— Да так, кое-какая мелочь утонула: часы, зажигалка. Стоит ли говорить?
— Конечно, это мелочь. Но вы не огорчайтесь. Я надеюсь, что и часы ваши найдутся и зажигалка…
— Вы так думаете?
— Уверен, — сказал начальник и посмотрел на меня долгим взглядом. — Для этого даже не придется беспокоить водолазов.
— Вы полагаете, для этой цели стоит понырять? — спросил я.
— Стоит, — сказал начальник. — Нырните в карман тому товарищу, которому вы сказали на берегу: «Держи мои часы и газовую зажигалку. Когда он меня из воды вытащит, отдашь».
Я вынул сигарету «Ява» и закурил.
«Я тогда не только про часы и зажигалку. Я еще кое-что сказал на берегу. Я сказал: «Если меня спасет лично сам начальник главного управления, об этом узнают все, включая министра, а уж после этого я буду в полном порядке, как говорится, на виду у всей общественности».
Эту фразу я, конечно, в кабинете не произнес. Я только курил и мысленно повторял те мои слова и при этом думал и гадал, откуда ему все известно.
А начальник тоже закурил и посмотрел на меня.
Тогда я сказал:
— Кто же вас так проинформировал?
— Никто. Я это слышал сам. Я говорю:
— Вы меня извините, но сами вы это никак слышать не могли.
— Почему?
— Потому что лично вы с удочкой сидели в отдалении.
— Это вам показалось. Не сидел я с удочкой в отдалении. Я лежал поблизости за кустиком и собирался уж было задремать, вдруг слышу, обо мне разговор идет…
Рассказывает мне это начальник, и я вспоминаю: действительно, лежал там на травке какой-то гражданин в тренировочном костюме, вроде бы спал, лицо локтем закрыл от солнца. Я еще подумал: а вдруг он из нашего главка, услышит, а потом всем раззвонит…
Я говорю начальнику:
— Прошу понять меня правильно. Я и теперь трезвый и в субботу капли в рот не взял. Как я сейчас вас ясно вижу, так я и в субботу видел с удочкой.
— Не было этого.
— То есть как не было, когда я вас видел своими глазами?
— Своими глазами вы видели моего родного брата Игоря. Он обожает рыбалку. А работает он директором цирка. Мы здорово похожи друг на друга. Нас даже мать родная часто путает… Так что вытащил вас не я, а Игорь, и свои слова благодарности адресуйте ему.
Дело прошлое: здесь я полностью растерялся.
Я встал и сказал:
— Теперь мне все ясно. Пойду в цирк.
Начальник тоже встал:
— Не буду вас задерживать.
Эту последнюю свою фразу он произнес не мысленно. Он сказал ее вслух.
В. ЛоманыйКСТАТИ ГОВОРЯ
Брал обязательства перед своей совестью, но вечно их пересматривал.
Только писатель, дойдя до точки, пребывает в отличном расположении духа.
Хорошо подвешенный язык всегда чешется.
У расписавшегося в своем бессилии автографов не берут.
Л. НефедьевМИМОХОДОМ
Что стоит химикам изобрести такую лакмусовую бумагу, которая бы краснела в атмосфере подлости?
Опирался на факты так осторожно, словно боялся их раздавить.
Ученый дурак опасен тем, что его глупость могут унаследовать ученики.
Люди, которые спят на работе, выйдя на пенсию, начинают страдать бессонницей.
Александр МоралевичЛЕОПАРДОВАЯ ЖАБА
Данная часть настоящего фельетона посвящена трамваю. Итак, шел трамвай № 5: Ростокино — Белорусский вокзал. Тут присутствовали старушка, тихая трамвайная жительница, студенты института транспорта, студенты театральных вузов и человек с подушкой (ушел от жены).
Это был веселый трамвай. Смеялись студенты. Колыхалась старушка. Ушел От Жены постепенно тоже отмяк.
Так двигался трамвай через Москву, и веселый водитель, объявляя остановки, говорил, что идет сегодня в кино.
Приятно было ехать в этом трамвае. Где-то в Сибири, в Академгородке, молодые ученые ходили на службу через лес, и от этого производительность труда ученых подскакивала на двенадцать процентов. Лес улучшал настроение, вот и все.
А в Москве не было леса, но ходил трамвай № 5. И тот, кто ехал в нем на работу, будто проходил через лес.
И тут в трамвай залез гражданин. Он сурово прислушивался и хрустел синим всепогодным плащом.
Громыхая плащом, гражданин растолкал пассажиров и открыл дверь к водителю.
— Почему вы говорите во время движения? — спросил он в упор. — Надо молчать!
— Сам и молчи! — защитил водителя человек с подушкой. — Репей!
— А вы почему везете подушку? Вот из нее торчит пух. Провозить пачкающие предметы запрещено!
И все прикусили языки. А маршрут № 5 сразу стал казаться длинным и скучным.
Гражданин в синем плаще ежедневно слезал на Палихе. Напоследок он обводил всех взглядом, и взгляд его говорил: «Смотрите тут без меня… Распустились!»
На улице он не менялся. Это был несгибаемый праведник-многоборец. Он считал, что весь мир вокруг становится чересчур легкомысленным и веселым.
— Что вы клеите? — на подходе к своему учреждению кричал праведник девушке с вязанкой афиш. — Нет, я вас спрашиваю: что? Ид-деоты!
И, придя на службу, он первым делом заносил в книжечку: «Афиши. Изображен русский народный оркестр имени Осипова. Музыканты в смокингах, дирижер во фраке. Где косоворотки и плис шаровар? Щемит сердце».
Он долго не мог успокоиться и кусал папиросу. Он даже ничего не замечал вокруг от злости. Но когда пришел в себя, то увидел в коридоре свежий плакат. На плакате были стихи:
Тебя на лыжах
прокатиться
Зовет местком, пока зима.
Спеши с подругою
спуститься
С горы на лыжах. Задарма.
Он немедленно посетил профорга.
— Вы видели? — спросил он, тыча пальцем за дверь.
— Видел, — признался профорг, вычищая под ногтем тушь.
— Я про это — «спеши с подругою». Призыв к разложению за счет месткома?
— Роднуля! — сказал профорг. — Идите отсюда к свиньям собачьим! Знаете, как вас зовут? То самое вы и есть.
— Я пойду! — сухо сказал поборник. — Но заметьте: свинья не может быть собачьей. Оскорбление плюс искажение языка — это вам даром не пройдет.
«Что за жизнь! — ужасался праведник, грохоча по ступеням в дирекцию. — Куда мы идем? Легкомыслие, смешки и улыбки. Превратили действительность в мюзик-холл Конникова!»
— Но, — выслушал его директор, — по-моему, очень веселые стихи. Так и подмывают.
— Это безыдейно! — закричал многоборец.
— Не знаю, — сказал директор. — Не знаю. Жалуйтесь выше.
«Заговор, — прозрел праведник. — Типичный сговор. Всех выведу на чистую воду».
Всю зиму он подшивал компрометирующие факты. Он растирал руками крупную апельсиновую плешь и вспоминал, вспоминал. Весной он нагрянул с портфелем в редакцию. Он требовал управы на месткомовские стихи, требовал поубавить веселья водителю трамвая, искал управы на оркестр имени Осипова (музыканты в смокингах), на осквернителей языка (не может быть свиньи собачьей, равно как жабы леопардовой).
Еще он жаловался, что люди нахально улыбаются прямо на улице и налицо большая безыдейность. Он жужжал усыпительно и нудно.
— Хоть бы дождик пошел, — приуныли газетчики.
— Влагоотдачи сегодня не произойдет, — жестко заметил праведник.
— Так чего вы от нас добиваетесь? — снова спросили газетчики. — Мы водителя ругать не будем. Нам такие симпатичны, кто работу делает весело.
— Значит, покрываете? Тогда я оставлю вам заявление. Вот я памятую себе в книжечке: «Оставлено 20 марта». Знаете, какой срок ответа на письма граждан? Самое большее — месяц! Вот и будьте любезны.
— А зачем вам непременно ответ?
— Жаловаться!
Действительно, есть постановление насчет месяца. Не годится мешкать с ответом.
Ответим:
Уважаемый гражданин в плаще! Почтенный!
Всесоюзной проверкой установлено, что у вас есть единомышленники. Им тоже претят улыбки и веселые лица. Лица у них, спаси и сохрани, совсем неулыбчивые. Они воспитали на своих лицах кожу, толстую, как на пятке. Никаких усилий не хватит, чтобы растянуть эту кожу улыбкой.
Тщательной проверкой установлено, что праведники суют свой нос во все сферы производства, культуры, быта и оскучняют жизнь слоям населения. Так сказать, блюдут всеобщий духовный пост.
Это люди жесткой закваски. Они норовят переделать жизнь на свой лад.
Борьба предстоит им большая.
В литературе — запретить фортели подобного рода: «нетоварищески обращался со своими штанами».
В рекламном деле — изъять стихотворные выверты типа:
Все здоровы:
Вы,
мы,
ты,
Если руки
вы-
мы-
ты.
Запретить весенне-летние ночные грозы как нарушающие постановление о тишине.
Навести порядок на Пулковской обсерватории. Научно-исследовательское атеистическое учреждение, а там голуби летают!
Запретить директорам с окладом выше 140 рублей шутки и смешки с подчиненными. Так вот смешки, смешки, а потом падает дисциплина.
И др.
Праведники на ногах. Многоборцы не дремлют. Всякое веселье кажется им непристойным, несолидным, тем более производственное веселье. Многоборцы против того, чтобы жизнь строилась в расчете на человека.
И многоборец обрушивается на все то хорошее, что становится нормой нашей жизни, что помогает жить и сближает людей.
Всем известна милицейская служба ГАИ. Работать ей тяжело: машин и пешеходов становится все больше. Непочтение и наплевизм бьют ее по рукам. Множится число аварий и наездов. Как быть?
Челябинская ГАИ в центре города поместила плакат: