— Про то, чего надо, — отвечаю, — скажу управляющему.
— В таком случае извините, — говорит, — управляющий занят и принять вас не сможет.
— Ничего, я подожду…
Тогда этот самый помощник так, со значением отвечает:
— Он вообще все эти дни будет занят и принять вас, пока будет занят, не сможет.
— Это, — спрашиваю, — как понимать? Начинаем помаленьку забюрокрачиваться? Помаленьку от народа уходить за клеенчатые двери?
Спрашиваю тоже со значением. И, не сводя с него глаз, начинаю медленно опускать руку во внутренний карман.
Он у меня всегда при себе, во внутреннем кармане. Я без него никуда не выхожу, потому что великая сила в нем. Куда бы я ни шел, я обязательно засовываю его во внутренний карман, и тогда я за себя спокоен.
Помощник бросает на меня быстрый взгляд, чуть бледнеет и говорит:
— Какой вы, право… Подождите минуточку, доложу…
Управляющий хмурый и на меня не смотрит. Глядит в бумаги. Даже не предлагает сесть.
Присаживаюсь сам.
— Слушаю вас, — говорит.
Я ему говорю: каждому человеку завсегда чего-нибудь надо. Одному — одно, другому — другое, третьему — третье. Четвертому — одно, другое и третье. Сами же, дескать, в газетах пишете… И выражаю свою просьбу.
— Не могу, — говорит.
Потом поднимает на меня голову и еще раз для твердости говорит:
— Вот так, не могу! Квартиру вы только что получили, какую просили, — трехкомнатную. Вам на двоих более чем достаточную. На курорт только что ездили, и двух месяцев нет, как вернулись. Помощь вам уже оказывали, хотя вы в ней и не нуждаетесь. Зятю участок выделили, хотя это и противозаконно…
Я разъясняю, что выделили старшему, а теперь надо тому, за кем меньшая дочка…
— Все! Хватит. До свидания.
— Нет, не хватит, — говорю. — Вы, дорогой товарищ начальник, не имеете никакого полного права выгонять из своего кабинета служащего человека…
И медленно начинаю засовывать руку во внутренний карман.
Управляющий делает вид, что углубляется в важные бумаги. То есть разговор со мной считает законченным и мою руку не замечает.
Тогда я медленно вытаскиваю что-то из внутреннего кармана и кладу на стол.
Чуть пониже фабричного слова «Блокнот» выведены, чтобы бросались в глаза, синими чернилами еще слова: «Для заметок в газету».
Тихонько, опять же со значением, постукиваю ногтем по этим словам.
Управляющий на меня не смотрит, но я вижу, как его лицо начинает покрываться бурыми пятнами.
Значит, реагирует.
Он прекрасно знаком с этим блокнотом, наш управляющий. Полгода назад, после того как у него в кабинете побывала пятая комиссия, его, говорят, чуть не хватила кондрашка — такой инфаркт захлестнул начальника.
— Вон! — говорит он шепотом, но с большой злостью, почти что с бешенством. — Вон, вымогатель и шантажист! Прошло твое время, клеветник и пасквилянт!
И добавляет, что меня, дескать, достаточно все узнали.
— Вы, — говорю, — не очень. Держите, — говорю, — ноги в тепле, а голову в прохладе. Это помогает от нервных болезней. А за оскорбление ответите по всей строгости.
Делаю, конечно, беглые заметки в блокноте и иду к двери.
Но не успел я пройти приемную, как, слышу, сзади окликает. Оборачиваюсь — стоит на пороге своего кабинета, держится рукой за сердце.
— Вернитесь, — говорит.
Вертаюсь. Хмурится.
— Пишите, — говорит, — заявление.
Пишу, конечно, потому что каждому человеку завсегда чего-нибудь надо. Одному — одно, другому — другое… И в газетах сами же пишут…
Ал. РоховичГРИБЫ
Лес на заре! Прельщают взоры
Березы, сосны и дубы.
Но из лесной обильной флоры
Всего приманчивей грибы!
Мы ходим-бродим, не отводим
Вниз устремленных зорких глаз,
И гриб, который вдруг находим,
Для нас дороже, чем алмаз!
Но, разбираясь и знакомясь
Со всей грибною пестротой,
Я обнаруживаю помесь
Их вида с сущностью людской.
Грибок едва лишь из пеленок,
А скользок, верток, маслянист,
Как будто это не масленок,
А перспективный карьерист.
Другой стоит в таком наряде,
Что восхищенно замер взор.
Мне вспомнился чиновный дядя —
Такой же чванный мухомор!
Все перелески и полянки
Грибами завлекают нас.
А приглядишься — сплошь поганки,
Как на бульваре в поздний час…
Вот гриб с осанкой горделивой,
Высокий, крепкий, молодой,
А ковырнешь — насквозь червивый,
Что твой стиляга записной!
А это кто? Забрался в ельник
С шапчонкой, сползшей набекрень,
И, как подвыпивший бездельник,
Кейфует праздно целый день.
Крик на опушке поределой:
— Смотрите! Белый!.. Наконец!..
Напрасна радость: то лжебелый,
Как лжеученый и лжеспец.
Но вот награда: в гуще чащи —
Начальство братии грибной —
Попался белый настоящий,
Стоящий важно под сосной.
За ним охотился весь день я:
Известно ведь, что боровик,
Подобно шефу учрежденья,
Скрываться от людей привык.
Людские переняв привычки,
Его любовно там и тут
Рыжеволосые лисички,
Как секретарши, берегут.
Судьба зазнайства не прощает,
И, очевидно, неспроста
В конце концов его срывают,
Как бы с большого сняв поста!
…Неся приятнейший из грузов,
Домой торжественно идем.
И вдруг — еще! Так лезь же в кузов,
Раз называешься груздем!
Андрей ВнуковПАМЯТКА ХУЛИГАНУ
Когда ты женщину избил
И уличен на месте был, —
Не доходя до прокурора,
Женись на ней без разговора.
Потом дерись:
Хоть трезв, хоть пьян, —
Ты муж,
А муж не хулиган…
Кто взял свидетельство о браке,
Тот состоит в законной драке!
Борис ЛаскинОДНО СПАСЕНИЕ
Там, где я работал, я уже больше не работаю. По какой причине — сами поймете. Так что я могу изложить вам всю эту историю.
Я не буду начинать сначала, я лучше расскажу с конца.
В понедельник утром я поднялся в приемную начальника главного управления и сказал секретарше:
— Здравствуйте. Мне бы хотелось побеседовать с Иваном Александровичем по личному вопросу.
— Простите, а как доложить?
Я немножко подумал и сказал:
— Доложите, что его хочет видеть человек, который только благодаря ему вообще способен сегодня и видеть, и слышать, и дышать.
Секретарша, конечно, удивилась:
— Может быть, вы назовете свою фамилию?
— Это не обязательно, — сказал я. — Как только я перешагну порог кабинета, он тут же все поймет.
Секретарша вошла к начальнику и закрыла за собой дверь. Ее долго не было. Наконец она вернулась. С большим интересом посмотрев на меня, она сказала:
— Пожалуйста.
Мы поздоровались, и начальник указал на кресло:
— Прошу.
Я сел в кресло и сразу же заметил, что начальник тоже смотрит на меня с большим интересом. В тех условиях он не мог, безусловно, меня рассмотреть. Тогда он был занят другим: он спасал мне жизнь.
Я сидел в кресле и специально некоторое время молчал, чтобы начальник почувствовал, что волнение мешает мне начать разговор. Но потом, когда пауза немножко затянулась, я развел руками и сказал:
— Человек так устроен, что он никогда не может угадать, где его подстерегает опасность.
— Это правильно, — сказал начальник.
— Все, что я в эту субботу испытал, вам хорошо известно. Я уже говорил, вы это слышали…
— Знаю, вы это говорили, но я этого не слышал, — сказал начальник. — Расскажите, что с вами случилось!
«Скромность и жажда славы иногда живут рядом. С одной стороны, вы как бы не хотите преувеличивать значения своего благородного поступка, с другой стороны, вам приятно еще раз окунуться в детали происшествия, где так красиво проявилось ваше мужество и готовность прийти на помощь ближнему. Я все это прекрасно понимаю и могу вам напомнить, что случилось в субботу».
Фразу, которую вы сейчас прочли, я не произнес. Я только так подумал. А сказал я совсем другие слова:
— Вы хотите знать, что со мной случилось?.. Я расскажу. В субботу мы с одним товарищем отправились за город. Погуляли, подышали свежим воздухом и пришли на пруд. И здесь лично у меня появилось желание покататься на лодке. Выехал я на середину пруда, потом повернул к берегу. Плавать я не умею, так что решил зря не рисковать. А если, думаю, лодка перевернется, что со мной будет? Погибну. Кругом ни души… И тут я вижу: сидит на берегу человек с удочкой. Помню, я посмотрел на него — на этого отныне дорогого и близкого мне человека — и подумал: если что случится, он сразу же бросит свою удочку и окажет мне скорую помощь…
— И что же было дальше?
«Иван Александрович, я вижу вас насквозь. По тому, как вы меня слушаете, я понимаю, что вам охота лишний раз услышать о том, какой вы благородный и хороший!»
Эту фразу я тоже произнес мысленно, а вслух я сказал:
— Кошмар! Вы знаете, бывают моменты опасности, когда перед вами в несколько секунд проходит вся жизнь: детство, юношество, учеба в школе и в техникуме, упорная работа на разных участках и в основном последний период работы в системе нашего главного управления… Так вот, именно это все как раз и промелькнуло в моем сознании, пока я шел на дно и уже прощался с жизнью.
— Тяжелый случай.
— Да. Но, к счастью, все обошлось. Мне повезло, что по близости оказался настоящий советский человек, который пришел мне на помощь.
— В общем, отделались легким испугом, — сказал начальник, и глаза его весело сверкнули. — Обошлись без потерь?