Сухуми и явился к психиатру. В приемной было прохладно и тихо. Оказывается, врач поехал на вокзал встречать гостей. Будут праздновать повышение по службе его брата.
Я помчался к фонтанам. Незаменимая вещь, скажу я вам!
Святослав СпасскийНАТАША
Весь день за окнами бушевал свирепый норд-ост.
А к вечеру он прекратился.
И наступившая тишина особенно подчеркнула странные звуки, раздавшиеся в квартире Кусакиных.
Сначала тревожно щелкнуло, как будто стремительно взвели тугой курок.
Потом что-то прозвенело: так звенит стекло, пробитое пистолетной пулей.
И, как следствие, тут же прозвучал жалобный плач ребенка.
На самом деле щелчок произвел Михаил Кусакин, выключая телевизор. Звон раздался от упавшего на пол блюдечка: это Маша, жена Михаила, мыла на кухне посуду. А жалобный плач…
«Действительно, что за наваждение? — подумал Михаил Кусакин. — Ей-богу, ребенок… А может, кошка? Да нет, непохоже…»
Рывком он распахнул дверь в соседнюю комнату и не поверил своим глазам. Поперек диван-кровати лежал сверток нежно-розового цвета, и терзающие душу всхлипывания доносились из его глубины.
— Маша! — растерянно крикнул Михаил Кусакин.
Жена прибежала из кухни. Посудное полотенце перехватило ее грудь, как лента фельдмаршала.
— Что случилось? — испуганно спросила она.
Михаил Кусакин боязливо, левым мизинцем указал на сверток.
Маша быстро и озабоченно развернула розовое одеяло и с улыбкой повернулась к мужу.
— Ничего особенного, просто мы проснулись и хотим кушать.
— Вы проснулись? — тупо переспросил Михаил Кусакин.
— Мы проснулись и хотим ням-ням, — подтвердила жена.
— А что… кто это?
— Да что с тобой? — обеспокоенно сказала Маша. — Как это кто? Наш ребенок.
— Откуда он?
— Ну, знаешь! Твои шутки, как всегда, неуместны.
Тут только сознание Михаила Кусакина отметило легкую походку и тонкую талию жены.
— Маша! Ты что, уже? — воскликнул он радостно. — А почему все так неожиданно? Люди в родильных домах лежат…
Жена грустно улыбнулась.
— И я лежала. Девять дней. Что же ты, забыл, как ночью такси вызывал?
Михаил Кусакин потер себе лоб.
— Ничего не понимаю. Да ведь я… Машенька, родная моя! У нас — ребенок! Это сын или дочка?
— Господи! Ну, конечно, дочка. Мальчика ведь Наташей не назовут.
— Наташа, значит? А почему же ты со мной не посоветовалась, как назвать? Все-таки я имею какое-то отношение…
— А я советовалась. Как сейчас помню, я подошла к тебе — ты сидел в той комнате, в кресле, — и сказала: «Как дочку назовем?»
— А я что?
— А ты, не отрываясь от телевизора, закричал: «Шайба!» И свистнул.
К утру разбушевался зюйд-вест со снегом.
Начинался двенадцатый день чемпионата мира по хоккею с шайбой.
Вл. БахновБЕЗ НАМЕКОВ
Виктор Кузнецкий — бессменный редактор нашей стенгазеты «За сокращенные штаты». Амбиция у него невероятная и, так сказать, обратно пропорциональная амуниции. Однако есть у Кузнецкого и одна редкая способность: он умеет любую самую простую ситуацию превратить в безвыходное положение, а потом из этого положения найти неожиданный выход.
Недавно Кузнецкий заглянул к нам в конструкторское бюро и знаками вызвал меня в коридор.
— Ну, даешь! — сказал он, хлопнув меня по плечу и восторженно тряся головой.
— Ты о чем?
— О твоем рассказе. Хороший рассказ, толковый. Пойдем покурим.
Мы прошли в конец коридора, вышли на лестничную площадку и, усевшись на подоконник, закурили. Я вообще-то не курю. Но не так часто хвалят мои рассказы, и я надеялся услышать что-нибудь приятное.
— Нужный рассказ и смешной, — сказал Витя, поблескивая очками. — Он будет украшением нашей стенгазеты. Только имя героя лучше все-таки изменить…
— Почему? Обычное имя — Семен Семенович…
— Конечно, обычное. Но все подумают, что ты имеешь в виду Степан Степаныча.
— При чем здесь Степан Степаныч? — искренне удивился я. — Ведь рассказ о том, что Семен Семеныч увлекается хоккеем в рабочее время. А всем известно, что наш Степан Степаныч ни разу не был на стадионе и не может отличить хоккея от футбола.
— Вот видишь, — легко согласился Кузнецкий. — Так зачем тебе нужно, чтобы кто-нибудь истолковал твой рассказ как-нибудь не так? Ты только не подумай, будто я заступаюсь за Степан Степаныча потому, что он наш директор…
— Да поверь, я вовсе не его имел в виду.
— Верю. Но ведь твое произведение буду читать не только я. Нет-нет, имя-отчество необходимо изменить.
— Пожалуйста, я могу превратить Семен Семеныча в Иван Иваныча.
— Степан Степаныч — Иван Иваныч… — медленно проговорил Витя, как бы прислушиваясь. — Нет! Все равно напрашиваются ненужные аналогии.
— Хорошо, пусть героя зовут Пантелеймон Казимирович.
— Уже лучше, но все-таки многие догадаются.
— О чем догадаются? — закричал я.
— Старик, ну зачем ты так со мной разговариваешь? — обиделся Кузнецкий. — Ты же сам знаешь, что мне твой рассказ нравится и я тебе желаю добра. Ты сам говоришь, что не имел в виду Степана Степановича. Значит, следует сделать так, чтобы это было ясно.
— Каким образом?
— Надо подумать. Беда, понимаешь, в том, что Степанович и Казимирович одинаково кончаются на «ич».
— В русском языке все отчества имеют окончания «ич».
— Почему все? А Вера Михайловна, например?
— Но Вера Михайловна — женщина…
— Ну и что?
— А действительно, что, если героем рассказа будет не Семен Семеныч, а женщина — Аглая Тихоновна? — предложил я.